— Нет, папа, что же ты думаешь?
— Что между любовью и ненавистью тонкая грань.
Джулс надеялась, отец не намекал на возможность того, что между ней и Далтоном что-то закрутиться. Он ошибался, если думал, что есть шанс, и они с Далтоном Грейнджером когда-нибудь станут кем-то, кроме врагов. На всякий случай, следует опровергнуть это предположение. Отец до смешного был далек от истины.
— Ты все неправильно понимаешь, папа, поверь мне. Я бы не влюбилась в Далтона Грейнджера, даже если бы он был последним мужчиной на Земле. Даже если бы мне угрожали тюремным заключением, я бы с радостью села пожизненно. Я бы предпочла ад раю, если бы хоть на минуту подумала, что он уже прошел через жемчужные врата.
Отец ничего не сказал; просто стоял и долго смотрел на нее. Она могла выдержать его пристальный взгляд, пока это означало, что он принял ее слова, как Евангелие. Она знала, он придал сказанному ею, большое значение... слишком большое, на ее взгляд. Когда отец, наконец, кивнул, Джулс выдохнула. Если бы кто-то другой, а не отец, предположил бы такое, она бы влепила тому человеку заслуженную пощечину.
— Могу понять, почему ты так подумал, — нарушила тишину Джулс и сделала еще глоток шампанского.
Бен с любопытством приподнял бровь.
— Да?
— Да. Ты влюблен в Мону, а Шана сегодня вышла замуж. И, по твоему, любовь и счастье правят сегодняшним днем.
— Возможно, — сказал он, все еще глядя на нее пронзительным взглядом Бена Брэдфорда. — Тем не менее, вам с Грейнджером нужно решить этот вопрос и заключить постоянный мир.
Постоянный мир? Она сомневалась, что такое возможно. На самом деле, она считала это крайне маловероятным.
— Зачем?
— Ради сестры.
Джулс покачала головой. Она не могла представить, что пойдет на такое, даже по этой причине.
— Папа, с Шаной все в порядке. Кроме того, она вышла замуж за Джейса, а не за Далтона.
— Он брат Джейса.
— А я ее сестра.
Отец помолчал мгновение, а затем спросил:
— Хочешь заставить Шану принимать чью-то сторону?
— Конечно, нет.
— Тебе двадцать шесть, а не шесть. Вам с Грейнджером нужно перестать вести себя как дети и повзрослеть.
У нее были для него новости. Взрослая жизнь и привела ее к передряге с Далтоном. Будучи взрослой женщиной, она явно ощущала его присутствие, как никакого другого мужчину до этого... И это нехорошо.
— А вот и Мона. Поговорим позже, — сказал отец, отходя от нее. — Приходи утром на завтрак, — бросил он через плечо.
Джулс наблюдала, как отец быстро пересек комнату, направляясь туда, где стояла Мона Андервуд. Джулс взглянула на часы, и, хотя ей этого не хотелось, посмотрела туда, где стоял Далтон, увидев, что он тоже смотрит на часы. Как и она, он, вероятно, считал минуты до того, как молодожены отправятся в свадебное путешествие, чтобы можно было смыться.
Далтон поднял глаза и поймал ее взгляд. Джулс вздернула подбородок и посмотрела на него со всей ненавистью, на которую была способна. У ублюдка хватило наглости улыбнуться. Она с отвращением покачала головой и отвернулась, решив насладиться выступлением группы. Если Далтон хотел пялиться, пусть пялится на ее спину.
Джаз-бэнд звучал великолепно, и все выглядели оживленными и по-праздничному веселыми. Джулс была рада, что Шана отказалась от идеи небольшой свадьбы и пустилась во все тяжкие. Она это заслужила. Как и сказала Джулс сестре, она ни первая, ни последняя беременная невеста. Кроме того, мало кто знал о положении сестры, и, честно говоря, это никого не касалось.
— Хорошая группа, да?
Джулс замерла. Она перевела взгляд с музыкантов на остановившегося рядом с ней мужчину. Грубый, мужественный голос зацепил ее, внезапно заставив испытать такой жар, что ей захотелось обмахнуться. Проницательные глаза, казалось, раздевают ее. Джулс никогда не стеснялась своего стиля; ей нравилось наряжаться и демонстрировать свое тело. Знание того, что она выглядит желанной для мужчины, не имело для нее большого значения. Но не с этим мужчиной. Она не нуждалась и не хотела его внимания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— День почти закончился, — добавил он, не получив от нее ответа. Его голос перешел на ровный, но хрипловатый тон, отчего по рукам пробежали мурашки. — Мы справились, стараясь вести себя как можно лучше и все такое, поэтому я решил подойти и поздороваться.
Джулс так и подмывало сказать ему, что он может сделать со своим приветствием. Вместо этого она сделала глоток шампанского, в качестве помощи в борьбе с исходящим от него чувственным доминированием. Ей потребовалась вся сила духа, чтобы выдержать его взгляд, притворяясь безразличной. Реакция тела заставила ее разозлиться на него так же, как и на саму себя.
— Поверить не могу в твою дерзость, — сказала Джулс низким, резким тоном.
Далтон медленно и соблазнительно улыбнулся.
— Да, у меня и правда есть яйца, не так ли?
Так вот к чему все это? Ее взгляд опустился ниже его узкой талии. Он обладал невероятным телосложением, заставлявшим ее думать не только о его яйцах, но и о каждом дюйме его тела. Она снова сосредоточилась на его лице, увидев, как потемнели глаза, в то же время его рот расплылся в одной из тех улыбок, говоривших — «попалась». Он разгадал ее мысли, когда она смотрела вниз.
— Слушай, Далтон, — сказала Джулс строгим голосом, стараясь не устраивать сцен. — На случай, если ты еще не понял, ты мне не нравишься.
Он усмехнулся, и вместо того, чтобы разозлить ее, это звук пробежался у нее по спине легкой дрожью.
— Тогда мы квиты, Джулс, потому что ты мне тоже не нравишься.
* * *
Да, Джулс могла ему не нравиться, но он действительно ее хотел, признал Далтон, пристально глядя на нее, надеясь, таким образом вывести из себя. Он мог представить все, что сделал бы с ней, если бы ему когда-нибудь выпал такой шанс. Она являлась причиной многих бессонных ночей и потери душевного спокойствия. Что еще хуже, она мешала ему желать других женщин. Всякий раз при виде Джулс, ее женственность наносила удар по его либидо, главным образом потому, что он не мог получить то, что видел.
Чушь собачья.
Он отказывался признавать, что она отличалась от любой другой женщины, которую он видел, хотел и получал. Он знал женщин, мог читать их, как книгу. Хотя первым бы признал, что в Джулс есть несколько глав, которые он предпочел бы пропустить. Суть в том, что она хотела его, вероятно, так же сильно, как и он. Она могла притворяться, что это не так. Могла с этим бороться. Могла даже отрицать. Но аромат женщины не лгал. Она носила «Амаридж», как никакая другая, и то, как парфюм смешивался с химией ее тела, было таким чертовски умопомрачительно горячим, как некий афродизиак, до бесчувствия одурманивающий Далтона и заставлявший быть грубым, когда он должен вести себя как джентльмен. Это усиливало сексуальное влечение к ней, и он был убежден, что это чувство взаимно.
— Раз мы пришли к согласию в отношении общей неприязни друг к другу, зачем маячить у меня перед носом? — спросила Джулс, вонзаясь в его мысли, как острый нож.
«Она еще ничего не понимала», — подумал Далтон, наклоняясь ближе к ней, дыша ей в ухо, словно собирался посвятить в маленький секрет. В каком-то смысле так оно и было.
— Мне нравится раздражать тебя, нравится видеть тебя возбужденной, разгоряченной и обеспокоенной. Можешь это отрицать. Но в моих силах легко все исправить, к нашему обоюдному удовольствию. Я мог бы подарить нам улыбки, которые не сходили бы с наших лиц всю жизнь. Вражда между нами закончится здесь, если сегодня вечером ты пойдешь ко мне домой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
На мгновение воцарилась тишина.
— Далтон?
— Да?
Он услышал в ее голосе дрожь. Почему это должно звучать так чувственно, так невыносимо сексуально, заставляя его дыхание останавливаться, когда он замер в похотливом ожидании ее ответа?
— Иди на х*й.
Эти три слова были произнесены тихим шепотом, но прозвучали четко, прямо, определенно сухо и беспощадно. Гнев пробежал по спине и его глаза сузились. Инстинктивно он сделал шаг назад, отказываясь позволить тому, что она сказала, повлиять на него. И он отверг мысль о том, что странное стеснение в груди что-то значило. Ее вызовы становились обычным делом, но, в конце концов, они сделали бы ее капитуляцию намного слаще.
