Он лег на склоне и, лениво наблюдая за лошадьми, принялся мечтать о том, как он женится. Генеральный конюх будто не прочь отдать за него свою племянницу, покивал, когда Гришка его попросил с отцом будущей невесты переговорить. Да и чего ж не отдать, если Гришка уже десятый год под ним работает, себя не жалея. Каждую лошадку умел обиходить и приветить по-особенному. Кому морковки, кому травки особой надергает, а кого и просто ласковым словом приветит — это надо знать, к кому и с чем подойти. Император доволен, генеральный тоже, так чего ж и не отдать-то? Да и пора уже по годам. Вот тогда он заживет! Ух, как он заживет. Над конюшней комнатка освободилась, он уже переговорил, жбан пива поставил. А на свадьбу перво-наперво родню позовет, потом всех с конюшни. Можно и сотника пригласить, он мужик правильный, с пониманием, от конюха нос воротить не станет.
Хоть и спал почти, разморенный солнцем и мечтами о скором счастье и довольстве, тем не менее увидел, как сбоку мелькнула тень, и он быстро вскочил на ноги, одной рукой сжимая толстое кнутовище, а другой хватаясь за деревянную рукоять здоровенного ножа, напоминающего тесак. С этим он хоть против волка, хоть против медведя выйдет. Хотя медведям не сезон, разве случайный какой, заполошный.
Гришка еще успел заметить, как качнулась низко повисшая ветка елочки-подростка, но кто там был — не увидел. Свистнул Кудрявому и жестом показал, что идет поосмотреться. Ближайший конь — Гнедой — повернул к нему голову и посмотрел на Гришку большими темными глазами. Кривой подмигнул ему косящим глазом. Он любил Гнедого, и тот тоже всегда его отмечал.
Обходя кусты, чтобы не шуметь, и аккуратно отводя ветки, пошел вверх и наискось по пологому склону, высматривая зверя. Если это даже всего-навсего заяц, то он своим кнутом с вшитым на конце свинцом и зайцев брал. Шутка ли — десять лет его из рук не выпускает.
Но ни зайца, ни волка он не нашел. Зато увидел, как за сосенками что-то блеснуло. Сначала испугался; ходило немало разговоров, что лесные ведьмаки вот так-то глазом блестят перед тем, как человека съесть. Глаза у них от лютой злости горят, а слаще человечины для них ничего нету. Сколько он этих историй в детстве слыхал, затаившись на лежанке под старым тулупом. Только уж больно император такие байки не жалует, ругается сильно и в зубы бьет, так что, может, и нет ничего такого.
Прошел чуть вперед, до белых пальцев сжимая нож и успокаивая себя тем, что при дневном свете ведьмаки не балуют, и тут вдруг увидел. Даже глазам своим не поверил поначалу. Откуда? Пять дней назад здесь ничего такого не было, это точно, сам тут ходил, орехи собирал. Там, чуть дальше, знатный орешник, и урожай в этом году на зависть. Целую торбу орехов набрал.
Машина. Он такие на картинках видел, что Проф показывает. Смешно, аж дрожит весь, руками трогать не дает, хотя страницы и без того грязные, захватанные. Так чего жалеть? И рассказывал, что раньше таких много было. И вправду, иногда еще можно найти их ржавые остовы, но мальчишки да и постарше кто больше всего любят искать в них острые блестящие кристаллики. Проф называет их «стекло». Ну, стекло так стекло, хотя что и у кого стекло, не понять. Просто слово такое, и все. А еще на картинках Гришке очень нравились чудно одетые мужики и просто нереально красивые бабы в невиданных по жизни юбках и блестящих кофтах, с красными губами и огромными глазами. И тонкие такие — даже страшно.
Это точно была машина. Какая-то неожиданно большая, зеленая, с такими вздутыми колесами, будто на них налипла вся грязь с округи.
Присев за сосенкой, Гришка некоторое время рассматривал это чудо, чувствуя, как у него горячо, просто отчаянно бьется сердце. Испугался, конечно. А кто не испугается тут, а? До мокрых порток испугаешься, точно.
Но только пугайся или нет, а ты не сам по себе, ты при императоре человек. Так что хочешь иль нет, а доложить обязан. Хоть через страх, хоть как. Вздохнул поглубже, выдохнул и, как был на корточках, двинул вперед, время от времени упираясь пальцами в низкую траву и опавшие с деревьев иголки, чтобы не упасть. Так передвигаться он не привык. Только покряхтывал про себя.
Теперь он сумел разглядеть машину совсем хорошо. Огромная, чуть не с дом. И какая-то прижатая, как лягушка. Да и цветом схожа. Стекло темное, сама тоже. И пахнет удивительно. Ничего такого Гришка до сих пор не чуял, хотя уже семнадцать лет под солнцем ходит. Вдруг какой-то звук! Гришка обмер и со страху кинулся за дерево, вжимаясь в землю.
Из машины вышел какой-то мужик незнакомый, зевнул во всю пасть, потянулся и отошел на пару шагов — нужду малую справил. Одет чудно, невиданно, и повадки, сразу видно, не местные. А Гришка-то многое уже повидал. И кочевых, которые злые хуже чертей, ими мамки детей малых пугают, и приходящих уродов, что про какой-то верховный промысел трындят — этих император хоть и принимал, но не любит. Да много кого. А вот таких — никогда.
Пришлый так увлекся, что Гришка даже подумал, что, подберись он еще на пару шагов, кнутом его точно снимет. Точно в висок. Только вот надо ли? Пограбил бы он эту машину с милой душой. То-то был бы подарок к свадьбе. И генеральному будет что предложить. А вдруг пришлый не один? Тут сто раз подумать надо.
Чуть осмелев, приподнялся и заглянул внутрь машины — открытая дверь оказалась как раз перед ним. Посмотрел и мало что понял. То есть понятно, что вот на этом сидят, стулья такие в мягкой коже, а все остальное — поди-ка разбери. Когда-то Проф рассказывал, что там внутри бывает и как, но в то время Гришку интересовали только картинки. Смотреть на них было слаще, чем сказку слушать. Даже про лошадей забывал.
Но, главное, внутри никого больше не было.
Дождавшись, пока мужик потянется и намашется руками и ногами — отчего-то смотреть на это было страшновато — и залезет обратно в машину, Гришка задом, задом, от-клячивая заношенные портки, пополз обратно. Передвигаться таким манером он не привык, поэтому намаялся, устал, да еще и страшно, аж глаза вылазят, но дополз до кустов и, пригибаясь, поспешил вниз, то и дело оглядываясь. Кажется, обошлось. Выбежал к табуну и замахал Вильке. Мол, подойди. Пацан послушно поспешил к нему. А пока принялся седлать Гнедого. Ну не на своем же старике к императору скакать! Дело срочное. Государственное. Это он понимал. Ученый.
— Ты чего? — выдохнул Кудрявый, подбегая. — Случилось чего?
— Дело у меня. К императору. Ты давай это… Сам тут. Табун обратно гони. Да не в прямки, давай через сосны, — показал рукой, — и потом по низинкам. И не медли.
— Траки? — охнул молодой.
— Машина. Только ты никому, уловил? Это не твоего ума дело, императора.
— А не вздуют? — поежился Кудрявый.
Да, это вопрос еще тот. Вздуть могут запросто. Расписать «красненькими». Оставить без досмотра императорских лошадей — не шутка.
— Ты что, маленький? — озлобился Кривой. — С табуном не справишься? Тогда зачем пошел? Я сам тебя вздую.
И несильно, только для порядка стукнул Кудрявого кулаком в грудь. Тот отскочил.
— А чего табун, чего табун-то? Справлюсь я.
— Вот когда справишься, тогда и не вздуют. Чтобы к полудню был. И не гони у меня. Рысью, мягонько. Понял?
— Чего не понять, — насупился Вилька. Нет, точно боится. Ну, перебоится, поди.
Гришка затянул потуже подпругу и, без нажима пустив Гнедого рысью, направился под светлые очи императора, постепенно переходя в галоп. Эх, давно он мечтал на этом конике проехаться! Да чтоб во весь опор. Эх! Хорошо-то как. Это тебе не на уставшей от беспросветной жизни десятилетке трястись. За такое можно и «красненькие» стерпеть.
Глава 3. ПОПОВ: «ВСЕ НА ОХРАНУ ПРИРОДЫ»
Я расположился в этом лесочке задолго до наступления темноты. Специально место выбрал повыше, надеясь, что удастся установить связь хотя бы через спутник. Куда там!
Нет, все же есть вещи, которые я не могу понять, хотя и в школе учился, и верхнее образование имею. Как так может быть, что на огромную территорию — и из нее, кстати, тоже, — не проходит радиосигнал, а внутри, не говоря уже о том, что за ее пределами, — пожалуйста. Просто сколько угодно. Хотя внутри, если честно-откровенно, не везде и не всегда, насколько мы знаем, но не в этом суть. Как будто шапкой накрыли огромный кусище земной поверхности, и все, черная дыра. Даже просто яма, если не переходить на физиологию.
Мы вообще мало знаем, что тут творится. Так, отдельные слухи, разрозненные сообщения, домыслы штатных и добровольных аналитиков и все такое. По большому счету эта зона, которую в официальных и не очень документах предпочитают уклончиво называть особой территорией или, если покруче и в полный рост, закрытым территориальным образованием с физико-психологической аномалией — ЗАТОФПА, — во многом загадка. Или, как, в общем-то, правильно сказано, аномалия. Когда я знакомился с материалами по объекту, мне попалось еще одно определение — зона непроницания. По-моему, это здорово отражает суть.
