Одним из этих эмиссаров был Паткуль. Физически сильный, привлекательный, образованный, он говорил на многих языках, писал по-гречески и по-латыни и слыл к тому же опытным офицером. Но при этом он был вспыльчив, жесток, непреклонен в достижении цели. Когда он говорил, его отвага и страстная убежденность в правоте своего дела внушали слушателям ощущение, что перед ними личность сильная и незаурядная. Тронутый его красноречием, Карл XI коснулся плеча Паткуля со словами: «Ты говорил о своей родине как честный человек. Благодарю тебя». Однако король вновь подтвердил, что редукция – «государственная необходимость», и заявил, что для Ливонии не может быть сделано исключения. Паткуль вернулся в Ливонию, сочинил пламенное послание и отправил его в Стокгольм. Содержание послания сочли изменническим и заочно приговорили Паткуля к отсечению правой руки и головы. Но он ускользнул от шведских офицеров, посланных его арестовать, и начал скитаться по Европе, пытаясь найти какой-нибудь способ освободить родину. Шесть лет он мечтал о создании антишведской коалиции, которая могла бы дать Ливонии независимость или хотя бы восстановить силу ливонского дворянства. Когда Карл XI умер и на трон взошел пятнадцатилетний юноша[7], казалось, что такая возможность наконец представилась.
Паткуль был нетерпелив, но мыслил он реалистично; чтобы сбросить шведское иго, маленькой провинции придется принять помощь и, вероятно, оказаться под властью другой могущественной державы. Самым подходящим покровителем казалась Польша – республика, где находившаяся у власти шляхта выбирала короля. При такой ослабленной системе, размышлял Паткуль, у ливонского дворянства будет больше шансов сохранить свои права. Помимо всего прочего, недавно избранный польский король Август Саксонский сам был немец, что позволяло надеяться на его благожелательное отношение к германскому дворянству Ливонии.
В октябре 1698 года Паткуль тайно прибыл в Варшаву и принялся убеждать Августа взять на себя инициативу в формировании антишведского союза. Паткуль уже побывал у короля Дании Фредерика IV и убедился, что тот не против такого альянса. Датчане так и не смирились с потерей территории в южной Швеции[8], отвоеванной у них Густавом Адольфом, и надеялись, что наступит время, когда Эресунн (Зунд) – пролив, отделяющий Балтийское море от Северного и Данию от Швеции, – можно будет назвать «рекой, протекающей по владениям короля Дании». Кроме того, у датчан вызывало тревогу и беспокойство присутствие шведских войск на территории герцога Гольштейн-Готторпского возле их южных границ.
Август заинтересовался предложением Паткуля, и особенно его заявлением, что ливонское дворянство готово признать Августа своим королем с правом наследования. Это открывало перед ним блестящие перспективы. Горячим желанием Августа было сделать польский престол из выборного наследственным. Он надеялся, что, захватив Ливонию с помощью саксонских войск и присоединив ее, как свое наследственное владение, к Речи Посполитой, он получит поддержку шляхты и сможет навсегда закрепить за собой и своими потомками польский трон. Паткуль всячески подогревал нетерпение Августа. Оценивая возможную реакцию крупнейших европейских держав на подобную войну – предмет особого беспокойства Августа, – Паткуль пришел к выводу о том, что Австрия, Франция, Голландия и Англия, несомненно, «пошумят по поводу ущерба, причиняемого торговле, но, скорее всего, практических шагов предпринимать не станут». Чтобы окончательно склонить Августа на свою сторону, Паткуль заверил короля в том, что завоевать Ливонию будет несложно, и даже представил ему точное описание укреплений Риги – города, который должен был служить главным объектом устремлений Августа.
Результат усилий Паткуля превзошел самые смелые его ожидания. Между Данией и Польшей был подписан договор о совместном выступлении против Швеции[9]. Фредерик IV должен был очистить провинции Шлезвиг и Гольштейн от шведских войск, а затем вторгнуться через пролив в Сканию – самую южную из провинций Швеции. Августу предстояло в январе или в феврале 1700 года ввести саксонские войска в Ливонию и попытаться внезапным ударом захватить Ригу. Таким образом, шведским войскам пришлось бы драться одновременно в Северной Германии, в Прибалтике и в самой Швеции. Союзники рассчитывали на то, что шведская империя попросту развалится, поскольку слишком юный король не сможет объединить народ и возглавить армию. И наконец, Паткуль предложил привлечь к войне против Швеции еще одного союзника – русского царя Петра. Вторжение русской армии в Ингрию на берегу Финского залива отвлекло бы на себя какие-то силы шведов. Петр также мог бы предоставить деньги, провиант и людей, чтобы поддержать саксонские войска при осаде Риги. Ни Паткуль, ни союзники не возлагали особых надежд на боеспособность русских войск, но рассчитывали, что отсутствие этого качества они восполнят количеством. «Русская пехота более всего пригодна для того, чтобы сидеть в траншеях и подставлять себя под неприятельские выстрелы, – утверждал Паткуль, – тогда как королевские [короля Августа] войска можно было бы сохранить, используя в качестве прикрытия», – иными словами, русские войска должны были послужить пушечным мясом.
Заговорщиков волновало, что после вторжения в прибалтийские провинции русские войска будет нелегко убедить уйти оттуда. «Абсолютно необходимо, – предупреждал Паткуль, – связать руки царя таким образом, чтобы он не выхватил у нас из-под носа жаркое, которое мы насадим на вертел, то есть чтобы он не овладел Ливонией и не шел дальше Нарвы, ибо в этом случае он мог бы угрожать центральной Ливонии и захватить Дерпт [Тарту], Ревель и всю Эстонию едва ли не прежде, чем об этом стало бы известно в Варшаве».
Под именем Киндлера Паткуль в числе двенадцати саксонских инженеров, нанятых царем, прибыл из Варшавы в Москву, сопровождая личного представителя Августа генерала Георга фон Карловича, чтобы попытаться склонить Петра на свою сторону[10]. Но в Москве оба заговорщика попали в весьма необычную ситуацию. Шведы, почуяв, что против них сколачивается союз, и желая умиротворить Петра, летом 1699 года направили в Москву пышное посольство, которое должно было объявить о вступлении на трон короля Карла XII и просить подтвердить и возобновить все ранее существовавшие договоры, как это всегда делалось при вступлении на трон нового монарха. Великолепие шведского посольства должно было сгладить то неприятное впечатление, которое осталось у Петра после посещения Риги в 1697 году. Когда в середине июня посольство прибыло на русскую границу, дядя царя Лев Нарышкин встретил гостей почтительно, но предупредил, что послам придется подождать возвращения царя, который со своим флотом находится под Азовом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
