Действо заняло ну от силы секунды полторы. Все, кто находился в холле, ничего не поняли, глядели как завороженные. А «мим»потерял равновесие и все точки опоры. Как стоял, так и рухнул затылком, словно подкошенный.
Шустряки бросились на помощь, я тоже оказался в том числе. Замелькали белые халаты. Павшего подняли на руки и на весу – почему-то ногами вперед – понесли к его ложу.
– Восстановлению вряд ли подлежит, – послышался из угла, возможно, голос бывалого автомобилиста.
В ту ночь я долго не мог заснуть. Болело сердце, душу щемило. Угнетало чувство собственной вины и собственной же беспомощности в драматическом больничном эпизоде.
Едва в небе забрезжило, вышел в коридор. Сильно пахло хлоркой, блестел разводами свежевымытый пол. Деловито сновал медперсонал. У всех на лицах была написана важность, профессиональная озабоченность. И еще нечто такое, что трудно выразить словами.
На цыпочках пересек холл. Заглянул за ширму. Логово «мима» было пустым. Матрац, подушки свернуты в тугой рулон.
Мда-а-а… Был человек, и нет человека.
Возник дурацкий вопрос: «А что запишут врачи в ЕГО историю болезни и… смерти?»
В нашей палате ЧП не обсуждали. По всему, однако, чувствовалось, что так или иначе каждый молча обмозговывал случившееся, как бы примеряя на себя.
4
Однажды сумерничали после ужина; Алекс без всякой связи с вялотекущим разговором обронил:
– По больничным правилам тому дядечке необходимо было хотя бы «утку» предложить.
Молчание. Вздохи. Кряхтение. Покашливание. От своего плеера оторвался пэтэушник Петя:
– А кто б, к примеру, за ним выносил?
У «дворецкого» готов был ответ:
– Да я бы первый. И еще нашлись бы охотники.
Подал голос старожил палаты Григорий Наумович, в прошлом флотский офицер:
– В гнусное время, товарищи, живем. Всяк хлопочет только о себе. Таковы нынешние правила человеческого общежития… Ну и в итоге худо всем.
На том обсуждение темы в тот вечер и кончилось. Да вскоре имело продолжение. В ином, так сказать, ракурсе, в новой ипостаси.
Прогуливаясь по длинному коридору, заметил на доске у лифта скромное объявление: «Одиннадцатого февраля с.г. в зале для заседаний профессор Кахновский И.М. читает для аспирантов и студентов медакадемии им. Сеченова лекцию о бронхите. Приглашаются все желающие».
Я был желающий! Попросил своих домашних в назначенный день принести диктофон с кассетами. В урочный час первым явился в указанную аудиторию, расположился вблизи кафедры. Палец держал на кнопке, дабы не пропустить ни слова, ни звука.
Позже, в процессе редактирования, боялся, что лекция профессора утратит информационность… Но не стал ни корежить, ни сглаживать шероховатости живой речи. Решил: пусть и на бумаге останется так, как в аудитории звучало.
Вот тот «непричесанный» текст.
Откровение профессора от медицины И.М. Кахновского
Здравия желаю своим коллегам и пациентам, которые специально или ненароком оказались в этой аудитории. (Низкий поклон.)
Вижу: публика собралась довольно пестрая, потому позвольте сказать несколько фраз о кафедре внутренних болезней академии имени Сеченова.
Что характерно: обосновалась она не в стенах вуза, а под крышей обычной больницы. Случилось это летом 1940 года. Первым руководителем был Владимир Николаевич Виноградов, сподвижник и друг легендарного Склифосовского. Незнайкам докладываю: Виноградов вошел в историю отечественной медицины как организатор реанимационной службы в столице. Да и в СССР.
Еще информация для размышления: именно здесь, в этих стенах, впервые на практике применили эндоскопию. Это был по тому времени фантастический – бескровный! – способ проникновения хирургов в глубины человеческого тела. По этой же схеме потом развивалась модная нынче ангиопластика. Между нами говоря, в послевоенное время медработники всех уровней фанатично боролись за каждую человеческую жизнь. К величайшему сожалению, по разным причинам теперешнюю медицину хвалить не за что… Вы загляните на досуге в статистику.
В моей судьбе определяющую роль сыграло то обстоятельство, что я оказался у истоков реанимационной службы. В 1956 году соответствующим образом была оборудована единственная (!) машина «скорой помощи». Она немедленно выезжала по спецзаданиям, по вызовам к тяжелобольным. Я ездил на этой «карете» по столице, как бог.
Было в отечественной медицине еще одно принципиальное направление и связано оно с именем Владимира Харитоновича Василенко… Это он положил начало исследованиям в пульмонологии с использованием антибиотиков. Ваш покорный слуга был рядовым бойцом на этом фронте.
Историк Карамзин некогда сказал, что у России две беды: дураки и дороги. Совсем худо, когда дураки выступают в роли диспетчеров: указывают народу, по какой дороге нам идти. Прежде существовал незыблемый принцип: «Все для человека!». Сейчас на каждом перекрестке кричат: «Все для рынка, для пополнения мошны!» Но заглянем, товарищи и коллеги, в Библию (хотя все мы тут атеисты). В Ветхом завете предки нас предостерегали, говоря, что корыстолюбие, стяжательство – великий грех, идет от дьявольского наущения. Не вняли истине новые поводыри – потому-то теперь страна и вымирает. Между болезнями и человеческой жадностью к деньгам – прямая связь. Задумайтесь…
Кто-то, пожалуй, назовет меня экстремистом. Но я и прежде говорил, и теперь повторяю: мы утрачиваем искусство врачевания. Порой для больного много значат проницательный взгляд доктора, легкое прикосновение пальцев медицинской сестры, душевная и умная речь консультанта у постели лежачего пациента. При всем том, разумеется, решающая роль остается за медикаментозными средствами. Теперь слышно на каждом шагу: лекарства дороги! Дороги – точнее, не всем доступны. При этом существует множество бесполезных снадобий. По сути, это так называемые плацебо, в переводе с латыни: пустышка. Она не лечит, а обманывает. В лучшем случае облегчает страдания. Но главное зло медицины – воровство. С великой грустью в глазах академик Львов Дмитрий Степанович предал огласке убийственный факт: в стране «идеально» поставлено (организовано) воровство лекарственных средств. Каковы масштабы? По неполным сведениям, это три годовых государственных бюджета. Положа руку на сердце, скажу: сегодня, в этой аудитории обозначенное зло мы с вами не искореним. Знать же об этом должны все.
Стало модно вкривь и вкось поносить советское прошлое. На этом действе бесталанные люди делают карьеру, набивают мошну. Конечно, не все в прежней медицине отвечало стратегическим задачам общества. Впрочем, с полной определенностью можно сказать: в стране была хорошо поставлена служба диагностики, которую переняли все цивилизованные государства. Аналоги с Францией, Германией, США не имеют резона. Убыль населения в России – медицинский вопрос.
Вот вам страшная государственная тайна: только два процента с инфарктом миокарда попадают в первый час в стационар, – а ведь именно этот временной отрезок определяет судьбу болящего: жить или не жить. Ежели в первые час-полтора инфарктники не попадают на больничную койку, грош цена новейшим целебным средствам – стрептазе, урокиназе, актилизе, которые способны растворить и вывести из сердца любой тромб.
Кстати сказать, если регулярно, раз в год проводить в медучреждениях с использованием лабораторных средств только внешний осмотр человека – не будет среди населения запущенных меланом, лимфосарком. Например, жуткую саркому Беркита вылечивают в 80 – 90 процентах случаев. А ведь эта «хворь» убивает атлета за два-три месяца – человек превращается в скелет. В клиники же, как правило, привозят подлеченных горемык, которых знахари пытались поставить на ноги подручными средствами, обычно с помощью преднизалона. В этом зале собрались главным образом пульмонологи и их пациенты. Существует ходячее выражение: «От бронхита-де не умирают, от него страдают.» Не иначе как психотерапевты пустили сей афоризм в оборот… По моим наблюдениям, бронхит «подхватывают», как правило, люди беспечные, бесхарактерные, на определенном этапе жизни чем-то очень увлеченные. Легкое недомогание воспринимают за простуду, которую можно излечить горячим чаем с медком. Бронхит же, привязавшись, так просто свою жертву не отпустит. Он хитер, коварен, изворотлив до чрезвычайности. Попавшись в его лапы, мы в течение многих лет не принимаем кашель или незначительную одышку за проявление серьезного заболевания. Тем более что бронхит – «привилегия» старших возрастных групп. Он развивается в основном после сорока лет, а с возрастом прогрессирует, усиливается. Пациенты бегут к врачу, когда воспалительный процесс в легких обретает хроническое течение. В эпикриз имярек врач записывает приговор: обструктивный бронхит. И этим все сказано!
Бронхит – предтеча заболеваний не только в легочной, а и в сердечно-сосудистой системе, плюс головного мозга… Периодическую вспыльчивость, нервозность неверно воспринимают даже врачи, средний же медперсонал отвечает адекватно сплошь и рядом! Пожалуйста, имейте в виду: агрессивность бронхитника идет часто не от дурного характера пациента – это наружный симптом его болезни.
