Чувства Жданова мне были понятны. Парня не просто кинули, его бессовестно обокрали. Герасин и раньше не вызывал у меня добрых чувств, а теперь он воспринимался мной как конченый пидарас. В плохом смысле этого слова.
Николай подвинул ко мне лежащую на столе коробку.
– Тут катушка с пленкой, – пояснил он в ответ на мой вопросительный взгляд. – Потом послушаешь и сам решишь, пригодится это тебе или нет.
Я взял в руки и оглядел бобину на 525 метров магнитофонной ленты. Раритет, однако.
– У меня в производстве дело было по краже из пункта звукозаписи. С лицами. Жуликов я сразу закрыл, все изъятое барахло, как вещдоки сдал на хранение, а один магнитофон до передачи дела в суд себе в кабинете оставил. Музыку слушал, там записей целая коробка из-под телевизора была, – Роман намахнул рюмку и захрустел огурцом.
Я последовал его примеру, потом подошел к плите и выловив из кастрюли в две тарелки сварившиеся пельмени, поставил их на стол.
– Короче, когда Герасин с Копыловым начали тебя ломать, чтобы отмазать своего утырка, я запись включил на магнитофоне. Аппарат на тумбочке под столом был. Магнитофон студийный, запись отличная. Любая экспертиза подтвердит идентичность. Они там каждый себе на пару лет наговорили. В разговоре с ними, можешь смело на меня ссылаться. Серега, я тебе крепко должен буду, если ты Герасина сумеешь наказать. Он, сука, через полгода полковника получать собрался. А если официально на них попрешь, я готов быть свидетелем, – Жданов совершенно трезво посмотрел мне в глаза, – Через Олега меня найдешь, если что.
Усугубив остатками из бутылки, мы, оделись и пошли к таксистам. За водкой по двойной цене.
Глава 2
Время шло к полуночи. На территорию ГПЗ-4 нас с Нагаевым завез Еникеев. Упитанная вохрушка на воротах даже не заглянула в машину. В то, что на ГПЗ с дурным умыслом повезут взрывчатку, ей, скорее всего, не верилось, а остальное ее не волновало. Обычно охрана шмонает выезжающий транспорт, но и это далеко не всегда случается. Продукция, выпускаемая этим заводом слишком специфичная и предназначена она для тяжелого машиностроения. В быту и в гаражах рукастым мужикам она без надобности. А потому спросом у населения, на предмет украсть её, не пользуется. Вот и бдит охрана вполглаза.
Поставив «буханку» с тыльной стороны цветной литейки, Толян провел нас через бытовые помещения по пустым коридорам в кандейку металлургов. За столешницей из толстой и темной от грязи фанеры, в брезентовой спецовке сидел тот самый знаменитый виртуоз-фасонщик Аверьяныч. На крупном, в синих прожилках носу, у него висели очки, а в руках он держал потрепанную книжку. Кроме него в бытовке никого не наблюдалось. Всё было, как и договаривались.
– Здорово, Аверьяныч! – бодро протянул мастеровому руку Еникеев, – Как сам то? Всё нормально? – мой бывший внештатник по-хозяйски взял со стола граненый стакан и потянулся к кустарному аппарату с самодельной газировкой.
– И вам не хворать! – поверх очков оглядел нас мастер, – Чего вы толпой по заводу шарахаетесь?! – недовольно пробурчал он, поздоровавшись за руку со всеми, – Сегодня зам главного инженера дежурит, не приведи господь, припрется! Это вам не парторг, ему лапши на уши не навешаешь!
– Они сейчас уйдут, Аверьяныч! – успокоил я пожилого мастера, – Здесь только я с тобой останусь. Ты бы мне дал одежку какую местную, а?
Литейщик встал из-за стола и прошел в угол к жестяному шкафу. Оттуда в мою сторону полетела пахнущая гарью роба.
– Хрен с тобой, оставайся! – вернулся он за стол, – А вы идите отсюда и часа через четыре вертайтесь, раньше все-равно не получится! – объявил он моим спутникам.
Еникеев и Вова послушно застучали каблуками по каменной плитке на выход, а я начал распутывать вязки на мешковине с бронзовым Ильичом.
– Ты чего там вошкаешься? – недовольно поинтересовался Аверьяныч, – Другую елду притащил, что ли? Тогда до утра провозимся. И цена вполовину вырастет от прежней, с того-то я форму уже сделал!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Нет, это я бронзовый образец на всякий случай захватил, – пояснил я мастеру, – Так-то он один в один с тем гипсовым, который тебе Толик передал.
– Ну и хрен тогда на него! Брось его и к печке пошли, у меня там все готово! Ты металл принес? – убирая в дермантиновый футляр очки, спросил фасонщик.
– Принес! – я не без усилий поднял с пола каждой рукой по тяжелому солдатскому сидору.
– Ну пошли тогда! – Аверьяныч направился на выход из подсобки, – А мешок с болванкой под лавку сунь, никто тут на него не позарится! – дверь, однако, он замкнуть на замок не поленился.
Какое-то время мы поплутали по темным коридорам литейного производства и вскоре оказались на месте. Но не в самом цеху, а в отдельном помещении. Которое больше было похоже на хорошо оснащенную мастерскую. Здесь стояли несколько массивных металлических столов с тисками и другим непонятным мне оборудованием и приспособлениями. В углу располагалось кубическое сооружение, со всех сторон обваренное швеллерами и уголками черного металла.
– К печке тащи! – указал мне на этот угловой агрегат литейщик, а сам направился к электрическому щиту.
Пока я допер свои мешки до угла с печкой, он пощелкал рубильниками и выключателями, и над головой загудели, все сильней разгораясь, лампы. В мастерской стало светло, как днем. На верстак перед махиной, которая была названа печкой, Аверьяныч поставил массивную посудину с крепкими проушинами вместо ручек.
– Сюда вали! – кивнул он на мои сидоры.
Я начал развязывать мешки и доставать из них набитые шлихом противогазные сумки. Тяжеленные и замотанные в клеенку. Да еще закрученные поверх всего этого изолентой. Когда я высыпал уже третью котомку, фасонщик запустил руку в свою литейную посудину и достав оттуда корявый кусок желтого металла, поднес его к глазам.
Я на всякий случай перестал сыпать шлих и сосредоточился взглядом на литейщике. Сначала у него увеличились глаза, а потом он испуганно выронил из руки то, что полминуты назад вынул из своего тазика. Лицо плавильщика тоже стало немного другим. Оно напрочь утратило уверенность и степенность незаменимого заводского специалиста.
– Это не бронза! – икнув, сообщил он мне шепотом.
– Я знаю, Аверьяныч, – не стал спорить я с опытным мастером, – Знаю, что не бронза это. И не латунь. И даже не медь. Мы с тобой оба знаем, что это такое, Корней Аверьяныч. И больше, кроме нас, никто этого не знает! – я пристальным взглядом впился под бесцветные брови умельца, – И не узнает! Из золота мы будем с тобой Ленина делать! Или ты, Корней Аверьяныч, считаешь, что Ильич этого не заслужил? А? Так ты, Аверьяныч, только скажи! – теперь уже оголтелый фанатизм в моем пылающем взгляде зашкаливал безмерно. Как количеством, так и радикальным качеством. Во всяком случае, я старался, чтобы все так выглядело.
– Достоин! – поперхнувшись, в два приема прокашлял литейщик, – Пятьсот рублей!! – добавил пролетарий уже более осмысленно и внятно.
– Тысяча! – не согласился я с профессионалом, – Тысяча! Но, чтобы все было очень качественно и строго в соответствии с образцом!
Заметно повеселевший гегемон затряс головой. Мелко, надо сказать, затряс и суетливо. Беспринципно и с большой долей конформизма. Лишний раз по-пролетарски верифицируя утверждение классиков, что согласие, есть не что иное, как продукт непротивления сторон.
Дальше все пошло строго по технологии. В которой я ничего не понимал и даже не пытался понять. Единственное, за чем я следил с самым высочайшим вниманием, так это за тем, чтобы предоставленное мною сырье не подверглось ни усушке, ни утруске. Оно, не то, чтобы было жалко металла, хотя, чего уж там, это чувство тоже присутствовало. Но все же больше всего я беспокоился, что «сэкономленный» материал потом где-нибудь, да вылезет. И тогда уже «бабочка», то бишь, статья 88 УК РСФСР, уже точно закроет глаза всем участникам этой плавки на белый свет. При таких объемах золота, никаких вариантов, кроме высшей меры не будет. Никому. И потому, ничуть не скрывая своей чрезмерной подозрительности, я следил за руками Аверьяныча. Вплоть до того момента, когда он грязными щипцами откусил золотой штырь от лысины вождя мирового пролетариата.
