Черняев замечает это:
– Гаврила! Да где ж этот Гаврила?..
Никто не отзывается. Черняев подходит и сбрасывает саблю со стула в угол.
– Эти сербы – страшный народ!
Вронский все еще стоит, ожидая чтобы Черняев сел первым.
– Прошу Вас, садитесь, не стесняйтесь.
Черняев садится на кровать. Вронский опускается на стул.
Теперь они сидят один напротив другого, а между ними – стол с картой и фигурками.
– Можно предложить Вам что-нибудь, господин граф?
– Я бы выпил чаю.
– Чаю? Этого в Сербии нет. Но зато есть прекрасная ракия, – Черняев берет бутылку и протягивает ее Вронскому. – Да и стаканов нет… Как прикажу достать стаканы, оказывается, что они исчезли. Говорят: разбились! Да это они воруют… Выпейте с дороги, это Вас освежит.
Вронский делает глоток и протягивает бутылку Черняеву.
– Ваше здоровье! – Отпивает глоток и возвращает бутылку Вронскому.
– Мне никто не сообщил о Вашем прибытии… Мы могли бы лучше все организовать.
– Нет необходимости. Все в порядке.
Они пьют передавая бутылку один другому.
Черняев произносит тост:
– За победу Славянства и Православия над нехристями. И за Ваше счастливое прибытие!
Вронский отвечает сдержано-вежливо:
– Благодарю Вас. Ваше здоровье!
Черняев берет бутылку и с любопытством смотрит на Вронского:
– А как Вы сюда попали?
– Я приехал сражаться.
– Но Вы представить себе не можете, куда Вы попали… Это – Балканы! Это не война, а страшная бойня. Здесь так легко погибнуть…
– Мне не страшно погибнуть.
Черняев поднимает брови, лукаво ухмыляясь:
– Война – мое ремесло. А Вы – один из самых преуспевающих молодых людей в Петербурге, фаворит двора, любимец женщин. Да, да, я слыхал, что за Вами многие красавицы гоняются.
Вронский молчит, очевидно, что ему не по душе такая фамильярная, несколько развязная, речь Черняева. Когда он говорит о женщинах, его слова звучат пошловато и грубо.
– Даже какая-то знатная дама погибла из-за Вас. Говорят, под поезд бросилась… – говоря это, Черняев бесстыдно и пьяно смеется.
Вронского глубоко оскорбляет такая бесцеремонность пьяного Черняева.
Он поднимается со стула и очень холодно и сдержанно обращается к генералу:
– Если разрешите, я бы удалился.
Черняев продолжает смеяться:
– Конечно, конечно, идите, отдыхайте. Гаврила! Гаврила! Гаврила!
Ночь. Военный лагерь.
Дождь прекратился. Из палатки выходит Гаврила, неся сапоги, забрызганные грязью. Из лесу доносится крик совы. В сумраке ночи этот крик скорее похож на стон. Гаврила останавливается на мгновение, смотрит в сторону леса, крестится.
Вронский в своей палатке мечется в тревожном, беспокойном сне.
Сон Вронского.
В полной тишине сверкает молния. Свет молнии освещает гладкую поверхность неподвижной воды и снова все окутывает непроглядная тьма. Лишь все более частые отсветы молнии играют на поверхности мертвой воды. Свет становится более ровным, будто гроза прекратилась и вышла луна. Медленно, бесшумно, на поверхность воды падает капля. Вода расходится кругами. Появляется отражение красивой женщины, которое подрагивает в воде…
Вода успокаивается. Замирает и отражение лица с широко открытыми прекрасными глазами, оно все ближе к поверхности воды… Снова переливается свет… На поверхность воды обрушивается ливень… Густая тьма… Раздается страшный, очень близкий удар грома.
Из темноты доносится голос Гаврилы:
– Ваше сиятельство… Ваше сиятельство…
Гаврила склонился над постелью Вронского:
– Турки атакуют… Господин Черняев вызывает Вас к себе.
Вронский вскакивает с походной койки.
На скамейке рядом лежит его форма, стоят вычищенные до блеска сапоги.
Гаврила подает вещи Вронскому.
Утро. Военный лагерь.
Лучи восходящего солнца играют в каплях дождя на листве. Они кажутся то блестящими искрами, то зажженными свечами. Небо над деревьями ясное, прочищенное ночным дождем. В полном несоответствии с этой картиной раздается гул далеких и близких взрывов и человеческие голоса, среди которых выделяются резкие команды. Голоса заглушает звон оружия и скрип железа, ржанье коней. Идиллическая картина исключительно красивого утра превращается во всеобщий хаос и сумятицу. Лагерь пришел в движение. Курьеры галопом носятся повсюду. Все смешалось. Обозные телеги, волы, кони, все это движется в разных направлениях, вызывая еще большую давку. Отряды разных родов войск поспешно снимаются с места. Перед выстроенными ротами на конях – их командиры. Черные жерла пушек пока угрожающе молчат.
Перед штабом Черняева десяток солдат держат под уздцы оседланных коней. Близкие взрывы пугают лошадей, они встают на дыбы. Солдаты изо всех сил пытаются их удержать.
В штабе генерала над картами, которые теперь разложены везде – и на кровати, и на полу, и на столе, – согнулось с десяток офицеров, главным образом, высшие чины. Среди них Вронский и Стоян. Взрыв снаряда раздается совсем близко. Все качается, фигуры падают с карты. На офицеров сыплется пыль. Но они подчеркнуто игнорируют это, будто хотят друг перед другом блеснуть храбростью.
Черняев приказывает Стояну:
– Взгляните, не пострадала ли какая-нибудь лошадь?
Стоян выходит. Черняев исподлобья наблюдает за Вронским. Зло, будто хочет сказать: «Это война, красавчик… Обольститель… Это тебе не Петербургские балы». Обращается к Вронскому:
– Как Вам все это нравится, граф? Весело, не правда ли? Несколько иначе, чем на Петербургских балах. Ну, что поделаешь, война! – Вронский в ответ на эти бестактные слова Черняева только морщится. – Поэтому Вы уж нам простите, что не подготовили Вам прием получше…
Ответ Вронского холоден и почти высокомерен:
– Я хочу лишь как можно скорее приступить к выполнению своих обязанностей, Ваше превосходительство.
Черняев смотрит на него иронически. Входит Стоян:
– Все в порядке, только кони перепугались.
Черняев продолжает объяснять позицию присутствующим:
– Это неожиданное нападение турок – лишь обманный маневр. Главное нападение будет на нашем восточном крыле, вдоль реки Тимок. Они хотят зайти к нам в тыл и окружить.
Стоян вступает в разговор:
– Если позволите возразить: все донесения сообщают, что главное направление движения турецких сил – вдоль реки Морава. Мы как раз на этой линии. Я думаю…
Черняев резко обрывает его:
– Что за проклятая страна! Все хотят думать. У каждого свое мнение. Нечего тут думать. Турки не настолько наивны, чтобы принять такой план, на который был бы способен любой скороспелый сербский капитан. Сейчас же отправляйтесь с полковником Вронским на позицию в сектор Соко Баня – Княжевац (показывает на карте). Вы поступаете под начало полковника Хорватовича. (Обращаясь к Вронскому) Ну, вот Вам, граф, и первое задание. Желаю удачи. Я даю Вам своего денщика Гаврилу. Он хороший, хотя и чудак. Слишком набожный, строитель храмов и богомаз, – последние слова Черняев произносит с ироническим смешком.
Вронский же отвечает лишь официальным кивком.
Сербия – лето 1900 года
День. Гостиная в доме Милутина. Чистая, просторная комната с небольшим количеством вещей, вся в ярких коврах. В углу – деревянная кровать, накрытая вышитым покрывалом. С другой стороны стоит деревянный резной сундук для одежды. На стене – семейный портрет, несколько икон, среди которых образа Святого Саввы и Святого Георгия, убивающего змея, и лампада.
Графиня Мария заканчивает утренний туалет – ей над тазом из кувшина поливает девочка Лозанна. Рядом стоит Даница с расшитым полотенцем в руках. Графиня берет полотенце и утирает лицо. Смотрит в окно. Милутин во дворе впрягает коней в карету.
Дом Милутина – живописный белый дом с черепичной крышей и коричневыми оконными рамами, веранда с деревянными балясинами – типичный сербский крестьянский дом. Перед домом растут две старые липы.
На веранде горшки с разноцветной геранью. Во дворе – амбары, стога сена и соломы, распряженная телега. Милутин запрягает коней, подводит их к крыльцу. Из дома выходят графиня, Йованка и Даница.
Милутин, кланяясь, приветствуя графиню:
– С добрым утром, барыня! Как себя чувствуете? – помогает ей сесть в карету.
– Очень хорошо. А консул Александр Сергеевич все переживал, как он меня оставит одну. Я ему ответила – поезжайте с Богом, господин консул. Там, где есть добрые люди, человек никогда не бывает один.
Говоря это, графиня усаживается в карету, куда уже забрались Йованка и Даница. Графиня гладит по лицу Йованку. Милутин залазит на облучок, крестится и трогается в путь.
День. Лужайка на вершине холма.
Небольшой каменный памятник с крестом, перед ним – зажженная свеча. На памятнике высесено: «Здесь погиб русский полковник Вронский».
