Гости уже насытились и теперь вальяжно сидели на стульях. Кое-кто из мужчин, дабы расширить объем своего вместилища пищи для переправляемой туда снеди, даже ослабил ремень на брюках.
— Эх, Петька, какая же у тебя замечательная хозяюшка, — громко провозгласил брат мужа. — До чего же вкусно готовит, просто пальчики оближешь!
— Вот и облизывай, — не слишком любезно посоветовал порядком захмелевший муж.
— Вы уж и скажите, Тимофей, — поспешила вмешаться Катя, опасаясь, что ситуация, учитывая стойкое нерасположение друг к другу двух семейств, может быстро, как спираль на электроплите, накалиться. — На самом-то деле я по-настоящему готовить и не умею, — наполовину искренне проговорила она.
— Не скромничай, Катюша, — не без некоторых усилий ворочая языком, опроверг ее тезис Петр. — Ты у меня молодец, не жена, а сплошная золотоносная жила. Говорю при всех: у меня самая лучшая супруженция на свете. А ну пусть скажет, кто в этом сомневается? — вдруг угрожающе рыкнул он.
— Да кто же в этом может сомневаться? — раздался успокаивающий хор голосов.
— Тогда предлагаю, чтобы каждый сказал о моей женушке тост. Тимофей, ты как самый старший в нашей семье, должен произнести его первым.
Катя молча слушала здравницы в свою честь, улыбалась и кивала головой в знак благодарности очередному своему восхвалителю. И хотя каждый из говорящих заканчивал свои пламенный спич горячим призывом выпить за виновницу торжества, следовать этому воззванию она старалась как можно реже. Зато с тревогой смотрела, как послушно выполняет эти рекомендации ее муж. По опыту она знала, что если он перейдет за очерченную ему природой ватерлинию, то может потерять контроль над собой. И тогда что он начнет вытворять — одному Богу известно. Такое, к счастью, случалось не часто, но иногда все-таки происходило, и потом ей долго было стыдно перед людьми за поведение Петра. Несколько раз она пыталась перехватить у него рюмку, но он грубо отбрасывал от своего источника удовольствия ее руку и недовольно посматривал на нее, как на человека, гасящего его лучшие душевные порывы.
Стол, еще совсем недавно заставленный яствами, стремительно опустошался стаей прожорливых, напоминавших по быстроте поедания саранчу, гостей, и Катю, как кошмар, преследовала навязчивая мысль о том, хватит ли у нее еды и питья, чтобы насытить эту голодную ораву. Все быстро забыли ради кого они собрались и просто пили и ели, вели разговоры, в которых она уже никак не присутствовала даже в качестве косвенной темы. Катя была этому рада, так как ее смущала приторная патока чересчур щедрых восхвалений не таких уж многочисленных, если объективно разобраться, ее достоинств. Да и вообще, она предпочитала просто сидеть и наблюдать за всеми; не так уж часто эти люди одаривали своими визитами их дом, и Бог знает, когда соберутся в таком составе еще. Временами она лишь ловила взгляд Зины, и всякий раз улыбалась ей. Кате казалось, что подруга что-то хочет ей сказать, но они сидели далеко друг от друга, и разговаривать им было неудобно.
Наконец все было сметено со стола, и в трапезе был объявлен антракт перед новым действием по поеданию сладкого. Катя, нагрузившись грязной посудой, отправилась на кухню. Зина тоже встала и последовала за ней.
Кухонька была совсем маленькой и тесной, как кабина вагоновожатого, и они не без труда уместились на этой крошечной территории. Зина плотно прикрыла дверь и стала извлекать из пачки длинными, выкрашенными в бурый цвет ногтями, сигарету. Через несколько секунд она уже запахнулась, как в шаль, в плотное дымовое покрывало.
Катя слегка наморщила прямой, как стрела, носик, она не любила запаха сигаретного дыма и не одобряла пристрастие подруги к табакокурению. Зина внимательно смотрела на нее, загадочно, словно сфинкс, улыбалась и явно что-то обдумывала.
— Я никогда не видела у тебя этого платья, — вдруг сказала она. — Между прочим, классный фасон. Сама шила?
— Да что ты, я к машинке уже целый год не подходила. А это платье купила случайно несколько лет назад, да так в шкафу оно и висело. А сегодня вот решила надеть. А что?
— Да нет, ничего, просто не ожидала. — Ракушка яркого рта подруги растянулась в усмешке. — Не ожидала, что ты такая у нас красивая. Вот что значит, для бабы нацепить на себя подходящую тряпку. А то ходишь как замарашка.
— Никогда я не хожу замарашкой, — слегка обиделась на несправедливое обвинение Катя.
— Ходишь, ходишь, еще как ходишь, моя родная, — почему-то вздохнула Зина.
— Лучше скажи, как у тебя с Толей? — решила перевести разговор на более безопасный для себя галс Катя.
— С Толей все в порядке, вернула его прежней жене. Пусть сама наслаждается этим несметным сокровищем.
— Но ведь еще неделю назад ты говорила, что у вас все отлично, и ты, наконец можешь успокоиться, мужчина, которого ты искала всю жизнь, надежно заперт у тебя в квартире.
— Запомни, моя родная, за неделю столько может всего случиться, что это перевернет всю твою судьбу с ног на голову.
— Ну, уж и за неделю…
— За день. А за неделю это может произойти ровно семь раз.
— А ты не боишься, что от стольких переворотов у тебя голова кругом пойдет? — попробовала пошутить Катя.
Они одновременно засмеялись.
— Послушай, а это платье обязательно возьми на юг.
— Да я решила не ехать.
— Что?! Да я погляжу, баба совсем рехнулась. Такая возможность — поехать одной на юг! Тебе может, Петька для сопровождения нужен?
— Да, а что?
Зина взглянула на нее так, словно она сказала нечто абсолютно непристойное.
— И что ты с ним там собираешься делать? Он тебе, что, тут не надоел? Может, ты еще и вашу кроватку на себе потащишь? Чтобы уж совсем было как дома…
— Причем, тут кровать? А ехать с мужем отдыхать, по-моему, самое нормальное дело. Да и просто спокойней, знаешь же какие сейчас времена…
— Тоже мне, миллионерша, думаешь, что все тамошние абреки только о том и мечтают, когда ты появишься у них, дабы свиснуть твой кошелек. Послушай, а ведь ты красивая баба, я всегда считала, что не стоит тебя твой Петушок. Я даже не думала, что ты такая раскрасавица. Сколько с тобой якшаюсь, а вот только сейчас разглядела.
— Да скажешь ты ерунду! — Катя видела в маленьком, висевшем на стене зеркальце, как заливают ее щечки красный соус румянца.
— Дура ты будешь распоследняя, если не воспользуешься таким шансом.
— Ты о чем?
— Не делай вид, что глупее, чем на самом деле. На следующий год-то сороковничек. Помнишь об этом, подруга.
— Помню, — слегка вздохнула Катя. — Да, что делать, годы бегут.
