— А на тебе шрамов почти нет, — заметила женщина. — Не подумай, ты мне и таким очень нравишься.
— Старцы — лучшие телохранители. Любая царапина компрометирует нас.
— Значит ты хороший боец?
— Более-менее.
— Или ты вовсе не боец, а обычный мародёр, как и говорили солдаты внизу. Я не расстроюсь, если признаешься.
— Признаюсь? — Теперь уже он рассмеялся. Необычным, хриплым, низким смехом без намёка на веселье. Таким… мужским. — Я никому и никогда не исповедовался так, как тебе здесь. Мне больше не в чем признаваться.
— Разве? Ты до сих пор отказываешься показывать, что у тебя в ящике.
— Да, ведь как ты и сказала, это мой козырь. Я использую его только в крайнем случае.
— Но печати на ящике срезаны. Значит, ты его уже открывал сегодня.
— По требованию пограничной охраны, которая приняла меня за мародёра.
— Неудивительно. Ведь то, что они увидели там…
— Было последним, что они увидели в своей жизни, — закончил за неё мужчина тоном, который не оставлял сомнений — это правда. Пусть его и принимали за вора и убийцу, на самом деле он был намного хуже.
Но, несмотря на его слова и творящееся здесь безумие, женщина капризно выдала:
— Сплошное разочарование.
— Лучше и не скажешь.
— Знаешь, я ведь пошла с тобой лишь потому, что рассчитывала увидеть твой третий меч.
— Иди сюда, я тебя с ним как следует познакомлю.
Высокий, озорной смех перешёл в стон блаженства. Что бы он там ей ни показал, это отличалось от «сплошного разочарования», запертого в ящике. Она что-то счастливо зашептала, а я подумала, что не могла бы так радоваться, даже выбравшись отсюда. Хотя, проклятье, сколько времени я провела в тюрьме, которая была скроена по мне, будто одежда, прилегая, не допуская ни лишнего движения, ни вздоха? И открывали её не за тем, чтобы позволить мне хотя бы каплю свободы, а чтобы показывать худшим из людей. Демонстрировать мужчинам.
— Пожалуйста… пожалуйста, скажи… что ты обычный мародёр, — пролепетала она сбивчиво.
— Зачем?
— Если ты и вправду Старец… один из тех мрачных импотентов, сторонящихся женщин… то я не представляю, каков в постели отшельник, не ограниченный собственным бессилием или целибатом.
— Таких не бывает.
— Таких, как ты? — Не дождавшись ответа, она согласно застонала. — Не останавливайся…
Думаю, кровать они всё-таки сломали. В этом и был весь смысл их нелепого общения — вести себя как можно более шумно и разрушительно. В то время как я старалась не издавать ни звука…
Нет уж.
Пошевелившись, я подняла ладони и расправила пальцы. Упершись в крышку, я надавила со всей силы и сдвинула её в сторону. После чего отстегнула все фиксирующие моё тело ремни.
Скрежет и звон заглушили звуки бурного, самозабвенного веселья. Помешали им. В наступившей тишине, я с наслаждением, чувствуя, что и правда не делала этого уже десять лет, вдохнула полной грудью, наполнила лёгкие воздухом с примесью чего-то… незнакомого. Всё, что меня окружало было обратной стороной того, к чему я привыкла. Свечи горели тускло, в комнате было затхло, а я сама была голой. Но, когда я повернулась к парочке, то поняла, что такая «форма одежды» соответствует этому месту.
За исключением того, что на мне были оковы — желтовато-лунного цвета, украшенные резьбой и разноцветными кристаллами. Их было так много, одни обвивали горло широким обручем, другие спускались между грудей хрупкими на вид цепочками. На запястьях, на щиколотках, на каждом пальце — на мне было так много металла, что я с трудом поднялась на ноги.
Двое наблюдали за мной с одинаковыми выражениями на лицах, и это делало их почти похожими. При том, что они были абсолютно разными. Женщина. Мужчина.
Так вот как ты выглядишь.
Это казалось неправильным — смотреть на него вообще и особенно такого… после многолетнего забвения именно на него, но я решила подойти и изучить его повнимательнее.
Неуклюже покачнувшись, я переступила через борт ящика.
Женщина вскрикнула.
— Я переборщила с дозой, или ты тоже её видишь?
— Не смотри на неё, — приказал мужчина, хотя сам продолжал вовсю пялиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Т-ты… ты что… издеваешься?! Не смотреть?! Ты же сам принёс её сюда! Принёс женщину в бордель! Сюда нельзя приходить со своей женщиной! Она лежала в коробке всё это время? Ты просто псих! Решил посмеяться надо мной?!
— Это не обычная женщина, — ответил он, следя за тем, как я неловко подбираюсь к ним. — Это Дева. Ясноликая госпожа. Последняя из них. — Его голос звучал благоговейно. Полная противоположность порочному взгляду.
— Те самые «ожившие мужские грёзы»?! Слишком буквально! Ты же только что сказал, что они все мертвы!
— Я сам верил в это… Столько лет прошло… я уже перестал надеяться, что она когда-нибудь очнётся. Сейчас? Здесь? — В его тихом смехе звучала боль. — Почему ты выбрала именно это время и место? Я умолял тебя столько раз. Было столько по-настоящему подходящих моментов. А теперь, когда я нашёл, чем себя занять, ты решила мне всё обломать?
Я не понимала эту бессмысленную мужскую речь. Подружка его тоже не слушала.
— Что ты сделал с ней?! — спрашивала она.
— Ничего особенного.
— Тогда откуда на ней столько золота?
— Оно сдерживает её силу. Долго объяснять. Просто поверь мне и постарайся не смотреть ей в глаза.
— Положил бы ей тогда золотые монеты на лицо!
— Так делают только с покойниками.
— А в гроб кладут не покойников?!
Приблизившись, я опустилась на пол перед ними. Мужчина до сих пор казался таким шокированным… намного более шокированным, чем женщина, хотя, казалось бы, он всегда знал, что лежит в том ящике.
Забрав из его руки длинную трубку, я приложила её к своим губам. Я хотела пить и есть, но предпочла глотнуть дыма. Потому что надеялась, что лично в моём случае наркотик подстегнёт воспоминания. Если не он — то ничего больше в этой комнате.
Опиум.
Смаковать его казалось естественным. Сам ритуал был таким знакомым, но не вкус. Вкус я уже успела забыть, потому что с тех пор, как последний раз его пробовала, прошло больше десяти лет. Намного больше. И тоска, которую я почувствовала, освобождая лёгкие от дыма, не имела никакого отношения к наркотической зависимости. Нет, зависимость у меня была отнюдь не от опиума.
— Где я?
— В безопасности, несмотря на то, как всё выглядит.
— Я говорю не с тобой, мужчина. Твой голос и вид оскорбляют меня, — произнесла я, вопреки словам внимательно его разглядывая.
У него были седые волосы, смуглая кожа и чёрные, перегоревшие глаза. Внешность противоположная всему, что считалось у нас образцом красоты. Загар? Седина? Темноглазых Девы тоже не любили, их не обучали высшему мастерству.
Хотя плевать на внешность, у него всё равно не было ни шанса мне понравиться. Он являлся совокупностью всего, к чему нам с детства внушалась ненависть. Угрожающим, даже когда заверял в безопасности, твёрдым на вид, большим и очень голым.
Посмотрев на его пах, у которого замерла женщина, я решила, наконец, узнать, с чем они меня сравнивали.
— Что это?
— Боги, — выдохнул придушенно мужчина.
— Ты никогда не видела член? — уточнила его подружка. — Ты же в борделе, это самая естественная вещь здесь.
— Что такое бордель?
— Не говори с ней об этом, — прохрипел он, пытаясь подняться. — Только не об этом, чёрт!
— Оставайся на месте, — приказала я, не сомневаясь, что он подчинится. Все подчинялись.
— Здесь мужчины ищут утешение, — объяснила незнакомка, — ну, знаешь…
В утешениях я кое-что понимала. Но, очевидно, у мужчин всё происходит по-другому. Им нужно для этого целое заведение. И особый ритуал, во время которого они могут выставить свою отвратительную наготу и животную природу напоказ.
— И зачем ты утешала его? Он твой единый? — Я продолжала смотреть на низ его живота. — Может, он и нуждается в утешении…
— Что? — оскорблённо выдохнул мужчина.
