— Всегда непросто терять близких, — с ноткой сочувствия заметил Маркус.
Эйвери коротко кивнула и отвернулась, чтобы добавить пару мазков, но он все равно успел заметить слезы в огромных голубых глазах. Как нехорошо! Настоящий джентльмен никогда бы не стал напоминать даме о ее горе, вот только он-то не джентльмен, особенно если говорить о происхождении. И пусть Маркус даже и понимал, что по-хорошему ему сейчас нужно было сделать, но он так близко подошел к своей цели, что уже практически чувствовал вкус победы.
А потом Эйвери глубоко вздохнула и заговорила:
— Именно поэтому эти картины мне так и дороги. Больше всего на свете он любил это место, особенно осенью. Он всегда говорил, что здесь чувствует себя ближе всего к моей матери. Судя по вашим словам, вам тоже приходилось терять близких.
— Да, обоих родителей.
Хотя это и не совсем правда, ведь пусть мать и умерла так рано, что он ее даже не помнил, но его отец был все еще жив. Этот человек назначил собственную цену за то, чтобы держаться подальше от Маркуса, и дед охотно заплатил эту цену, а отец, как ни странно, выполнял свою часть сделки и не приближался к сыну.
— Мне очень жаль, Маркус, — прошептала Эйвери, глядя на него с сожалением.
И Маркус почувствовал себя немного виноватым, принимая это искреннее сочувствие, ведь, в конце концов, он совершенно не знал своих родителей. Когда он родился, мать отбывала срок за хранение и распространение наркотиков, так что с самых первых дней своей жизни он оказался на попечении ее отца. А потом, когда ему было два года, она умерла от передозировки наркотиков, без которых не могла обходиться с семнадцати лет. А его собственный отец появлялся лишь тогда, когда чувствовал, что может стребовать с деда еще денег за то, чтобы держаться подальше от Маркуса. И в конце концов дед продал все самое ценное, что у него было, только чтобы откупиться от приятеля своей покойной дочери, и именно поэтому Маркус сейчас и очутился в саду Эйвери.
В ответ он лишь пожал плечами, не собираясь отвлекаться на подобные мелочи. Родителей не выбирают, но зато Маркус вполне может вернуть деду долг, в том числе и картину, которую ему пришлось тогда продать.
— Это случилось уже очень давно, но все равно спасибо, — поблагодарил Маркус, коротко сжимая плечо Эйвери.
Прикосновение вышло совсем легким и мимолетным, но Маркус почувствовал, как его ладонь обдало жаром, и заставил себя разжать пальцы и немного отстраниться. Он уже понял, что она считает его привлекательным, ведь расширенные зрачки и порозовевшие щеки невозможно спрятать, да и то, как она непроизвольно посматривает на него каждую минуту, тоже о многом говорит. Он бы не преминул воспользоваться этим, но собственное влечение застало его врасплох.
Маркус заставил себя снова сосредоточиться на ее картине.
— А ведь ландшафты — это совершенно не твое, — внезапно заметил он.
— С чего ты это взял? Тебе не нравится?
— Я этого не говорил. У тебя отличная техника, но в данном случае фотография была бы ничуть не хуже.
— Потрясающий комплимент, — буркнула Эйвери, захлопывая коробку с красками и собирая кисти.
— Так в чем же твоя истинная страсть? — не сдавался Маркус. — Что действительно пробуждает в тебе огонь?
Эйвери подняла на него глаза, но теперь она смотрела совершенно иначе. Раньше она разглядывала его как мужчину, а теперь — как предмет.
— Натура, — она пожала плечами, — обнаженная.
Маркус почувствовал, как внутри его просыпается сексуальный голод. Обнаженная натура? А каково бы было ей позировать? Но Маркус поспешил задавить все эти вопросы и потушить вспыхнувший в нем огонь. Мисс Эйвери Каллен с каждой секундой интересовала его все больше и больше, но он совершенно не хотел ее спугнуть. Тем более теперь, когда на кону столько всего стояло.
— Как и у твоего двоюродного прадеда?
— А ты неплохо подготовился.
— Дураки у «Ваверли» не работают.
— Не сомневаюсь. Ты знаешь работы моего прадеда?
— Я изучал его в колледже и всегда обожал картины Бакстера Каллена, — признал Маркус и потянулся к мольберту. — Давай помогу.
— Спасибо.
Маркус как-то даже и не ожидал, что она примет его помощь.
Когда они уже шли к дому, Эйвери спросила:
— А ты сам рисуешь?
— Боюсь, это мне не по силам. Но я всегда умел ценить достойные работы.
— У меня здесь есть полотно Бакстера Каллена, если хочешь, могу тебе его показать, — предложила Эйвери, заходя через двойные стеклянные двери в дом.
На мгновение у Маркуса сердце замерло в груди. Неужели она говорит об «Очаровательной даме», которую он так долго искал, чтобы вернуть деду?
— Если я не помешаю, то с удовольствием на него взгляну, — ответил Маркус, старательно придав своему голосу подходящую нотку любопытства, чтобы не выдать своего истинного необузданного и всеподавляющего желания добраться до этой картины.
— Не помешаешь. Пойдем наверх.
Поднимаясь по широкой деревянной лестнице, застеленной ковром, Маркус чувствовал, как его сердце бьется все быстрее. И, опираясь на отполированные временем и руками перила, он невольно задумался о том, сколько же поколений Калленов прожило в этом доме. Да, этим людям, да и семье ее матери, явно никогда не приходилось ничего продавать из своего имущества, просто чтобы раздобыть денег на еду.
— Когда-то это была детская, — заметила Эйвери, указывая Маркусу, куда поставить мольберт.
Пока она мыла кисти, Маркус успел оглядеть высокий потолок и огромные окна. Да, сразу понятно, почему она выбрала именно эту комнату для домашней студии, но потом всем его вниманием завладела одна-единственная вещь.
Слыша бешеный стук собственного сердца, Маркус медленно подошел к небольшой, но мастерски выполненной картине, на которой обнаженная молодая девушка принимала ванну. Остановившись перед полотном, Маркус глубоко вздохнул и принялся считать от ста до единицы. У него даже в глазах потемнело, так прекрасна была эта работа. И он поймал себя на том, что ему кажется, будто он сейчас подсматривает за живой девушкой, замершей с полотенцем на изящном плечике.
И на какую-то долю секунды Маркусу нестерпимо захотелось просто сорвать картину со стены и убежать, но он мгновенно подавил это желание. Он слишком долго ждал, чтобы теперь так просто все разрушить, хотя Маркус как-то не думал, что ему будет так сложно увидеть картину, которую деду пришлось продать двадцать пять лет назад.
— Ну разве она не прекрасна? — спросила стоявшая у него за спиной Эйвери. — Видимо, она быта одной из служанок в поместье Бакстера, и тогда из-за нее случился настоящий скандал. Изабель, жена Бакстера, уволила служанку, как только увидела эту картину. Изабель заявила, что они стали любовниками, и потребовала, чтобы муж уничтожил эту картину. Но он не стал этого делать. Поговаривают, что Бакстер передал картину этой девушке, но никаких доказательств, кому потом принадлежала эта картина, не существует.
