садится:
– Не хочу, чтобы вы испугались того, что я собираюсь вам сказать.
Хая лишь кивает, приготовившись услышать то, что он должен сказать. С начала войны она сильно изменилась: ее когда-то гладкий лоб покрыт морщинами, и она такая худая, что одежда висит на ней как на вешалке.
– В чем дело, парень? – спрашивает Ицхак.
Ответственность за дочь и внучек состарила его не по годам, и у него нет времени на уловки.
– Я хочу отправить Магду в больницу…
– Что? Вы только что сказали, что она скоро поправится! – восклицает Хая.
Она поднимается, хватаясь за стол для опоры.
Доктор Кисели жестом останавливает ее:
– Это не из-за болезни. Есть другая причина, по которой я хочу положить Магду в больницу, и, если вы выслушаете, я объясню.
– О чем вы толкуете, черт возьми?! – возмущается Ицхак. – Выкладывайте!
– Госпожа Меллер, Ицхак, ходят слухи, ужасные слухи о молодых евреях, девушках и юношах, которых отправляют из Словакии на работы для немцев. В больнице Магда будет в безопасности, и я обещаю, что не допущу, чтобы с ней что-то случилось.
Хая откидывается на стуле, закрывает лицо ладонями. Это гораздо хуже гриппа.
Ицхак рассеянно похлопывает ее по спине, весь напрягшись в ожидании того, что скажет доктор.
– Что-то еще? – В ожидании честного ответа Ицхак в упор смотрит на доктора.
– Как я уже сказал, слухи и сплетни, и в них нет ничего хорошего для евреев. Если они придут за вашими детьми, то это начало конца. И работать на нацистов? Мы понятия не имеем, что это значит.
– Что же нам делать? – спрашивает Ицхак. – Мы уже все потеряли: право работать, кормить наши семьи… Что еще они могут отнять у нас?
– Если то, что я слышал, – правда, им нужны ваши дети.
Хая выпрямляется. Лицо ее покраснело, но она не плачет.
– А Ливи? Кто защитит Ливи?
– Полагаю, им нужны подростки старше шестнадцати лет. Ливи ведь четырнадцать, да?
– Пятнадцать.
– Она еще дитя, – с улыбкой говорит доктор Кисели. – Думаю, с Ливи все будет в порядке.
– А сколько времени Магда пробудет в больнице? – Хая поворачивается к отцу. – Она не захочет туда, не захочет оставить Ливи. Помнишь, отец, когда Циби уходила, она заставила Магду пообещать ей, что та будет заботиться о своей младшей сестре?
Ицхак поглаживает руку Хаи:
– Если мы хотим спасти ее, она должна отправиться в больницу, хочет она того или нет.
– Полагаю, нужно лишь несколько дней, может быть, неделя. Если слухи верны, они скоро явятся, а после этого я отправлю ее домой. А Циби? Где она?
– Вы же знаете ее. Она в лагере «Хахшары».
Хая не знает, что и думать об этой программе, по которой молодых людей вроде Циби обучают навыкам, необходимым для новой жизни в Палестине, далеко от Словакии, пока в Европе бушует война.
– Все еще учится пахать землю? – шутит доктор, но ни Хая, ни Ицхак не улыбаются.
– Если она собирается эмигрировать, то именно это ждет ее там – плодородные земли, которые нужно возделывать, – говорит Ицхак.
Но Хая молчит, погрузившись в свои мысли. Один ребенок в больнице, другой еще мал и может избежать когтей нацистов. А третья дочь Циби, старшая, примкнула к молодежному сионистскому движению, вдохновившись миссией создания еврейской родины, когда бы это ни произошло.
До их сознания уже дошла мысль о том, что земля обетованная нужна им прямо сейчас, и чем быстрее, тем лучше. Но Хая предполагает, что по крайней мере пока все три ее дочери в безопасности.
Глава 2
Лесистая местность в окрестностях Вранов-над-Топлёу, Словакия
Март 1942 года
Циби уклоняется от корки хлеба, пролетевшей мимо ее головы. Она сердито смотрит на молодого человека, бросившего хлеб, но ее сверкающие глаза говорят совсем о другом.
Циби не раздумывая, с энтузиазмом откликнулась на призыв начать новую жизнь в новой стране. На лесной поляне, вдали от докучливых глаз, были построены домики для сна, а также общий барак и кухня. Здесь двадцать юношей и девушек живут и работают вместе в небольшой коммуне, готовясь к новой жизни в земле обетованной.
Человек, отвечающий за эту программу, – дядя одного из мальчиков, участвующих в подготовке. И хотя он перешел из иудаизма в христианство, симпатии Йозефа остаются на стороне евреев Словакии. Будучи состоятельным человеком, он приобрел лесной участок в окрестностях города, ставший безопасным местом для сбора и обучения юношей и девушек. Йозеф придерживается лишь одного правила: в пятницу утром, перед Шаббатом, все должны вернуться домой и оставаться дома до воскресенья.
На кухне, глядя, как Йоси бросает в Циби корку хлеба, Йозеф вздыхает. Подготовка этой группы завершена – ребята уезжают через две недели. Его тренировочный лагерь успешно функционирует. Восемь групп уже уехали в Палестину, а эти все еще дурачатся.
– Если нас не убьет палестинская жара, то убьет твоя стряпня, Циби Меллер! – кричит забияка Йоси. – Может, тебе лучше заняться выращиванием еды.
Циби подскакивает к нему и обхватывает его рукой за шею.
– Попробуй еще швырнуть в меня чем-нибудь – и не доживешь до Палестины! – Она слегка сдавливает ему горло.
– Все по местам! – командует Йозеф. – Заканчивайте и выходите на улицу. Через пять минут начинается тренировка… Циби, тебе нужно дополнительное время для освоения навыков по выпечке хлеба?
Отпустив Йоси, Циби встает по стойке смирно:
– Нет, сэр, сколько бы времени я ни проводила на кухне, не замечаю никакого прогресса.
Пока она говорит, слышно, как по деревянному настилу импровизированной столовой чиркают ножки стульев, когда двадцать еврейских парней и девушек поспешно заканчивают трапезу, чтобы поскорее начать тренировку на воздухе.
Строясь в неровные шеренги, они встают по стойке смирно, когда к ним, широко улыбаясь, подходит их наставник Йозеф. Он гордится храбрыми ребятами, жаждущими отправиться в опасное путешествие, покидающими свои семьи, свою страну, когда вокруг свирепствуют война и нацисты. Будучи зрелым и мудрым, он предвидел будущее евреев в Словакии и организовал «Хахшару», считая, что это единственный шанс пережить грядущие
