Было интересно. Особенно когда на сцену выехал огромный куб с красным роялем наверху, а маленький Эл Джонс все никак не мог на него забраться, чтобы спеть нам свою знаменитую песню песен.
Наконец началось награждение.
Через сцену продефилировали все звезды.
А под конец пригласили команду нашего фильма.
Отец велел жене сидеть на месте, от чего та надула свои прелестные губки, пошел на сцену, позвав с собой меня.
Всех нас – человек двенадцать – долго благодарили за наш фильм. Но драгоценную статуэтку дали только одну.
Лично я был и этому рад.
«Оскаром» завладел, конечно, я и долго им махал со сцены, пока меня вежливенько оттуда не выдавили.
Дальнейшее было мне уже неинтересно.
Я держал бесценный приз у себя на коленях, а все вокруг тянулись подержать или хотя бы потрогать это сокровище.
Дал я подержать «Оскара» и отцовой жене. Предупредил:
– Осторожно! Он тяжелый.
Она фыркнула, приняла в свои руки и чуть не уронила. Я громко ойкнул. Отец вообще ничего не замечал, он только раскланивался да посылал залу воздушные поцелуи.
На этой торжественной ноте мы и покинули дворец церемоний.
Банкет
На банкете, который устроила Американская киноакадемия для лауреатов «Оскара», наша компания попала между столами Тарантино и Стива Сигала.
Тарантино, молодой и нервный, был недоволен церемонией; быстро напившись, он стал хулиганить.
Стив Сигал подсел к нам и стал пробовать пить водку по-русски. Оказался на редкость рубахой-парнем.
Потом подошел интеллигентный Максимилиан со своей красавицей-женой Натальей Андрейченко.
Гуляли долго и весело. Разъезжаться стали только под утро.
Можно было наблюдать очень забавную картину: когда уезжала очередная компания звезд и на брусчатке у дороги стояли, поблескивая золотом и платиной, то две, то три фигурки «Оскара».
Нью-Йорк
Из Лос-Анджелеса мы полетели в Нью-Йорк.
Там нас ожидал прием в российском консульстве и несколько встреч с нашими ребятами, работавшими в Америке.
Перед отлетом я простился со своей пассией. Надавал ей телефонов и обещаний профинансировать ее сверхгениальный кинопроект.
В аэропорту перед отлетом к нам то и дело подходили американцы и просили дать подержать «Оскара» – благо, я ее все время крутил перед своим носом.
Отец делал вид, будто все это его не касается, но в то же время давал понять, что это он здесь самый главный и что «Оскар» это его, а не того, кто его стережет или крутит в руках.
В Нью-Йорке нас поселили в самом центре, на 36-м этаже гостиницы «Парк Меридиан», что по 68-й улице.
Все служащие отеля: швейцарцы, лифтеры и носильщики – почему-то были выходцами из Советского Ташкента. Потому и обстановка была почти домашняя.
Отдохнув, вечером мы поехали в консульство.
Там нас ждал то ли поздний обед, то ли ранний ужин, очень обильный и шумный. Вилли Токарев хотел спеть, но ему почему-то не дали. Все говорили о Шуфутинском, которого здесь не было.
Мне предлагали для ресторанов России астраханскую черную икру в больших количествах. Это в Америке-то!
Все были важны и значительны. Каждый показывал, как много добился он в Америке и как именно он жизненно необходим сейчас России.
И все хвалили наш фильм. Некоторые даже плакали, но это уже в конце банкета.
Говорили много: и консул, и его официальные лица, и важные гости. Но ничем не наградили и ничего не предложили.
Создалось впечатление, что эта встреча в консульстве была организована лишь затем, чтобы поесть вкусной русской еды, причем бесплатно.
Поели. Попили. Поболтали и разошлись.
На прощанье, правда, не целовались.
На следующий день отец улетел домой, в Россию. Я у него выпросил сутки – хотелось посмотреть великий город. Он милостиво разрешил.
И с утра я стал обозревать достопримечательности Нью-Йорка, а вечером меня затащили в популярнейший нью-йоркский ресторан «Русский самовар», который содержал Рома Каплан, очень милый и общительный эмигрант.
Ресторан был небольшой. С русской кухней, домашней клюквенной настойкой и потрясающим джазовым оркестром.
В разгар нашего веселья нам на стол принесли две бутылки дорогого французского шампанского от почитателей нашего фильма.
Официант, явно «голубых кровей», показал нам на затемненный угол ресторана, где за столиком сидели какие-то дяди в кожаных куртках.
Когда я спросил, кто это, официант ответил: «Наши, из России, но умеющие стрелять с двух рук».
Больше у меня вопросов не было.
Когда наша компания только-только распробовала клюквенную водку, ее, а также все прочее спиртное убрали с нашего стола. Как, впрочем, и с других столов.
– Рома, в чем дело?! – обратились мы к владельцу.
– Все, ребята, баста. С двадцати трех нуль нуль в этом городе запрещено торговать алкоголем.
Мы дружно возмутились:
– Да ты что, Рома?! Да ты давай потихоньку, чтобы никто не видел.
– Нет. Если вдруг увидят, мне придется закрыть заведение. Лучше я вам покурить кое-что дам… – И добрый хозяин выдал нам по сладкой сигаретке. Оказалось, действовало не хуже клюквенной.
Расставались поздно, с целованиями.
Потом я долго шагал по тихим улицам этого огромного города.
В гостинице я дал ташкентцу щедрые чаевые и завалился спать, как младенец. Наверное, от того, что спал на такой верхотуре.
Отлёт
Меня никто не провожал.
Ехал я в такси с толстым и говорливым водителем и мысленно прощался с этой удивительной страной.
Вся она представлялась мне одним большим пляжем – теплым, уютным и беззаботным.
«Пляж, пляж, пляж», – повторял я мысленно это слово, отлетая с земли американской на землю российскую.
И, похоже, не только мысленно.
– Вы что-то сказали? – обратилась ко мне по-русски симпатичная соседка.
Я приоткрыл глаза и ахнул: «Да это же!..» Впрочем, уточнять не буду. Я просто ей сказал, что знаю ее. Ее все знают.
– А вы кто? – спросила она меня.
– Я? Я – продюсер, – небрежно ответил я. Назвал фильм и скромно потупил взгляд.
Вольный город
Этот город для французов основали греки. Но очень давно.
Мне же этот город подарил мой друг Ришар, пригласив на Российский фестиваль искусств.
И вот теперь я летел в «вольный город» Марсель.
Ришар, почти совсем не знающий русского языка, увидев меня в аэропорту, закричал: «Володия! Харашо!». Впрочем, я тоже был несказанно рад нашей встрече.
Поселили меня в замечательной старинной гостинице, где вся мебель была настолько антикварна, что была больше похожа на музейные гарнитуры, а не на предметы гостиничного быта. А из окна открывался фантастический вид на старый порт, заставленного таким количеством яхт, что казалось бухты совсем нет, только мачты, мачты и мачты.
Вечером банкет.
Ришар решил удивить нас, а особенно, наверное, меня шикарными морскими дарами.
На стол принесли три плетеных корабля в обхват, внутри набитых льдом и сверху заваленными морскими дарами: устрицами, ракушками, улитками, ежами. Ко всему этому богатству нам подали в кувшинах легкое светлое домашнее вино.
И началась трапеза.
И, конечно, тосты Ришара.
Эту традицию он привез из России.
Первый тост Ришара был трогательный и импульсивный.
Как говорил Ришар!
Со слезами на глазах. Казалось, что слова его идут прямо из сердца. Он говорил об искусстве, о любви к искусству, о служении искусству, о людях искусства.
За это и выпили.
Только выпили, пришли три официальных дяди. Как оказалось, из консульства. Один сел рядом со мной. Очень официальный, в темном пиджаке и галстуке. От него так и несло значимостью.
Он представился:
– Консул.
– Поэт, – ответил я и поинтересовался у консула кто те люди, которые с ним пришли, особенно тот худой и длинный, прекрасно говоривший по-французски.
– А, так, переводчик. Очень хорошо готовит мне доклады, – доедая очередного морского ежа поведал человек в пиджаке и галстуке.
Но вдруг тот, кто был длинным и худым переводчиком, приказным тоном сказал «консулу»:
– Обеспечьте завтра машину и экскурсовода для делегации.
«Консул» вскочил, вытянулся и подобострастно заверил «переводчика», что все сделает как надо.
В положении стоя он был жалок.
В положении сидя опять важен и велик.
Как в последствии оказалось, настоящим консулом был именно тот худой и длинный «переводчик», а лже-консул – переводчиком.
Но даже после того, как все выяснилось, он передо мной не извинился. Странные дела творятся в Марсельском консульстве.
Еще один мой сосед за столом, Слава, почему-то скучал. Скучая, он нашептывал мне, что знает в Марселе места, от которых я умру, и предложил смыться от домашнего вина в закоулки портового города.
Умирать в Марселе мне не хотелось, но я все же поинтересовался, откуда он знает портовые закоулки Марселя.
– Я служил во флоте, – многозначительно сказал любитель приключений и заговорщески мне подмигнул.
