Пытаясь отыскать лазейку в едва ли не сплошной стене этой прущей на него плоти, Траффорд поднял руки над головой. Он сделал это потому, что боялся ненароком дотронуться до чьей-нибудь груди или, еще того хуже, невольно попасть рукой в чей-нибудь пах. Одно легкое касание такого рода могло стать источником серьезных неприятностей. "Ты чего меня лапаешь? — тут же закричали бы на него. — Ты не уважаешь мои бубики?"
Траффорду всегда казалось, что чем крупнее женщина и чем меньше на ней одежды, тем больше вероятность услышать от нее громкое обвинение в том, что к ее грудям отнеслись с недостаточным почтением. Но в такой толчее и при таком количестве гигантских грудей избежать подобного инцидента было очень и очень трудно. Похожие на пляжные надувные мячи, вываливающиеся из крохотных треугольничков блестящей ткани, эти груди с огромными бурыми полукружьями лезущих наружу сосков маячили в нескольких дюймах от его лица.
И неизбежное случилось.
— Извращенец! — завопил кто-то. — Станция у тебя за спиной, козел!
Траффорд даже не попытался найти взглядом обладательницу голоса. Он знал, что взывать к здравому смыслу обозленной горожанки бесполезно, а потому мигом повернулся на девяносто градусов и стал проталкиваться вбок. Следовало убраться от враждебного голоса подальше: от "извращенца" был один шаг до "педофила", а стоило этому слову прозвучать среди раздраженных, взвинченных людей, как угроза избиения становилась вполне реальной. Удивительно, что в такой плотной массе народа, где трудно было даже почесать нос, мгновенно находилось место для того, чтобы запинать человека насмерть.
— Прошу прощения. Извините, — бормотал Траффорд, держа руки вверху и прижав подбородок к груди, не трогая ничьих бубиков, ни с кем не встречаясь взглядом. — Меня позвал мой духовник, я должен к нему пройти.
Сердитый голос позади затих, и вдруг, совершенно внезапно, будто прорвавшись сквозь густые лесные заросли, Траффорд вынырнул из сплошной массы тел и чуть не угодил в объятия духовного пастыря своего района отца Бейли.
— Эй-эй-эй! — засмеялся Бейли, веселый и добродушный, как всегда. — Полегче, дружище! Как сказал один мудрый человек, тише едешь — дальше будешь!
— Вы звали меня, отец. Что-нибудь стряслось? — спросил Траффорд, стараясь напустить на себя такую же жизнерадостность, какую привычно излучал его исповедник.
— Стряслось? Именно что стряслось, Траффорд! — воскликнул Бейли, стиснув его в безжалостных медвежьих объятиях. — Примите мои поздравления, брат! Самые горячие, самые сердечные поздравления! Я так понимаю, что Господь, владыка жизни, благословил вас и вашу милую экстрагиперсексуальную женушку чудесной крошечной девчушечкой. Я прав?
Отец Бейли не выпускал Траффорда из своих могучих объятий. Духовник был рослым мужчиной: макушка Траффорда еле доставала ему до подбородка, щека Траффорда прижималась к его груди, и запах дорогих дизайнерских духов и ароматизированного мыла, смешанный с запахом пота, бил Траффорду в нос. Конечно, Бейли не ходил обнаженным. Он был одет вполне прилично, как и подобало человеку, занимающему столь высокое положение в обществе, — в обтягивающие белоснежные атласные шорты, белоснежные гольфы и белоснежную водолазку из лайкры. На водолазке красовался сверкающий золотой крест, усыпанный перемигивающимися огоньками. Над крестом перекинулась радуга, тоже с иллюминацией, а внутри радуги мерцала голограмма — летящая голубка. Голову исповедника венчала высокая митра, отделанная блестками и бижутерией.
— Вы правы, — промямлил Траффорд в грудь исповеднику, стараясь не вдыхать слишком глубоко, — у нас родился ребенок.
— Надеюсь, все хорошо? Как Чантория — в форме? Горда собой? Держится молодцом? Работает над восстановлением фигуры?
— Да-да, конечно.
— Тогда я скажу: вперед, девочка! Возблагодарим Господа. Слава Любви!
— Слава Любви, — покорно откликнулся Траффорд.
— Дочурка в порядке?
— Да, все отлично. Спасибо, отец, — ответил Траффорд. — Она у нас супер.
— А как же еще! Создана по образу и подобию своей замечательной сексуальной мамочки и соответственно, по образу и подобию нашего Творца. А есть ли у нашей супермалютки имя?
— Ну, мы думали, может быть... Кейтлин?
Исповедник нахмурился. Обычные, традиционные имена были уже не в моде. Само прошлое было не в моде. Все знали, что именно в пришлом человечество совершило свои главные ошибки. Прошлое было царством всеобщего невежества, ереси и темной колдовской магии. Именно в прошлом людям внушали, что обезьяны— их ближайшие родичи, а христианине священники утверждали, что Бог вовсе не реальная личность, а просто-напросто метафорический образ добра.
Мы еще не решили окончательно, — поспешно сказал Траффорд: мужество изменило ему. — Чантория предлагает назвать ее Мармеладкой.
— Вы должны послушаться своей жены, — заявил отец Бейли. — На ее выносливых женских плечах сидит умная головка. И очень хорошенькая вдобавок. А какие у нее роскошные бубики для натуралов! Ей есть чем гордиться.
— Спасибо, отец Бейли. Я передам ей ваши слова.
Исповедник улыбнулся, но его недовольство еще не испарилось.
— Я заглянул на вашу персональную страничку, Траффорд, — сурово сказал он. — А еще я проверил вашу ячейку на сайте нашего района.
Траффорд опустил глаза, понимая, что последует дальше. Для того чтобы выдернуть его из толпы, у исповедника Бейли не могло быть иной причины.
— Я даже поискал на глобальных видеоресурсах, однако... — с каждым слогом голос отца Бейли становился все суше, — однако так и не нашел вашего родильного ролика.
Траффорд не поднимал головы. Он надеялся сохранить этот секрет хотя бы ненадолго, всего лишь до тех пор, пока они с Чанторией не узнают как следует своего ребенка. Он собирался вывесить ролик, о котором шла речь, уже сегодня вечером. И надо же было именно сейчас нарваться на Бейли! Он застыл, не сводя взгляда с раскисшей памятной карточки, лежащей у него под ногами.
Фанта: ушла на небеса, но осталась в наших сердцах.
— У вас проблемы с выходом в сеть, Траффорд? — ледяным тоном спросил Исповедник. — Уверен, если вы отключите развлекран на пять минут, а потом снова...
— Я действительно не отослал свой родильный ролик... пока, — признался Траффорд. Откровенность была наилучшей тактикой: ведь от Храма все равно ничего не скроешь. Да и не только от Храма — все знали всё обо всех. — Чантория мне напоминала, но... у меня просто как-то руки не дошли.
Священник улыбнулся, но это была жесткая, безрадостная улыбка.
— Значит, руки не дошли?
— Да.
— Вы не были настолько тронуты и взволнованны, чтобы поделиться с товарищами этим чудесным и самым исключительным на свете событием, этим не имеющим себе равных Божьим Подарком, после которого вы уже никогда не станете прежним? Вы не захотели прокричать о нем всему миру?
— Я прокричал, — слабо возразил Траффорд. — Я сообщил о нем в своем блоге.
На сей раз Бейли даже не дал себе труда улыбнуться.
— И это называется прокричать? Вы сообщили о рождении ребенка в своем блоге? И это все?
— Я рассказал о нем! Я описал, как чудесно...
— Вы описали его! — Священник уже не скрывал своего гнева. — Господь благословил нас цифровой электронной аппаратурой, с помощью которой мы можем в точности запечатлевать его творение, чтобы потом наслаждаться им в мельчайших драгоценных деталях, но вы, вы в своей непомерной гордыне считаете, что ваше описание, плод вашего убогого, жалкого, бессильного воображения, лучше подходит для этой благородной цели! Вы полагаете, что ваше описание, ваша выдумка — лучшее средство для передачи сотворенных Богом чудес, чем оцифрованная реальность!
Траффорду стало страшно. Он не ожидал, что отец Бейли истолкует его оправдание таким образом. Слово "выдумка" было не из легковесных. Записывать свои выдумки считалось грехом, кощунством. Каждый знал, что выдумывать, а значит, творить — это прерогатива Любви, и только Любви. Бог создал реальность, а человек поклоняется ей — вот истинный путь. Людям же под силу создавать только пустые фальшивки.
— Нет! — запротестовал Траффорд. — Это не выдумка! Это... просто описание, и все. Описание реальности... реальности в словах.
— Но почему вы не зафиксировали ее в кадре? Почему не обнародовали реальную реальность вместо того, чтобы тщиться описать ее? Когда вы бреетесь по утрам, вы смотрите в зеркало?
— Да, конечно, я...
— Почему же вы не полагаетесь на описание своего лица? Вы ведь не станете водить по щекам бритвой, руководствуясь только печатным словом! Потому что в таком случае вы бы тут же раскромсали себя на мелкие кусочки!
— Да, но...
— Стало быть, вас устраивает реальная реальность, когда речь идет о вашем личном комфорте, но когда дело доходит до того, чтобы отпраздновать божественное сотворение новой жизни, довольно и описания реальности. Я правильно понял?
