Ему категорически не нравилось, что его супруга взяла оружие, и он никогда не простил бы себе, если бы с ней что-то случилось в бою, но прекрасно осознавал, насколько она упряма. К тому же Жоан знал, что нет никакой возможности переубедить ее.
В мастерской уже собрались все тридцать работников Жоана, среди которых были мастера и подмастерья. Они вышли во внутренний дворик, и Жоан видел в их глазах испуг и потрясение, вызванные внезапным ночным пробуждением. Кое-кто еще заканчивал одеваться, другие надевали нагрудники, чтобы защитить себя, и все были вооружены: со шпагами на поясе старшие и с кинжалами и копьями более молодые. Все ждали его указаний. Большинство из них были флорентийцами, бежавшими от режима Савонаролы, а остальные – римлянами, которые поддерживали каталонцев. Жоан знал, что может доверять им. Он не раз оказывал сопротивление этим неожиданным нападениям с помощью Джорджио, мастера-переплетчика, Антонио, мастера-печатника, и своего друга Никколо деи Макиавелли, которого иногда называли Макиавелло; последний обслуживал покупателей в книжной лавке и к тому же имел воинские навыки. Все, вплоть до самого молодого из подмастерьев, были обучены пользоваться аркебузами, арбалетами и шпагами.
– Вполне возможно, что они попытаются ворваться в лавку, – предупредил Жоан.
– Мы защитим ее, – громко ответил Никколо. И, повернувшись к своим товарищам, добавил: – Если кто-то боится и хочет уйти, пусть сделает это сейчас.
Подмастерья и работники лавки переглянулись. Ответом было молчание. Они знали, что уйти – это значит бросить семейство и отрезать дорогу назад. Флорентиец воспринял молчание как знак верности.
– Мы все с тобой, – сказал он Жоану.
Эулалия и Мария, мать и сестра Жоана, спустились в мастерскую. Жоан дал им указания оставаться на верхнем этаже вместе с прислугой и детьми и ни в коем случае не приближаться к окнам. Они решили пойти к Анне.
Жоан приказал соорудить баррикаду на улице в качестве первой линии обороны; в ход пошли столы, на которых обычно раскладывались книги; их укрепили мешками с землей. За баррикадой под началом Джорджио расположились несколько подмастерьев, вооруженных арбалетами, копьями и шпагами. Когда работа была закончена, окна дома и баррикада щетинились копьями, аркебузами и арбалетами.
Жоан вышел на середину улицы и, широко расставив ноги, выстрелил в воздух из аркебузы, дав знак соседям, что они могут рассчитывать на него. Один из подмастерьев подбежал к нему, забрал оружие и поднес другое, заряженное. Длинные развевающиеся волосы (у него не было времени причесаться), косматые брови, мощная челюсть и кошачье выражение глаз придавали Жоану устрашающий вид. Он выждал некоторое время, пока все соседи, даже самые боязливые, решились выглянуть в полуоткрытые окна. Тогда он снова выстрелил. Он не проронил ни слова – в этом не было необходимости. Все знали, что любая попытка напасть на его владение закончится плачевно и дорого обойдется напавшему.
Потом началось ожидание, и через некоторое время, убедившись, что ничего не происходит, Никколо, устав от скуки, попросил у Жоана, чтобы тот отпустил его на разведку. Итальянцу, имевшему много друзей в Риме, ничего не угрожало.
Возвратившись, он присоединился к Жоану и мастерам, с нетерпением ожидавшим его.
– Орсини восстали, – объяснил он. – Те люди, что прошли мимо лавки, направлялись во дворец Орсини на Кампо деи Фиори, чтобы далее двинуться к Ватикану и взять его штурмом. По дороге к ним присоединятся новые войска.
– А что слышно про Папу? – спросил Жоан. – Жив он еще?
– Про Папу ничего неизвестно. Я спрашивал, но никто мне ничего толком не ответил, и я не стал слишком уж светиться. Все знают, что я живу в этом доме.
– Надо ждать, что будет дальше, с оружием в руках, – сказал Джорджио.
– Именно, – подтвердил Жоан. – Дай-то бог, чтобы их попытка провалилась. В противном случае наше положение окажется безнадежным.
– Даже если у них ничего не выйдет, мы все равно будем в опасности, – заявил Никколо. – До Ватикана далеко, и Орсини, потерпев неудачу, постараются отыграться на более слабом противнике. Таком, как мы.
– Ну что ж, их ждет сюрприз, – гордо произнес Жоан, вздернув подбородок. – Нас не так легко победить, особенно если нас заставят защищать собственные жизни.
Джорджио и Антонио пробормотали слова одобрения, а Никколо кивнул с довольной улыбкой на губах.
Жоан быстро перекусил, практически на ходу, даже не присев, и все время настороженно прислушивался. Он обедал вместе с Анной, матерью, сестрой и племянниками, перед этим убрав оружие подальше от них. Мальчишкам было уже по десять и двенадцать лет, и они воспринимали эту необычную военную активность как игру, в которой они сражались, нахлобучив головные уборы из бумаги и размахивая деревянными мечами. Их восторженные крики напомнили Жоану его самого и брата, когда они были того же возраста. Тогда на их деревню напали пираты, и отец погиб, защищая семью, но так и не сумел предотвратить того, что его мать и сестра были захвачены и проданы в рабство. Детство Жоана трагически завершилось этим событием. Война – это не игра, а чрево, изрыгающее из себя несчастья и нищету. Он с любовью посмотрел на Анну, мать и сестру и ощутил, как сердце его сжалось от нахлынувших чувств. Он ни в коей мере не хотел, чтобы они почувствовали его беспокойство, но осознавал, что это, возможно, был их последний совместный обед и что к вечеру они все погибнут. А если именно об этой опасности предупреждали ночные кошмары, мучившие его в последнее время? По правде сказать, Жоан не боялся за свою жизнь. Страх, тяжелые мысли были связаны с навязчивой идеей о том, что он станет свидетелем насилия над женой и сестрой, которым налетчики потом перережут горло. То же самое они сделают с его матерью, малышом Рамоном и племянниками. Так обычно поступали преступники, врывавшиеся в дома своих политических противников. Жоан нервно сглотнул и вновь повторил клятву, которую дал отцу в день его гибели.
– Я позабочусь о них, – почти неслышно прошептал он. – И они навсегда останутся свободными.
3
Часы текли в тревожном ожидании, ни один покупатель не заглянул в лавку, и мало кто из соседей решился выйти на улицу. Жоан оставил полдюжины своих работников на охране, а остальные вернулись к своим обязанностям в мастерской, держа, тем не менее, оружие наготове. Ближе к вечеру какие-то люди стали собираться в конце улицы, которая пересекалась с Кампо деи Фиори.
– К оружию! – закричал Жоан.
Все побросали свои дела и приготовились к обороне. На баррикаде и из окон показались стволы аркебуз и арбалеты.
В этот момент от группы людей отделился подросток с арбалетом, подошел к лавке и выпустил стрелу, которая попала в стену рядом с окном столовой, откуда Жоан наблюдал за ним.
– Не стрелять, пока я не прикажу! – закричал Жоан. – Нам не надо лишних смертей.
И тут же прицелился под ноги сопляку и выстрелил из своей аркебузы. Прогремел выстрел, и в воздухе запахло порохом. Мальчишка, увидев, как земля вздыбилась под его ногами, подскочил и побежал, прихрамывая, к своим. Несколько секунд стояла тишина, но вскоре крики противников Папы набрали силу.
– Толпа собирается в конце улицы, – озабоченно сообщил Жоан Никколо.
– Должно быть, в Ватикане у них ничего не вышло.
– Это было бы грандиозно.
В это мгновение толпа расступилась, чтобы пропустить огромную телегу, груженную досками и соломой. Телега была уже рядом с лавкой.
– Они хотят сжечь нас! – воскликнул Жоан, встревоженный увиденным. – Подожгут дрова в телеге и подтолкнут ее к нашей лавке.
– Придется стрелять на поражение, – пробормотал Никколо.
Телега остановилась посреди дороги, мятежники вытащили свои арбалеты и аркебузы и стали стрелять по зданию. Защитники отпрянули в укрытие. Один человек, видимо полагаясь на обстоятельства, отделился от группы, собравшейся в конце улицы, и побежал к телеге с зажженным факелом.
– Стреляйте! – крикнул Жоан своим.
Налетчики постарались спрятаться в укрытие за исключением мужчины с факелом, который не успел добежать до телеги и был ранен стрелой в плечо. Факел выпал из его рук, но продолжал полыхать на земле, а враг укрылся рядом со своими товарищами за деревянной телегой.
– Смотрите, они готовят еще одну телегу! – воскликнул Никколо, указывая в конец улицы.
– Вижу.
Жоан вытер платком пот со лба, ему просто необходимо было помолиться. Он не знал, сколько там налетчиков и каковы их намерения, но был уверен в том, что выжить будет не так-то просто. Его желание никого не убивать и таким образом избежать злобы и мести отошло на второй план. За жизнь своих близких он нес первоочередную ответственность, и это стало единственной его заботой.
