– Как вы? – спросила она.
– Все хорошо.
– Нет. Не совсем. У вас раны в нескольких местах, и их надо перевязать. Пойдемте со мной.
И, не дожидаясь ответа, она взяла его за руку и повела в кухню. Жоан удивился, он не помнил, чтобы ему досталось в бою, и думал, что отделался несколькими царапинами. Однако, когда Анна сняла с него нагрудник, камзол и рубашку, он увидел наконец, что его одежда окровавлена и превратилась в лохмотья, и впервые почувствовал нестерпимую боль от ран. Огромное напряжение, испытанное им, а также осознание того, что он вел смертельный бой на выживание, защищая себя и свою семью, ослабили на какое-то время боль, которая сейчас давала знать о себе наряду с усталостью.
– Кровь текла у тебя по панталонам, и ты оставлял кровавые следы после себя, – говорила Анна, обмывая его смоченным в воде кусочком ткани и прикладывая другой, пропитанный спиртом.
Он застонал, почувствовав жжение. Раны были на спине, на обеих руках, а также – особенно болезненная – в боку. Тем не менее ни одна не казалась серьезной, и Анне удалось остановить кровотечение, наложив повязки.
– Микель Корелья хочет говорить с тобой, – прервал их подмастерье, посланный Никколо.
– Попроси капитана оказать мне любезность, подождав несколько минут вместе с его войском, – ответил Жоан.
Когда подмастерье вышел, они с Анной снова обнялись. Анна боялась излишне сжимать мужа в объятиях, чтобы не открылись раны. Ему стало теплее, и он почувствовал огромное облегчение.
– Это был страшный сон, – сказал он себе. – Все это было жутким ночным кошмаром.
– Как же нам повезло! – прошептала она.
Жоан собрал мастеров, чтобы обсудить создавшееся положение. Помимо погибшего подмастерья, было еще несколько раненых, хотя только один из них получил серьезное ранение. Было решено оставить тяжелораненого на попечение Марии и служанок, а остальные должны были вернуться в цех после перевязки. И надо было организовать поминальную службу для погибшего.
После этого Жоан повернулся к пленным подросткам, стоявшим под присмотром подмастерьев. Не сказав ни слова, он схватил первого попавшегося левой рукой за курточку и, скрутив его в бешенстве, правой достал кинжал. Мальчишка заверещал и попытался защититься руками от лезвия.
– Сжальтесь! – прорыдал он, дрожа всем телом. – Простите меня, умоляю вас!
– А не ты ли только что пытался убить мою семью? – в ярости прорычал Жоан, оскалившись. – Ну так научись быть мужчиной и в смертный час!
Мальчишка дрожал и еле слышным голосом снова стал просить о пощаде. Жоан занес кинжал, но тут же отпустил пленного.
– Скажи своим дружкам, что мы тоже умеем убивать, но делаем это исключительно для собственной защиты. – Он помолчал и после паузы добавил: – Я дарю тебе жизнь.
– Благодарим вас, господин, – пробормотали подростки, опустив голову.
– Что будем делать с ранеными врагами? – спросил Джорджио.
– Соорудите носилки и под защитой кавалерии Ватикана отнесите их ко дворцу Орсини на Кампо деи Фиори. То же самое сделаем и с погибшими. И не только с теми, кто лишился жизни, находясь внутри лавки, но и с теми, кто валяется на улице. И пусть эти парни помогают вам. Таково условие их освобождения.
– На какое-то мгновение я подумал, что вы убьете мальчишку, – сказал Никколо. – И очень рад, что вы всего лишь напугали его. – И, улыбнувшись, иронично добавил: – Однако не думайте, что ваше милосердие избавит вас от новых атак Орсини. Как раз наоборот. Люди обычно нападают на тех, кого любят, а не на тех, кого боятся. Они не смогли нас победить, у них восемь погибших и много раненых, дорогая это плата за нападение. Выставить тела на всеобщее обозрение на Кампо деи Фиори, а не милосердие – вот самое яркое послание, которое мы можем им передать. Пусть лучше боятся, потому что полюбить нас они никогда не смогут.
Жоан недовольно покачал головой. Неужели Никколо дипломатично намекал ему на то, что он должен был хладнокровно зарезать этих мальчишек?
Выйдя на улицу, Жоан увидел эскадрон всадников, одетых в желто-гранатовые цвета Ватикана. Они высоко держали штандарт клана Борджиа с изображением быка. Некоторые из всадников спешились, среди них находились и друг Жоана, валенсиец Микель Корелья, командовавший подразделением, и богатырь из Экстремадуры Диего Гарсия де Паредес. Невысокий и худощавый Микель внешне резко отличался от экстремадурца, но все знали, что, несмотря на маленький рост и худобу, валенсиец обладал недюжинной силой, скорее благодаря своей нервной энергии и напористости, чем мускулам. На его гладко выбритом лице выделялся нос, гораздо более сплющенный, чем нос Жоана, что было следствием многочисленных переломов, полученных им. Микеля Корелью, прозванного доном Микелетто, боялись в Риме. Когда он гневался или был доведен до бешенства, то преображался и походил на изображенного на знамени своих хозяев быка, готового к немедленному нападению. Тогда он был страшен.
Микель приблизился, чтобы обнять Жоана, но тот остановил его, подав лишь руку.
– Я весь изранен, – сказал он. – Не сердитесь на меня.
– Я рад, что ты жив. – И, жестом указывая на разоренную улицу, добавил: – Рассказывай, что произошло.
Жоан поведал им о случившемся.
– Эти болваны думали, что смогут завладеть Ватиканом, – объяснил Микель. – Они попытались захватить мост Сант-Анджело с помощью своей кавалерии и переплыть Тибр на ботах.
– И не смогли добиться ни того, ни другого, – добавил Гарсия де Паредес. – После отражения их первой атаки мы выехали из Ватикана и начали громить их в стычке за стычкой.
– Они залегли за своими редутами, – продолжил Микель. – И хотя мы восстанавливаем контроль над остальными районами города, было бы неосторожным шагом вторгнуться в их владения. Мы прибыли сюда, чтобы удостовериться, что вы, наши подопечные в этом районе, в порядке.
– Папа жив? – поинтересовался Жоан. – Как он себя чувствует?
– Александр VI в добром здравии, – ответил Микель Корелья. – Слава тебе, Господи!
– В таком случае скажи, как же Орсини посмели поднять мятеж?
Микель пожал плечами.
– Это же очень могущественный клан, ты сам знаешь. Они контролируют целые районы в Риме, а за городом владеют обширными территориями с бесчисленными крепостями. Они – союзники Франции и уже поэтому являются врагами нашего Папы. Хотя французское нашествие и захлебнулось, Орсини продолжают получать денежные средства и подкрепление из Франции, чувствуют себя могущественными, и это придает им смелости. Но на этот раз они просчитались.
– Дома́ кого-то из наших друзей подверглись нападению? Кто-то еще пострадал?
– Дом одного из наших кардиналов был разграблен и подожжен, – ответил Микель. – К счастью, он смог спастись. Не повезло одному из валенсийских купцов и еще сицилийцу. Они погибли вместе со своими семьями, только паре слуг удалось избежать этой участи. И я боюсь, что во время дальнейшего патрулирования города мы обнаружим еще не один разграбленный дом.
– Один из моих подмастерьев погиб, но нас не удастся запугать, – сказал Жоан с твердостью. – Мы станем снова жить нормальной жизнью, хотя всегда будем держать оружие наготове, чтобы все это видели.
– Я рад, что вы сохраняете присутствие духа, – ответил капитан ватиканской гвардии. – Я уверен, что они не рассчитывали на столь яростное сопротивление с вашей стороны. – И, указав на телеги, до сих пор пылавшие огнем, добавил: – Они хотели взяться за вас всерьез.
– Мы не можем более задерживаться, – напомнил Гарсия де Паредес. – Наверняка еще есть земляки, нуждающиеся в нашей помощи.
– К вам больше не сунутся в ближайшее время, – заверил Микель. – Мятеж подавлен, и они расходятся по домам.
И, пожелав им удачи, ватиканские копьеносцы удалились. Жоан перевел взгляд на остатки телег, догоравших напротив его книжной лавки; они напомнили ему о только что пережитой трагедии, которая могла повториться в любой момент. Потери были значительными.
Не ослабляя бдительности, Жоан собрал всех домашних, которые не были заняты уходом за ранеными, и они помолились перед телом погибшего юноши. После этого Жоан приказал достать из погреба бочонок вина, поскольку был повод и для радости. Ни больше ни меньше – жизнь людей, уцелевших после нападения.
«Прав Никколо, когда говорит, что судьба моего дома зависит исключительно от оружия каталонцев, – написал Жоан в своем дневнике. – И также прав Микель Корелья. Я – один из них, нравится мне это или нет».
6
На следующий день книжная лавка открыла свои двери как обычно, хотя и с черным крепом на окнах в знак траура. Работа по уборке и ремонту дома была неподъемной, но абсолютно все домочадцы с удвоенной энергией взялись за дело и приложили все силы, чтобы восстановить прежний вид помещения. В тот первый после нападения день несколько верных Папе семей, живших по соседству, выразили им свое сочувствие и оказали поддержку. Вооруженные до зубов, они приходили группами или в сопровождении слуг и жаждали новостей. Их абсолютно не волновало то, в каком состоянии была лавка, – наоборот, они гордились тем, что поле битвы осталось за «своими». И как только стало ясно, что каталонцы контролируют бо́льшую часть города, количество посещений лавки стало расти, сначала незначительно, но к концу недели достигло своего обычного уровня.
