поползли трещины.
— Это как вылупление из яйца. — Прошептал Вандар. Он не мог точно объяснить, откуда он это знал, но он знал — точно так же, как он чувствовал, что что бы ни «вылупилось» из менгира, даже ведьма, в сравнении с этим, покажется пустяком
Все еще дрожа, он поднялся на ноги и приготовился впасть в ярость во второй раз. Было бы тяжело сделать это снова так скоро, особенно когда он был ранен. Но он знал, что выбора у него нет.
Йельбруна двигалась по камню, хотя и не по прямой. Ее путь петлял из стороны в сторону и даже в некоторых местах сворачивал назад, как будто следы, оставленные ею на снегу, сами по себе были некой формой письма. Она взмахнула палочкой из синего дерева вверх—вниз и из стороны в сторону, напевая рифмованные строки тоном, напомнившим Вандару о командах, отдаваемых непослушной собаке.
Менгир содрогнулся сильнее. Еще больше рун рассыпалось. Хотя он не был мистиком и не разбирался ни в каких тайнах, кроме тайн своего клыка, Вандар внезапно ощутил чей—то восторг. Это психическое вторжение было настолько мощным, что на мгновение он разделил эту эмоцию, хотя и понял, что как только вещь в камне освободится, она попытается убить и его, и Йельбруну.
Хатран запела слова в другом ритме. Ее голос напомнил Вандару звук горна на поле боя. Она прижала руки к щекам.
Кожаная маска хатран засветилась как солнце. Сияние, которое она излучала, освещало пространство перед ней, но. Казалось, большая часть света падала на менгир.
После этого трещины закрылись, и образовался новый камень, который запечатал сломанные места. Глифы переписали сами себя.
Чужое ликование, вторгшееся в разум Вандара, уступило место ярости и решимости. Существо в камне сделало величайшее усилие, и на мгновение над стоящим камнем появилась огромная призрачная фигура с рогами, загибающимися назад с двух её рептильных голов, и несколькими щупальцами, извивающимися от каждого плеча вместо рук. Затем, со смесью ненависти и разочарования, она исчезла. К облегчению Вандара, его связь с существом исчезла вместе с ним.
Йельбруна плюхнулась в снег. Он поспешил к ней и увидел, что ее маска исчезла – возможно, как только она израсходовала всю магию, хранящуюся в ней.
Ее сердцевидное лицо было юным, с гладкой кожей и румяными щеками. Оно было более девичьим и менее царственным, чем он мог себе представить, с большим носом и намеком на игривость в уголках широкого рта.
Он опустился на колени рядом с ней.
— Вы в порядке? – Спросил он.
— Просто устала, — сказала она, улыбаясь. — Теперь ты видел мое лицо, и при данных обстоятельствах в этом нет никакого кощунства. Но ты никому не расскажешь о том, что видел.
Он задавался вопросом — откуда она знала, что он надеялся увидеть ее без маски?
— Клянусь тотемом своего клыка, я не расскажу, — ответил он. — Но не могли бы вы рассказать мне, что только что произошло? Что это было?
— А, — начала Йельбруна. — Ромвиранцы, которые когда—то жили в этих горах, были врагами наров, а нарские волшебники были мастерами призыва дьяволов и демонов для выполнения своих приказов. Они посылали таких демонов, чтобы беспокоить Высокую Страну, но маги Роматари справились с этими набегами, соорудив ловушки, подобные этой. Дух, который некогда блуждал слишком близко к ней, был втянут внутрь.
— И будет там сидеть, пока что—то не освободит его. – Закончил Вандар.
— Именно, — ответила хатран. — Мы, Вичлараны, проверяем и ремонтируем такие камни каждый год. Этого достаточно, чтобы противостоять последствиям простого обветшания и чего—то, подобного этому. Но, очевидно, это не может предотвратить намеренное уничтожение.
— Творимое грязными тейцами. — Сказал Вандар.
— Вполне возможно. — Ответил Йельбруна.
— Будь они прокляты, — сказал он. – Сейчас же даже нет войны. Это просто… зло. Выпустить демона на свободу, чтобы он бродил вокруг и причинял вред любому, кому не посчастливилось столкнуться с ним.
Ее улыбка немного расширилась.
— Мне жаль, если тэйцы разочаровали тебя.
Эта шутка вызвала у него смешок, из—за чего боль в его груди усилилась.
— Все в порядке, — ответил он. — По правде говоря, я никогда не был о них очень высокого мнения.
— Я тоже, даже сто лет назад, когда Тэй был жестоким, злобным врагом, он и близко был не таким мерзким, как сейчас, — сказала она, коснувшись своего лица. — Я думаю, что восстановила достаточно сил, чтобы залечить твои раны. После этого я очень хотел бы попробовать то огненное вино, которое ты предложил.
Дружелюбие Йельбруны продолжалось до конца ночи. Но утром, к его разочарованию, она повязала шарф на нижнюю часть лица и как будто снова окутала себя суровостью. Они шли по тропе молча, как и прежде.
Полдень привел их к плоской овальной вершине. На юг, так далеко, как только могли увидеть глаза, уходили Горы Восхода, самой северной частью которых была Высокая Страна. В противоположном направлении вдалеке вздымались горы, но зоркий глаз мог разглядеть место, где они сменялись плоскогорьем, бывшим большей частью безлюдной пустыней. На западе лежало серебристо—зеленое сердце Рашемена с его лесами, реками и озерами; а на востоке — бескрайние степи, называемые Землями Орды.
Йельбруна огляделась, что—то пробормотала себе под нос и начертила палочкой в воздухе Z—образную фигуру.
— Я проведу ритуал здесь. — сказала она.
Вандар улыбнулся.
— Ты не сказал мне, что путешествие почти закончилось. – ответила хатран.
— Я могу чем—то помочь? – спросил Вандар.
— Пока держись подальше от меня и молчи.
Вандар изо всех сил старался подчиняться, пока хатран ходила вокруг вершины. То молча, то напевая, она периодически останавливалась, чтобы взмахнуть своей палочкой из синего дерева и нарисовать в воздухе замысловатые узлы. Она просила помощи у местных духов. И один за другим они появлялись и исчезали из поля зрения: огромный ворон сидел на выступе, в стороне стоял человек размером с куклу из камня, появилась призрачная росомаха.
Когда Йельбруна закончила свои приготовления, она поманила Вандара властным взмахом палочки. Он присоединился к ней рядом с выступающим куском гранита, где появился дух ворона.
— Дай мне руку. — сказала она.
Когда он это сделал, она перевернула её ладонью вверх и провела по ней кончиком палочки. Округлая голубая древесина разрезала его кожу, как бритва. Хотя это было не больно — а даже
