Я заметил, как узколицый дворянчик насквозь прошил меня своим острым взглядом исподлобья.
– Ну, ладно, Данила, выздоравливай, – сказала добрая женщина. – Больше не попадай в передряги!.. Пошла управляться дальше.
Я еще раз поблагодарил ее, отхлебнул чай из стакана и посмотрел в окно. Высокий розыскник и матрос стояли у поста и беседовали с красноармейцем. И кого хрена я прятался за спины извозчиков? Прямо сейчас встану и подойду к ним! Чего тянуть? Объяснюсь, как могу, и попрошусь на работу в Угро! Скажу, что из другого города, был газетным репортером, но с первых дней революции хотел пойти по розыскной стезе, чтобы ловить бандитов и ворюг… В той жизни не срослось послужить в уголовном розыске, авось, выйдет в этой!
Только я отвернулся от окна, чтобы допить чай, как проходивший мимо дворянчик, чуть наклонясь, сунул ствол револьвера мне в ребра и прошипел прямо в ухо:
– Не тычь носа в чужое просо, стервец!
Глава 2
– Значит, эту чудную одежду нашел в подвале, – говорил Светловский, поглаживая рукой крутой подбородок. – И что, совсем ничего не помнишь?
– Кое-что всплывает в памяти, – сказал я, хмуря брови.
– И что же? – подал голос Рундук, прищурив голубые глаза. На черной ленте бескозырки было крупно выведено: «Верный».
– Прибыл сюда на поезде, а откуда… Город мне знакомый. Выходит, бывал здесь раньше не раз.
– Мать, отца, родных вспоминаешь? Они из пролетариев, крестьян или, допустим, из бывших?
– Я сирота из разночинцев. Помню, звать меня Данила Нечаев.
– А чем занимался?
– Работал в газете, но где, в каком городе, не могу вспомнить.
Светловский попросил меня показать руки.
– Ухоженные, без мозолей, – хмыкнул он. – Рабочую лямку ты не тянул, факт!
Матрос поджал губы и, кивая головой, посмотрел на своего товарища.
– Знакомо мне это, Светловский. Года три назад на Балтике боцман нашего учебного парусника вот также память потерял. Грохнулся в шторм головой о поручень, а потом о переборку, и ни черта не помнит! Ни отца, ни мать, ни Божью благодать! Лежит на шконке, башку чешет, и хоть бы проблеск! Ну, думаем, кранты! И только потом начал соображать, кто он да откуда…
Рундук продолжал говорить, а мне вспомнилась семья, Cвешников, Ольга. Как воспримут они мое исчезновение? Мать будет долго горевать, это точно. Ольга? Не знаю, слишком малый срок знакомства. А я?.. Вернусь ли назад в будущее? Но если нет, то чем помогу своей стране, обливающейся кровью в Гражданской войне, которую через двадцать с лишним лет будет ждать еще более страшная беда – Великая отечественная война? Ответ вырисовывается такой: если не пером, сотрудничая в газете, то умением вести розыск и бороться с преступностью…
– Так что, такое бывает, – подвел итог матрос. – Парень, видно, говорит правду.
Мы стояли перед мостком через Канаву, у одного из двух чугунных столбов с десяти линейными фонарями. Я повернулся к дороге, чтобы разглядеть проезжающий автомобиль, и зажмурился от короткой боли в правом боку: дал знать о себе недавний тычок револьвером в ребра. Что это было в закусочной? Ничего не значащий кураж или настоящая угроза? Клетчатый пиджак просто ершился перед приятелем, или его тонкие губы озвучили давно вынашиваемую мечту? Нет, по-моему, это не пустые слова. Уж слишком злыми были его серые холодные глаза.
Я не стал тянуть и, все как было, рассказал розыскникам. Светловский с ухмылкой посмотрел на матроса.
– Вешать нас собрались, черти!.. Но кто же это мог быть? Явно, кто-то из буржуев.
– Эти сволочи смелеют на глазах, бушприт им в рыло! – кивнул Рундук. – Знают, что мамантовцы близко. У того, с револьвером, узкое лицо, нос с горбинкой и цепкий взгляд?.. Звать Алексом?.. Александр или Алексей, одно из двух… И какого хрена они зашли в закусочную, где полно извозчиков и рабочих? Обычно эта публика торчит в городской столовой на бывшей Дворянской в доме Туровской.
Светловский громко хмыкнул.
– Шли на встречу, ну, и завернули сюда по пути.
– На какую встречу? С купеческими сынками?.. Бывших торговцев в этом районе, как блох на холке Бобика!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– А не шли ли они, к примеру, к дому Николая Васильича Перелыгина, того самого, кто до апреля прошлого года владел самым роскошным магазином в городе. Вдруг его сынок, деникинский офицер, пробрался под крышу родного дома?.. Хотя, маловероятно.
– Что же стало с магазином? – спросил я.
– Его передали Союзу кооператива трудящихся. На Перелыгина Совдепом был наложен революционный налог в 5 000 рублей, но он его не заплатил. – Светловский посмотрел на меня. – Говоришь, мечтал о работе в Угро?.. Что ж, подумаем над этим. – Он потер подбородок и положил руку на плечо матроса. – Вот что, Cкворцов, тебе я верю, как себе. О сведениях Данилы не должны узнать ни в ЧК, ни в Угро! Чекисты подозревают, что в их ряды затесался перерожденец. Беспокоит меня и утечка сведений из Угро. Вспомни, организовали засаду перед складом с провизией, но налетчики в ту ночь так и не явились. Пошли брать Гвидона, а его и след простыл!.. Ясно? Cами попробуем размотать эту ниточку…
– Караул! – вдруг раздался истошный вопль. Он несся со стороны ближайшего двухэтажного здания, в котором до революции располагался магазин мануфактурных товаров купца Русинова.
– Народный музей грабят! – воскликнул Светловский, сверкнув глазами.
Выхватив оружие, он со всех ног бросился вниз по улице, увлекая за собой матроса и постового красноармейца. Я перешел на другой берег Канавы, оставаясь до определенного момента сторонним наблюдателем. Два грабителя выскочили с сумками из дверей музея и, запрыгнув в пролетку, понеслись в сторону Соборного спуска. Их на извозчике преследовал Рундук, страшно матерясь и стреляя в воздух. Светловский же с постовым, задав на ходу вопросы струхнувшей работнице музея, ворвались внутрь здания. Я продолжал стоять на месте до тех пор, пока не увидел третьего грабителя, показавшегося с сумкой в руке позади музея. Он явно хотел добраться до Первомайской (в это время улица называлась Базарной) и скрыться в ближайших дворах. Бегал я неплохо, поэтому стал дышать ему в спину буквально через несколько секунд, забыв и про рассеченную голову, и про ушибленное плечо, и про ноющие ребра.
– Охолонь, приятель! – крикнул я негромко. – Далеко тебе так и так не уйти!
Мужик, одетый в темный пиджак и полосатые брюки, обернулся, бросил сумку на землю и быстрым движением вытащил из-за голенища сапога финку. Отполированное лезвие грозно блеснуло в лучах полуденного солнца.
Мой оппонент был среднего роста, черноволосый, заросший щетиной. Через всю его правую щеку тянулся кривой шрам. Темные глаза без страха буравили мои.
– Топай ко мне, щенок, – бросил он со скрипучим смешком. – Некогда мне с тобой валандаться!
Навыки самбо не раз помогали мне в жизни. Грех было не воспользоваться ими и в этой схватке. Я сделал пару обманных движений корпусом, заставив Меченого произвести пустой выпад. Когда он собирался отпрянуть, носок моей левой ноги достал его правый кулак, и финка, описав высокую дугу, приземлилась в пяти метрах от нас. Он бросился на меня в попытке сбить на землю. Мне удалось схватить его за косоворотку и мгновенно сделать заднюю подножку. Не успел он улечься, как я завернул его правую руку за спину. К этому времени и Светловский подоспел.
– Мы с постовым в музей, на второй этаж, а этот бандюга из-под лестницы шасть к запасному выходу! – выдохнул он, вытирая пот со лба. – Молодец, Данила!.. И где же ты научился этим приемам?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Не помню, – пожал я плечами.
– Не помнит он, – ухмыльнулся Светловский. – Здорово, черт возьми! Ты бы показал эти приемчики всем нам в Угро. Большую бы пользу принес, факт! Ну, что, Меченый, продолжаешь озоровать?.. Совсем совесть потерял, народный музей среди дня грабить! И как грабить? Прямо под носом у сотрудников Угро!
– Показали вам, тварям поганым, что вы для нас грязь под ногами! – лежа мордой вниз, прохрипел бандит. – Ничуть вас не боимся! На днях всем вам придет конец!
