Сегодня, когда православие вернулось в поле зрения ученых, культурологов, социологов, историков и писателей (о качестве этого возвращения я не буду писать), народность все еще остается тем «неприличным местом», о котором в порядочном обществе не принято вслух говорить, дабы не прослыть… Даже и не знаю кем, слово подобрать трудно — скорее прокаженным. Но, опять-таки, возвести народность в сознательный принцип, живой фактор истории, конечно, должен и может философ. И русские философы это сделали. Сделали давно, только имена их не просто забыты, но и попросту замалчиваются.(Н.П.Ильин называет имена Н.Н.Страхова, П.Е.Астафьева, Л.М.Лопатина, П.А.Бакунина, Н.Г.Дебольского, В.А.Снегирева, В.И.Несмелова — эти настоящие русские философы совершенно неизвестны русскому обществу и «профессиональным» философам». Подлинным возвращением к своей самобытной философии является книга Н.П.Ильина «Трагедия русской философии»._
Мы сегодня просто завалены «новым опытом» геокультуры в самых различных упаковках (от элитарных до массовых). Но мы все еще плохо понимаем, что «в гости к нам» прибыло не просто европейское просвещение, которое столь пугало русских людей с 18 века, но геокультура.
Французские просветители, немецкие философы, итальянские архитекторы 18–19 вв. — они все еще представляли свою самобытную культуру, они все были способны к восприятию и нашей самобытной культуры, но вот американизированный вариант геокультуры напрочь лишен всяких индивидуальных черт, всякого лица и собственного духа.
А между тем, если мы хотим жить, если мы хотим оставаться Россией (при явной и откровенной агрессивности американского глобализма подобная задача стоит перед любой национальной культурой), если мы не хотим быть поглощенными глобальным проектом геокультуры, то мы должны вновь с особой силой, приложив всю волю свою, вернуться к осознанию своей самобытности как задаче, как цели и смыслу культуры.
4
Сегодня именно культура должна взять на себя задачу самосохранения человека и самосохранения народа. Никакие глобальные проекты «выживания человечества» ничего не дадут без сознательного сохранения начал народности, ибо нет никакого общечеловечества как конкретной реальности. Именно культура обязана сформировать сознание человека, ибо, как говорил русский философ Г.С. Дебольский (1808–1872), человек, безразличный к своему земному Отечеству, есть «бескачественное существо». А с таким существом возможны любые манипуляции. Ослепленные «воспитательными функциями» советского искусства, достаточно справедливо вызывающими отвращение, современные художники вообще отказались от «высоких целей», тем более от «воспитания культурой», искусством. Все дело в том, что понимать под воспитанием. Все дело в том, что настоящее воспитание возможно только при свободной воле человека — это во-первых, и при создании определенных условий для воспитания — это во-вторых.
В русской культуре всегда существовала «лестница целей». Сегодня нам талдычат от равенстве целей. Это еще один пошлый миф геокультуры, заинтересованной в продаже и распространении своего «культурного продукта». По точному высказыванию Н.П.Ильина: «История нас учит, что чем ниже качество «продукта», тем быстрее его оценивает «все человечество»«.
У настоящих русских писателей (и не только классиков, но и наших современников) — живой мир связан с плотью бытия, с теплотой человеческого животворящего духа, с торжественностью настоящего творения. С пониманием, что у различных целей (даже при признании их законности) все равно различны и права. Цели высшие должны господствовать над низшими. А всякое равновесие нарушается, когда происходит «восстание низших целей», или революция низких смыслов, что, по сути, и произошло за последние десять лет под девизом «культурного равенства» всего со всем. «Систематически уничтожать классическое искусство на сцене, стиснув всего Шекспира в один акт и поручая исполнение «Эрнани» актерам, наполовину завязанным в мешки», — эта подлинная цитата и является свидетельством культурного «восстания низших целей». Если главная верховная цель культуры — сохранение и самоосуществление человека как личности, являющейся частью русской народности, то совершенно очевидно насколько современная культура далеко отстоит от данной цели.
В ситуации слома, смуты, в которых мы сейчас живем, значение личной сознательной выработки, личной ответственности и личного влияния возрастает.
И все же, я уверена, что «испытание чужим» наша культура (как и всякая наицонально-самобытная) способна выдержать. Это ее нравственная задача, но нельзя не понимать, что есть и элементарная физическая мера вбирания в свою культуру чужих элементов. Простота (гениальная), искренность, чувство реальной правды, совестливость навсегда останутся сущностной частью русской культуры, и несмотря на все презрение к народности, все-таки с ней не порвавшей. Это уже смелость, это уже настоящий большой поступок. Современному писателю просто скучно слышать эти «неприличные слова», но тем-то писатели и отличаются друг от друга, — этими «словами» четко обозначается водораздел между русским писателем и русскоговорящим. Эти «слова» для отечественной культуры остаются тем неизменным, устойчивым, вечным, которое только и держит нашу самобытность изнутри. И если мы хотим сохранить и обновить великие традиции своей культуры, и если мы не хотим истощения самобытности, а значит, хотим сохранить и воспитать нормального человека, то уже сегодня, уже сейчас нужно защищать права человека… на собственную культуру. Русскую. С этой главной проблемой мы и вошли в XXI век.
Сомнения, сомнения…
Статья 1988 года, которую никто не хотел печатать и не напечатал
Михаил Филиппович Шатров — автор нашумевших пьес «Брестский мир», «Дальше, дальше, дальше…» — часто обращается к молодым поколениям. Обращается как друг молодежи. Читая большое интервью с ним в журнале «Огонек» (№ 45, 1988), я как-то сразу вспомнила о другом…
18 апреля 1988 года в Москве открылось Всесоюзное совещание по проблемам развития театрального студийного движения. Студий стало так много и так активно они «размножались», что надо было что-то делать, как-то их «контролировать», тем более среди них все больше становилось тех, кто не хотел бросаться в «отеческие объятия» Союза театральных деятелей, а, поверив в свободу, действительно выбрали независимость. Однако чуткие к молодежи руководители все же собрали совещание. И на нем М. Ф. Шатров выступил в день открытия с программной речью. В зале сидели люди, приехавшие со всей страны, — они хотели получить конкретную помощь в своих театральных бедах. Они хотели знать, когда же театры-студии будут обладать юридическим документом, официально подтверждающим их существование? Что говорить местным властям по этому поводу и как открыть новый театр? Короче, проблемы были самого разного порядка, а вопросы — часто наивные, экономическую и юридическую безграмотность нашу обнажающие. «Друг молодежи» говорил, к сожалению, о временах иных. О театре «Современник» 60-х годов, его социальном протесте и бунте против старых эстетических канонов. Из существующих 150 московских студий был назван лишь театр МГУ, промелькнули имена В. Спесивцева и М. Розовского. Все…
Весь пафос выступления М. Ф. Шатрова был в другом. От участников совещания потребовалось сразу же ответить на вопрос: «С кем вы, мастера культуры?». И подписать телеграмму в ЦК КПСС от имени совещания с осуждением несчастной статьи Нины Андреевой, где, кстати, был задет лично Шатров. Совещание сразу же приняло (вместо обещанного, делового, по выработке документов) вид откровенной политобработки. Молодых приобщали к большой политике, определяли в «общенародное движение» возмущающейся великодержавным шовинизмом трудящейся интеллигенции. А далее? Далее шли утверждения в необходимости «откалывать» как можно больше людей от социально-пассивной части общества. Призывалась молодежь понять «судьбоносный момент» нашей жизни в канун XIX партконференции. Естественно, критиковался в «духе времени» административно-командный метод, у «любителей» которого «наибольший страх» вызывал почему-то именно театр.
В зал с великим убеждением и пылкостью была брошена мысль: «В попытках студий все время пробивались семена, брошенные Октябрьской революцией» (?!). Октябрьскую революцию на этой конференции явно «сдавали», но все же страшно осторожничали, — ведь впереди маячила XIX партконференция!.. Мы были поставлены в известность, что идет идеологическая борьба и борьба напряженная. В конце концов, все мы, участники профессиональной конференции, творческие люди, были объявлены «детьми XXVII съезда», «людьми передовой». Так что «не подставляйтесь по глупости, по легкомыслию», — отечески напутствовал Шатров делегатов совещания, как будто мы составляли некое тайное общество революционной или антиреволюционной (?!) подпольной деятельности.
