Постепенно Павел забыл о том, что еще недавно сравнивал эту особу с мартышкой. Она, одна она его понимала! Ну почему его жена дружит со скандальными бабами вроде Тилли Бенкендорф? Эта дама воинственно заступилась за великую княгиню в истории с портретом, а милейшую Нелидову почему-то назвала злобной интриганкой и petit monstre[3]. Это Катенька-то интриганка? Это Катенька-то маленький монстр? Да это сама Тилли – сущий монстр. А Нелидова сущий petit ange![4]
За оскорбление ангела Тилли Бенкендорф была немедленно удалена от двора.
Когда Мария Федоровна этим возмутилась и намекнула, что видит в случившемся происки своей фрейлины Нелидовой, Павел разъярился страшно и стал упрекать жену, что она готовит ему участь императора Петра III. Как известно, император был убит в Ропше…
И тут Мария Федоровна призадумалась. До сего момента она вполне миролюбиво смотрела на сладкую болтовню своего супруга со страшненькой фрейлиной. Однако теперь почуяла опасность. Мария Федоровна пока толком не поняла, в чем суть опасности. Она не отдавала себя отчета в том, что муж ее вечно стремился к недостижимому идеалу. Как у всех неумных, но обремененных избытком прочитанного людей, идеал сей был далек от действительности и располагался если и не на небесах, то где-то на полпути к ним. Павлу вдруг осточертела его пышнотелая, нежная, чувственная и чувствительная, томная и подчас грубоватая, смешливая и одновременно плаксивая сладкоежка-супруга. Его как-то вдруг стала раздражать ее тяжелая походка, от которой сотрясались античные вазы, расставленные на шкафах. А Нелидова порхала, словно райская птичка. Воистину с ангельской легкостью. Только так и можно вознестись к поднебесному идеалу.
А ее натура? Великая княгиня так уныло-спокойна, так рассудительна! Нелидова же очаровательно вспыльчива. Мария Федоровна вечно читает какие-то дурацкие стишки и вздыхает. Нелидова всегда разумна, твердо знает, что надо и чего не надо делать…
Павел уже сам себе противоречил в оценках жены и ее антипода – Нелидовой. Теперь он уже не Катеньку подравнивал к своему идеалу, а идеал подгонял под мерки ее субтильной фигурки.
Единожды обретя идеал, с ним уже не хочется расставаться. Не только мысленно и духовно, но и телесно.
Более того! Им хочется обладать!
Мария Федоровна была очень непунктуальна. Это всегда раздражало ее супруга, который любил не просто точность, но сверхточность. А она опаздывала, всегда и везде опаздывала. Вот и теперь опоздала со своим предчувствием опасности…
В то, что Павел и Нелидова сделались любовниками, долгое время никто не мог поверить. Даже проницательная императрица Екатерина. Когда измученная ревнивыми предположениями Мария Федоровна дошла до того, что разрыдалась перед нелюбимой свекровью и пожаловалась на судьбу, императрица взяла ее за руку, подвела к зеркалу и сказала великодушно:
– Посмотри на себе и вспомни лицо petit monstre.
Нет, ну в самом деле! В случившемся не было никакой логики! И прежде Павел Петрович был отнюдь не чужд «садов Цитеры»[5] и охотно собирал там плоды с тех самых пор, как фаворит матери Григорий Орлов – ба-альшой шутник, когда дело касалось воспитания детей! – отводил цесаревича в комнаты фрейлин и вместе с ним подсматривал, как барышни переодеваются. София Чарторыйская обучила его азам страсти нежной и даже родила в свое время от молодого любовника сына, который под именем Семена Великого воспитывался в Англии. От любви – или нелюбви? – к наследнику фрейлина Марья Васильевна Шкурина даже постриглась в монастырь.
А Ольга Жеребцова, ненадолго привлекшая пылкое внимание цесаревича? О, это была поистине феерическая особа.
В своем роде она была достойна брата – Платона Зубова, последнего возлюбленного императрицы Екатерины. Отличаясь редкостным умом, Ольга была игрушкой своего пылкого и страстного темперамента. Еще в провинции выскочила она замуж за некоего Александра Жеребцова, происходившего из старинного дворянского рода, а более никакими особенными достоинствами не блиставшего. Ольга очень скоро пожалела о своем необдуманном браке, но развода муж ей так и не дал, тем паче что получил чин действительного статского советника, чем весьма гордился. Несмотря ни на что, красавица вела жизнь свободной, незамужней девушки – с той лишь разницей, что потерь девических понести уже не могла… Это и придавало ей особенное очарование в глазах мужчин!
Когда Зубов возвысился, он перетащил в Петербург всю родню, в том числе и любимую сестру. В петербургском свете сумели оценить ее замечательную красоту, главным достоинством которой были не столько безупречные черты (встречались обладательницы классической внешности, при виде которых мужчины начинали откровенно зевать!), но прежде всего – внутренний огонь, горевший в каждом взгляде Ольги, сквозивший в каждом ее движении. Целый рой поклонников окружил новое светило прелести.
Всеобщее поклонение, новый, разгульный образ жизни разбудили в Ольге дремавшие дотоле страсти, не удовлетворенные неудачным супружеством. Обожателей у Ольги было много, в их числе оказался и великий князь Павел. Правда, его очень строго приструнила императрица, принудив оставить Ольгу Александровну в покое. Мало кто знал, что сделала это Екатерина по просьбе Платона Зубова (которого умолила о помощи сестра, считавшая, что в мужчине главное – не титул, а внешность и темперамент).
Словом, любовницы и предметы обожания Павла всегда были хороши собой и очаровательны. Ну не может, не может быть, чтобы мартышка Нелидова… Она старая дева! Ей уже за тридцать!
Или она все-таки уже больше не дева?
Вот именно.
При дворе находились, конечно, наивные или, напротив, циничные люди, которые бились об заклад, что великий князь со своей страшненькой фавориткой не спит, а исключительно обсуждает высокие материи. Сам Павел из кожи вон лез, чтобы мнение у окружающих складывалось именно такое. Ведь с идеалом предполагаются только идеальные, возвышенные отношения, но никак не физически низменные. Екатерина Ивановна и Павел ночью делили ложе, а днем усиленно создавали ощущение полного платонизма. Павел даже патетически писал матери:
«Относительно этой связи клянусь тем судилищем, перед которым мы все должны явиться… Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог».
Ну какой мужчина станет утверждать противоположное в письме к матери и таким образом позорить себя, любовницу и жену? Разумеется, Павел должен был криком кричать о невиновности своей и невинности своей подруги!
