Мы приступили к работе, но очень скоро Иван выключил станок и куда-то убежал. Через некоторое время вернулся в сопровождении Толяна — слесаря-ремонтника, известного любителя выпить и поболтать о жизни. Потом Толяна сменил за столом Григорий, грузчик с участка штамповки… Застолье продолжалось до самого обеда, прерываясь лишь тогда, когда Григорий бегал в соседний цех покупать ворованный спирт.
Наконец появилась Надежда Юрьевна — мастер смены и наша с Иваном непосредственная начальница. Лет тридцать проработавшая на гальванике, она едва умела отличить токарный станок от фрезерного; и потому, когда ее назначили нашим мастером, она быстро пустила дело на самотек, здраво рассудив, что «мужики сами знают, что им делать». Тем не менее, желая спокойно дожить до пенсии, она иногда появлялась, дабы узнать «как дела», спросить «в чем дело», и воскликнуть: «когда это кончится?!»
Я с ней сосуществовал неплохо, зато у Ивана сложились весьма странные отношения. Не успевала мастерица начать предъявлять претензии, как он опережал ее требованиями выписать мыло, ветошь, новые ботинки или деревянные опилки. Иногда, впрочем, желая поддеть ее посильнее, он спрашивал — сколько элементов в таблице Менделеева? Надежда Юрьевна, закончившая химфак еще при царе Горохе, естественно, этого не помнила, и Иван с его эрудицией быстро доводил ее до истерики.
На сей раз, войдя на участок, она сразу направилась к столу. Григорий, завидев ее, вскочил, гремя стулом, и нетвердо ступая, поспешил к дверям.
— Выпей, няня, где же кружка?.. — поприветствовал Иван свою любимицу, широко улыбаясь.
— Ты почему не работаешь?! — набросилась на него мастерица. — Сидит: весь в дыму! Ты станок-то включал сегодня?!
— Старуха! — промолвил Иван голосом Германа, увидевшего вдруг вместо туза пиковую даму.
— Да ты пьян! — догадалась она, взвинчивая голос до полного фортиссимо. — Отвечай мне: ты почему нажрался на работе, как свинья?!
— Мне доктор велел! — ответил Иван голосом, преисполненным чувства собственного достоинства.
— Что?.. — опешила она.
— Мне доктор велел! — повторил он. — Не верите: вот вам номера телефонов, можете позвонить и спросить!
На несколько секунд воцарилась немая сцена. Затем Надежда Юрьевна развернулась, словно по команде «Кру-у-гом!» и чеканным шагом вышла за дверь.
— Стучать пошла, — сделал вывод Иван, глубоко вздохнув. — Значит — пора на боковую. Запри-ка меня в кладовке.
«Кладовкой» была комната, в которой прятали недоделанные детали. Полгода назад Иван сделал там лежак, почти незаметный, даже если дверь была открыта. Удобств, конечно, было немного, но полежать час-другой с тяжелой головой возможность имелась. Поэтому, когда появился начальник цеха, на участке было спокойно: я работал, в патроне Иванова станка была зажата заготовка, и даже наличие стружки говорило о том, что работник только что вышел. На вопрос начальника я ответил, что Юртайкин пошел в туалет, скоро вернется. Постояв несколько минут и, естественно, не дождавшись, начальник удалился…
* * *
С этого дня Иван начал пить, как никогда прежде. И если приходил на работу не с похмелья, то уж к обеду непременно обретал багровый цвет лица и расплывался в блаженной улыбке. Изумительным образом ему довольно долгое время удавалось при этом более или менее сохранять производительность труда. Но вечно это, естественно, продолжаться не могло. После того, как на участке появилась комиссия по охране труда и начальнику цеха влетело за нетрезвого работника, Иван попал в немилость. Последовало «первое последнее предупреждение», за ним — второе, и после третьего ему предложено было написать заявление «по собственному желанию»…
* * *
Прошло несколько лет. Странным образом, я ни разу не пересекался с Юртайкиным с тех пор, хотя новости о нем до меня доходили. Рассказывали, что он постоянно меняет работу: то устраивается токарем, то разнорабочим, а то и вовсе неясно кем и куда. Но при этом слышал я всегда от людей одно и то же: Юртайкин спивается. Информаторы мои, в основном, видели его в пивных и рюмочных, которые мы прежде не раз посещали вместе…
Ко мне приняли нового напарника, который, впрочем, не задержался долго, за ним были второй, третий… Некоторое время я работал один, однако в последнее время появился парень, пятнадцатью годами моложе и, похоже, закрепился на месте Юртайкина.
* * *
Все, что имеет начало, должно иметь и конец. В моей истории трудно представить конец, кроме того, который в ней уже представлен. Однако случайная встреча на прошлой неделе заставила по-новому взглянуть на все, о чем я рассказал.
Иван сидел недалеко от своего дома на заборе, из тех, которые как будто сделаны специально для того, чтобы на них сидеть. Я — случайно пробегал мимо. Знакомый голос заставил меня остановиться и подойти поздороваться. К моему удивлению, Юртайкин оказался трезвым.
— Привет! Какими судьбами в наших краях?
— На работе слегка задержался, вышел: автобусов нет, решил вот прогуляться до вашей остановки.
— Да-а, погода отличная, — поддержал он. — Смотри, видимость какая!
За шоссе в низине рядами располагались гаражи, а за ними — желто-зеленое поле, на горизонте разделенное с ясно-синим небом зелеными посадками.
— Интересно: отчего так бывает — обычно горизонт как будто в дымке, а иногда — вот как сейчас: яркий-яркий, как будто рядом.
Я пожал плечами: действительно — отчего?
— Присядь, — он глазами указал на место рядом с собой. Я присел, не зная, впрочем, чего ждать дальше.
Последовало несколько дежурных вопросов о работе, семье и учебе. Я сообщил, что закончил Литинститут еще год назад, но уходить с завода пока не собираюсь. В ответ тоже спросил о новостях.
— Да ничего, нормально все. На автостоянке снова работаю: ночь через две дежурю. Может, слышал: пить недавно бросил.
— То есть как? — удивился я. — Насовсем?
В мозгу моем стремительно пронеслись предположения: или Иван тяжело заболел, или проблемы в семье, настолько серьезные, что пришлось закодироваться.
Юртайкин пожал плечами и медленно, но четко проговорил:
— Смысла больше не вижу.
— А раньше видел? — изумился я.
— Раньше!.. — он махнул рукой. — Раньше все по-другому было! Помнишь, я в Москву ездил, в институт Бурденко?
— Конечно, помню: сам на прием записывал!
— Я тогда другим человеком вернулся! Мне ведь Цыбин сказал, что я — феномен, что за мной наблюдать будут. Может, благодаря мне в науке переворот совершится! Научный труд грозился написать!
Он как-то тяжело вздохнул и, помолчав, продолжил:
— У меня ж тогда смысл жизни появился! Почувствовал — не зря живет на земле Иван Юртайкин! До этого-то: что я видел тридцать лет? Работа, семья. Жена, дети… Пока молодой — был какой-то интерес, а стал постарше — все ушло куда-то… Привычки одни остались. Цыбин меня возродил! Думал: теперь даже если помру, так не зря, а с пользой для науки! Он мне телефон оставил, так я ему звонил часто. Поначалу, — как напьюсь, так и звоню! Ох и ругался он в трубку: угробите, говорит, себя раньше времени. Так и запретил пьяным звонить! Звони, говорит, когда будешь трезвый! Ну, я и звонил, примерно раз в три месяца. Разговаривали, бывало, подолгу…
А недели три назад звоню, и мне сообщают: умер Анатолий Григорич! От инсульта! Вот так — всю жизнь другим голову лечил, а сам от головы и умер! А у меня после этого звонка внутри все упало. Никому я не нужен, и никто обо мне книгу не напишет! Снова все по-старому. Работа, дом… Помянул я Анатоль Григорича и чую: не хочу больше пить, хоть убей! Нинка — довольная, а я и видеть ее не могу! Сижу вот здесь — на горизонт смотрю. И думаю: а может, вот так сидеть и смотреть — и есть высший смысл?..
Я взглянул на Ивана. Похоже было, что он ушел в себя. Я молчал, молчал и он. Затем я поднялся с забора.
— Ну, давай, Иван! Пора мне.
— А?.. Ну, давай. Увидимся.
Я повернулся и быстро пошел к остановке. Когда, отойдя на приличное расстояние, обернулся, Юртайкин по-прежнему сидел на заборе, устремившись глазами вдаль.
«А видимость сегодня, действительно, потрясающая», — подумал я.
