Карканье прекратилось, и луна выкатилась из-за туч. Одиль невольно подняла голову, и увидела на фоне белого диска черные силуэты. Тоже птицы. Но не вороны. Дочь ловчего не могла не опознать лебедей. А черными они кажутся, потому что ночь.
Вороны и лебеди… как странно…. Может быть, это знак? Решившись, Одиль пошла в ту сторону, куда летели лебеди. Вороны устремились туда же, снова подняв грай, и в карканье их Одиль послышалось одобрение.
Путь не стал легче, но страх ушел, и Одиль продвигалась гораздо быстрее. Временами ей чудилось, что она летит над травой. Да, под ногами была трава. Одиль выбежала на поляну … и вновь остановилась. Перед ней были развалины замка. Даже в сумраке можно было разглядеть, что разрушили его отнюдь не недавние войны. Древние камни заросли мхом и лишайником, оплетены плющом, выщерблены дождями и ветром.
– Это замок Веррер-ан-Форез, – услышала Одиль знакомый голос. – Он был построен Ренфруа Анжуйским восемьсот лет назад. – Госпожа Сен-Этьен вышла из-за разрушенной стены. – Здесь я нашла себе приют.
– Так ваш дом…
– Нет, не здесь…. Но ты выдержала испытание, и тебе нет нужды оставаться у этих развалин. Я провожу тебя и научу, что делать.
И они пошли вместе, и Одиль казалось, что кто-то еще сопровождает их. Тени мелькали между деревьев, кто-то шуршал в траве. Куницы, лисы? Может быть, за деревьями и в самом деле волки? Почему-то Одиль уже ничуть не было страшно. Другое занимало ее.
– Куда мы идем?
– К источнику… Сегодня ночь полнолуния. Луна правит приливами и отливами, а значит, всеми водами на земле, так же, как она правит кровью в теле женщины. Нынешняя ночь – ночь обновления вод. Да станет она ночью обновления крови!
Серебристая полоса воды высветилась в лунных лучах. И еще стоячий камень, на котором были выбиты какие-то странные знаки… не французский язык, не латынь… они даже на буквы не были похожи. На камне была чаша, темная, грубая, а в ней – нож с изогнутым лезвием.
– Ты должна была войти в источник, – сказал крестная.
Одиль послушалась приказа. Исколотым ступням было даже приятно прикосновение холодной воды. И ей не было жалко старого, истрепанного платья, заполоскавшегося по течению.
– Кровь, – произнесла крестная. – Кровь должна обновляться постоянно, иначе сила, заключенная в ней, исчезнет. Даже боги порой приходят к смертным, дабы смешать свою кровь с человеческой. И только клятвы на крови имеют силу.
Держа одной рукой нож, она зачерпнула воды из источника. Затем протянула нож и чашу Одиль.
– Ты должна пролить свою кровь в чашу.
Прежде, чем принять дары, Одиль расстегнула ветхое платье. Задумалась – но лишь о том, где рана не будет видна. И полоснула себя под левой грудью. Охнула от боли, но темная кровь закапала в чашу, замутняя прозрачную воду.
Одиль сделала большой глоток и не почувствовала вкуса.
– А теперь проси, чего ты хочешь.
«Новое платье, – готова была перечислить Одиль, – новые туфли… карету, слуг, дворец, досыта есть каждый день…»
Но вместо этого она осипшим голосом произнесла.
– Я хочу стать принцессой.
– Внезапно голова закружилась еще сильнее, чем прежде, Одиль охватила страшная слабость, и она едва не выронила нож и чашу. Но крестная забрала их, и выпила то, что в чаше оставалось.
– Кровь обновилась, – выкрикнула она. – Жертва принята!
И полоснула ножом по завязкам своего плаща. Тот упал и растворился в воде, как чернильное пятно. Под плащом на госпоже Сен-Этьен ничего не было. И тело ее поражало совершенной, нечеловеческой красотой. Кожа была столь бела, что луна, казалось, сияла ее отраженным светом. И волосы, рассыпавшиеся до колен, змеились по ветру, меняя оттенки в призрачном свете.
Затем она зачерпнула воды в чашу и плеснула ее на Одиль. Холод пробрал девушку до костей, но в этом было некое наслаждение. Она чувствовала себя так, словно ей дали выпить лучшего вина с виноградников Анжу.
Крестная воздела руки – и хлопанье множества крыльев было ей ответом. Птицы-провожатые, доселе парившие в вышине, по спирали стали спускаться к источнику. Они носились вокруг, вздымая воздух и воду, лебеди и вороны, и голова от этого кружилась еще больше, и Одиль с трудом осознала, что лебеди не выглядят черными, они и в самом деле черные. А затем они устремились к женщинам, обхватывая, обнимая их распростертыми крыльями; вороны – к госпоже Сен-Этьен, лебеди – к Одиль. Сердце Одиль забилось так отчаянно, что она потеряла сознание – или ей померещилось, а когда пришла в себя, то обнаружила, что не упала, а вот птицы исчезли. Самое же главное – одета Одиль была не в прежние обноски, а в роскошное черное платье из лионского шелка. Волосы сами собой сложились в замысловатую прическу, увенчанную током с лебедиными перьями, шею охватывало ожерелье из черного жемчуга.
Госпожа Сен-Этьен, стоявшая напротив, была в платье из рытого бархата, тоже черном, расшитом рубинами и гранатами. Странным образом подолы платьев не намокали в воде, но все же Одиль поспешила выбраться из ручья на берег.
При виде этой поспешности крестная рассмеялась.
– Да, верно, нам нужно торопиться. Идем же!
Когда они вернулись на поляну, там дожидалась карета, роскошнее которой Одиль никогда не видела (впрочем, видела она не так уж много), запряженная черными лоснящимися лошадьми. Ее охраняло шесть вооруженных слуг, – не лишняя предосторожность в нынешнее опасное время. На боку у толстого кучера висел тесак, а за поясом был пистоль.
– Садись, дитя мое. Эта карета отвезет тебя в Анжер, на бал, что нынче дает принц Франсуа.
Один из слуг, спешившись, приоткрыл дверцу кареты. Одиль приподняла подол, чтобы ступить на лесенку, и остановилась.
– Все пропало, крестная. Я не могу ехать на бал босиком.
– Об этом мои слуги тоже позаботились. – Крестная протянула Одиль пару крохотных туфелек.
– Какие легкие!
– Да, дитя. Твои ноги устали и изранены, потому я даю тебе туфли из меха и пуха. В них тебе будет покойно. Поезжай, но помни: чтоб осуществилось твое желание, дано тебе три ночи, пока полная луна стоит высоко в небе. Обновлением крови моя сила увеличилась, но все же она имеет пределы, поэтому с рассветом ты должна возвращаться. Только когда принц назовет тебе своей невестой, чары закрепятся. Ты поняла меня? А теперь езжай.
* * *
Он не был писаным красавцем, Эркюль-Франсуа де Валуа, герцог Анжуйский и Алансонский, граф Фландрский, наследник французского престола. То есть, от рождения, возможно, и был. Говорили, что в детстве он был сущим ангелочком и много превосходил миловидностью старших братьев. Но безжалостная оспа изрядно повредила этой миловидности. И столь же безжалостно смеялись над его рябинами враги, хотя, честно говоря, из каждой дюжины французов вряд ли у половины лица были не обезображены оспой. Да что враги! Королева английская прозвала своего молодого поклонника «принц-лягушонок». Но это его ничуть не смущало. Узкоплечий, рыжий, рябой, принц Франсуа не пропускал ни одной юбки. Ему даже приписывали связь с родной сестрой, прелестной, но легкомысленной Маргаритой Наваррской. Впрочем, то же самое болтали о Марго и других ее братьях, в том числе нынешнем короле – до того, как тот стал категорически предпочитать мужчин. Говорили, что Франсуа не обошел вниманием ни одну фрейлину «летучего отряда» своей матушки. А королеве Елизавете в знак галантного внимания он подарил подвеску в виде лягушонка, выточенного из изумруда. Надо сказать, что дамы не оставались равнодушны в ответ – ведь поведение принца составляло столь приятный контраст с нынешними привычками его величества! А королева в качестве ответной любезности не только украсила портретом Франсуа свой молитвенник, но и приказала отрубить руку наглому писаке, посмевшему выпустить против принца злобный памфлет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
