Владимир Дэс
Проданное ничто (сборник)
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Проданное ничто
Впервые я встретился с Дьяволом вскоре после своего рождения.
Очевидно, он уже тогда приметил появление на белый свет моей порочной души.
В церкви, когда меня крестили, я так орал и крутился в руках моих крестных, что чуть не упал мимо святой купели.
Не хотел Он, наверное, отдавать мою душу под сень Господней десницы.
Рос я трусливым и подловатым.
Впрочем, это меня не особо беспокоило.
Жить я старался для себя, ибо любовь к самому себе почитал высшей из людских добродетелей.
Ближнего тоже надо любить, но, конечно, не больше себя самого, и с этой точки зрения сатанинские принципы жизни нравились мне куда больше, чем всеобщая любовь Всевышнего ко всем и всему.
Между мной и Дьяволом давно уже протянулась невидимая ниточка общения.
Я никогда не позволял себе плевать через левое плечо, памятуя, что он именно там, у меня за спиной, слева.
Иногда я обращался к нему за небольшими услугами, и он оказывал мне эти услуги, не требуя взамен практически ничего, а если и просил, то так, ерунду всякую, например: предать кого-то из друзей или соврать о чем-то.
В общем, сущие пустяки, мне это ничего не стоило.
Так вот шел год за годом, и мне исполнилось двадцать девять.
Я к этому времени женился, у меня уже сыну исполнилось пять годиков; таким же, кстати, негодяем рос, как и я.
Жена – дура круглая, ничего в этой жизни не понимала, но поскольку надо же было с кем-то жить, постольку я и жил с нею, не обращая на нее особого внимания.
Мать умерла года три назад, а теперь от рака загибался в онкологии папаша. Все никак не мог умереть. А чтобы его квартира не стояла зря пустая, я ее втихаря сдал под офис одним дельцам. Но папаша уперся и никак не давал ключи.
«Пока я жив!..» – кричал, а чего, спрашивается, кричать? Сейчас жив, через час не жив…
Единственная отрада – работа… да еще любовница, пожалуй.
Любовница замужняя – я ведь не дурак, мне одинокие бабы даром не нужны. Муж у моей – сущий лопух: стирает, гладит, за детьми ухаживает.
Такие, как моя, просто клад: и на подарки не надо особенно тратиться, и обязательств никаких.
Встретились, раз-раз, и разбежались.
На восьмое марта духи подаришь, но и она мне на двадцать третье февраля что-нибудь не дешевле; к этому я ее сразу приучил.
Работу я нашел, наверное, не без Его помощи, в одном коммерческом банке. Так, продал кое-кого кое-кому за то, чтобы влезть в этот банк.
Влез. И потихоньку, потихоньку начал карабкаться наверх. Так за полтора года добрался до кабинета одного из замов управляющего.
И я, и Сатана прекрасно понимали, что мне надо куда больше. Ну, хотя бы весь банк, а не часть его.
Но об этом мы с Ним никак не могли договориться.
И чего только я ему не предлагал, все и вся готов был продать. Оболгать, обворовать, опозорить, обмануть, подставить хоть кого, но Он вдруг уперся – и все тут.
Мол, Он и так много мне за такие мелочи помогал, и хватит. Теперь подавай Ему что-нибудь посущественнее.
А что, спрашивается, посущественнее?
Душу мою – слишком жирно будет.
Я Ему предлагал и жены душу, и сына, безвинного негодяя, и любовницы, и папаши-доходяги – не берет.
Врет, что у него с теми душами сложности возникнут, а вот с моей никаких проблем в их тайной канцелярии не возникнет.
Я Ему тогда предложил помощь в преодолении этих проблем, но Он отказался.
Вообще-то торговаться с Сатаной – хуже нет: отец лжи так и норовит обмануть. Но и я не лыком шит.
Спорили мы с ним, спорили, и наконец я понял, что придется и мне самому чем-то пожертвовать. Хоть и жалко, но раз уж я решился расстаться с чем-то собственным, то проворачивать это следует с наименьшими потерями.
И опять мы с Ним пошли торговаться, но уже по деталям.
Торговались, торговались и порешили, что за назначение меня управляющим банком я отдам Ему один час из моей жизни.
«Черт с Ним, – решил я. – Пусть берет, с меня не убудет».
Договорились, что этот час я выберу сам, но лишь после того, как меня назначат управляющим.
Я все рассчитал и продумал.
Пусть этот час придется на обеденный перерыв в первый день на новой должности. Закроюсь в своем новом кабинете на весь этот час, не буду ни дверь открывать, ни на звонки отвечать. Журналы, газетки почитаю – час и пройдет незаметно. И ничего плохого Он мне сделать не успеет.
Но нутром я чувствовал, что Он готовит-таки мне подлость, негодяй!
Но я Его проведу. Хоть он и дьявол, хоть и хитрый, но я хитрее: не зря с Ним столько лет сотрудничал, научился кое-чему.
Он думает, что купил у меня один час моей души, ан нет: я продам Ему один час Ничего, час пустого времени, проведенного в кабинете, где мне никто ничего не сделает.
Я буду бездействовать, а от бездействия вреда не бывает.
Ха-ха, я продам я Ему голое Ничто!
То-то рожа его рогатая скривится не хуже человеческой.
После долгих споров я прикинулся, будто очень расстроен такой сделкой – продешевил, мол, но делать нечего.
Я подписал кровью Его документ и назвал ему час.
Он опешил и, точно, скривился. Но дело сделано, документ подписан, так что придется Ему следовать букве договора.
Поскрипел Он зубами, повертел хвостом и, не прощаясь, исчез.
И тут же вбегает ко мне моя перепуганная секретарша и кричит с порога:
– Управляющий… Семен Пахомыч только что скончался в своем кабинете.
Я – туда, а там уже полно народа и врачей.
Сердце у него вдруг остановилось, а ведь с виду здоровый был мужик.
Меня нашло в толпе и отвело в сторонку одно влиятельное лицо.
– Есть мнение, – говорит со скорбной миной, – назначить тебя на место покойного. Я поддерживаю. – И добавил, глядя мне в глаза: – Подойдет от меня директор одного предприятия, так ты оформи ему безвозвратный кредит на пятьсот миллионов.
Я, тоже со скорбью на лице, с готовностью подтвердил, что оформлю такой ерундовский кредит сразу же после моего назначения.
– Вот и прекрасно, – сказало влиятельное лицо, похлопав меня по плечу. – А жаль покойного, он нас никогда не подводил.
Через неделю кабинет управляющего продезинфицировали, и я въехал в него вместе с настольными портретами родителей, жены и сына. Пусть люди думают, что я хоть кого-то люблю в этом мире.
Я прошелся по кабинету. Пооткрывал дверки пустых встроенных шкафов. Понажимал кнопки селектора, проверил связь – все работало.
Ладно.
Я решил до окончания проданного Дьяволу часа ничего не делать и ничего не подписывать.
Выпил чаю.
Позвонил своим бабам.
Вначале жене, напомнил ей, что она дура. Она согласилась, но почему-то заплакала.
Потом любовнице – ей напомнил, что я теперь шишка покруче, чем был, пусть подумает, чем меня теперь будет удерживать. Такие мужики, как я, на улице не валяются, а таких, как она, с идиотами мужьями – пруд пруди.
Она обозвала меня сволочью и почему-то тоже заплакала.
Ладно пусть поплачут, меньше кое-чего другого сделают.
Заодно вызвал секретаршу покойного, ветхую его подругу, и напомнил, что пора бы ей покинуть мое учреждение, а то, не дай бог, еще помрет, как ее дружок, здесь, в моей приемной, и придется опять все хлоркой посыпать, а я эту хлорку на дух не переношу.
Она покачалась немного и ушла, шаркая и рыдая.
Вот так.
Вроде, все.
До обеда еще оставалось два часа.
Позвонить, что ли, отцу, помочь предстать пред Создателем.
Позвонил.
Не соединили, на облучении, говорят.
Ладно, пусть облучают.
Облучай, не облучай, а квартирка-то все равно моя будет.
Из приемной послышался какой-то шум.
Я выглянул.
Оказалось, уводят под белы руки старую секретаршу.
На ее место тут же села моя, вся в прыщах перекиси. Созревает девочка, и пусть созревает, от меня не уйдет. Сказал я ей, лупоглазой, чтобы не соединяла ни с кем и предупредила охрану, чтобы не пускали никого ко мне с улицы.
Все дела – после обеда.
Попросил принести газет, кофейничек и коньячок.
До проданного времени оставалось полчаса.
Постоял у окна, тонированного, зеркального.
Внизу людишки, как букашки.
Суетятся, козявки, бегают, лапками перебирают. Маленькие они какие-то, плюгавенькие, а я вон какой в зеркальном стекле – высокий, сильный, правда с лысинкой, но это ничего, это даже украшает меня, намекает на недюжинный интеллект – лоб от лысины кажется выше и мощнее. А раз лоб большой, значит, ума палата.
Смерил я свой лоб пальцами впечатляет.
