В голове ещё больше закружилось, и я опустился на стул, так кстати оказавшийся рядом. Ресторан и люди в нём куда-то исчезли, на время я обо всём забыл, и только узенький холодочек слёз не переставал ощущаться на щеках…
– Как вы себя чувствуете? – спросил испанец, когда я, до крайности возбуждённый и вверженный в какую-то неведомую прежде неземную усладу, вернулся за стол.
– Как чувствую?.. – прошептал я, упираясь взглядом в своего благодетеля и едва сдерживая рыдания. Всё-таки две слезинки навернулись на глаза, и я смахнул их ладонями. – Это чудо какое-то! Я не знаю, что сказать! Невозможно передать словами, что я чувствую! Я словно заново родился. Скажите, что мне такое сделать, чтобы хоть чем-то вас отблагодарить? Я… я всё для вас сделаю. Жизни не пожалею…
– Потом отблагодарите, – сказал испанец, не дав мне договорить, и криво усмехнулся – Когда представится случай.
Официант принёс заказанные блюда, но почему-то еду подали только мне, а перед доном Кристобалем поставили один лишь стакан виноградного сока.
– Я солнцеед, – сказал старший товарищ, опережая вопросы. – Восполняю энергию тела за счёт солнечного излучения. Таких людей немало и в вашем мире. Еда мне практически не нужна. Глоток сока – это так, за компанию.
Он отпил немного, я же, по мере возможности стараясь не показаться чересчур прожорливым, принялся за еду. Фирменный салат из телятины, болгарского перца и баклажанов, обжаренных в растительном масле. Слабосолёная сёмга. Суп-лапша куриная с грибами. Свинина с черносливом, курагой, сыром и специями. Штрудель яблочный из слоёного теста. Ароматный кофе со сливками. Всё было исключительно вкусно. Прежде ничего подобного я никогда не пробовал, и даже не знал, что такая еда существует.
Мой друг-приятель сколько-то минут наблюдал за тем, как я управляюсь с кушаньями, а потом немного смущённо проговорил:
– Гм, пожалуй, я нарушу табу. Ну его к чёрту. Вы едите, а я – нет! Такое невозможно дальше терпеть.
Он поднял палец вверх. Официант, не спускавший с него глаз, тотчас же принял заказ. Принесли ещё холодных закусок, затем дымящееся горячее и графинчики с водкой. Испанец опрокинул рюмку «Пшеничной» и навалился на еду так, словно не ел целую неделю.
Тем временем ресторан заполнялся посетителями. Постепенно большинство мест оказались занятыми. Заиграла негромкая музыка.
В какой-то момент в зале появилась группа молодых людей, неспешно направившихся к углу, в котором мы располагались.
– Что такое, Арнольд?! – сказал один из них, обращаясь к ресторанному распорядителю и показывая на нас. Я узнал его. Это был Гриша Федотов, сын городского мэра, высокий, стройный, смазливый – что-то от него исходило приятно-конфеточное. Одни зелёные глаза чего стоили. Наверное, не одну женщину они лишили сна. Время от времени он показывался на телеэкранах. Встретившись со мной взглядом, он чуть поморщился, видимо, его смутила моя неказистая одежда. – Что такое, наши места заняты!
Арнольд угодливо засуетился.
– Мы не думали, что они засидятся. Минуточку.
Склонившись к дону Кристобалю, он что-то зашептал, показывая на столик у входа в зал.
– Вы хотите доставить нам неудобства, чтобы было удобно этим господам! – достаточно громко ответил испанец. Он неторопливо выпил ещё рюмку, на этот раз «Ржаной», и отёр рот бумажной салфеткой. – Нет, мы не будем пересаживаться. Думается, с золотой молодёжью ничего не случится, если сегодня она посидит у входа.
– Жорж, Алекс, помогите пересесть этой парочке, – вполголоса проговорил Григорий.
Двое довольно мощных толстошеих парней вышли из-за его спины и, показывая крутизну, направились к нам, очевидно, намереваясь ухватить за шиворот.
Дон Кристобаль подался ко мне и шепнул шутливо:
– Мой друг, придётся вам защитить нас.
От него слабо пахнуло водочным перегаром.
– Не уверен, что…
– У вас всё получится. Я помогу. Приступайте.
Делать нечего. Отставив стул, я шагнул навстречу молодым людям, которые совсем ненамного были старше меня. Робость, секунду назад заставлявшая моё сердце биться не совсем ровно, исчезла, вместо неё появились удальство и злость, знакомые по предыдущим схваткам в подворотнях.
Дальше действие происходило, как в плохом боевике. Поняв по моему виду, что я задумал, один из парней, Жорж, провёл молниеносный боковой удар левой мне в голову. Почти провёл. Ловко это у него получилось, но я подался чуть назад, и атака была нейтрализована. Пролетев мимо моего носа, кулак врезался в физиономию Алекса, отчего последний растянулся на полу.
Раздосадованный оплошкой, Жорж пришёл в ярость; лицо его налилось кровью, губы стиснулись в узкую полоску. Следующим ударом, прямой правой, он хотел припечатать меня к стене, но опять едва заметный уклон и… кирпичная стена, задрапированная тканью, устояла, а мой противник с глухим рычанием опустился на колени, держа на весу онемевшую руку. Наверняка, кисть у него была сломана в двух или трёх местах.
Вот, собственно, и всё. Я вернулся к дону Кристобалю и с неведомой мне прежде невозмутимой весёлостью принялся за прерванную трапезу. Я чувствовал себя молодцом. Особенно мне понравилась собственная реакция и скорость движений. Испанец, с невинным видом наблюдавший за схваткой, зевнул, прикрывая рот ладонью, и, опрокинув очередную стопку, принялся за багряно-красный приправленный сметаной украинский борщ.
Федотов-младший побледнел, руки его непроизвольно сжались в кулаки. Сколько-то мгновений он стоял неподвижно, не зная, как быть. Наконец, придя в себя, он дал указание позаботиться о своих пострадавших товарищах. После чего круто повернулся и вышел вон. Остатки его компании – две девушки и ещё один парень – последовали за ним.
– Спокойствие, господа! – произнёс распорядитель, обращаясь к притихшим посетителям ресторана. – Все недоразумения разрешены. – Он и двое его помощников переправили горе-драчунов в подсобное помещение – одного увели под руки, другого, Алекса, оттащили подмышки. Кажется, приезжала скорая, которая увезла Жоржа в травмпункт.
Подождав, пока я закончу с едой, испанец опрокинул последнюю стопку водки, запил её охлаждённым апельсиновым соком, слегка осоловело глянул на меня и сказал:
– Сейчас сюда прибудет ОМОН. Нам ведь ни к чему лишние приключения, верно? Потому – уходим.
Дон Кристобаль расплатился, и мы покинули заведение. На выходе мой спутник зацепился ногой за едва заметный порожек, и мне пришлось поддержать его, чтобы он не упал. Вдогонку донеслось:
– Один из них – Квазимодо, детдомовский. Это тот, который моложе. Он так переменился!.. Но я узнал его.
Квазимодо – моя кличка.
Когда мы уже оказались на улице и отошли на несколько шагов, я оглянулся, и мне показалось, что из ресторанных дверей нас провожают чьи-то внимательные глаза.
Глава вторая. В кутузке
Не успели мы отойти и на треть квартала, как подъехала машина с мигалкой, нас схватили дюжие полицейские и, сопровождая тумаками, погрузили в задний зарешёченный отсек. Дон Кристобаль не оказал никакого сопротивления. В тот момент мне казалось, что водка окончательно затуманила его мозг, и он не отдавал отчёта происходящему.
Несколько минут тряски на жёстком полу отсека, поворот налево, поворот направо, и машина остановилась. Снаружи послышался крепкий матерок, дверца распахнулась, и было велено выходить. Нас провели в отделение полиции, и в итоге мы оказались в довольно просторной слабо освещённой камере без окон.
Испанец повалился на деревянный топчан и мгновенно уснул. Временами он всхлипывал, издавал неясные звуки и называл какие-то имена. Наконец он ясно произнёс: «Наташа, милая, прости!.. Ой, мамочки, да за что же меня так?»
Я сидел на другом топчане и размышлял над превратностями судьбы. Сначала меня били, потом я разделывался с вкусной едой в роскошном по ольмапольским меркам ресторане, теперь вот оказался в изоляторе или камере предварительного содержания – я не знал, как такие помещения правильно называются.
Не очень-то кайфово оказаться в кутузке, но почти вся моя жизнь проходила под минорные аккорды, потому и сейчас я не слишком унывал, а больше думал о том, как бы выбраться из неблагоприятной ситуации с наименьшими потерями. Хотелось бы обойтись без очередных побоев, оскорблений и тому подобного.
Прошёл час или больше, прежде чем за дверью послышалась грубая речь, заскрежетал замок, и в камеру вошли три полисмена с дубинками.
– А ну, подъём! – рявкнул старший из них с широкими лычками на погонах.
Словно подброшенный, я сорвался с топчана и встал, вытянувшись в струнку.
Мой же сосед по камере лишь зашевелился, неразборчиво пробормотал два-три слова и повернулся на другой бок лицом к стене.
– Я кому сказал – подъём! – ещё яростней крикнул сержант.
– О господи, да когда же дадут поспать! – теперь уже отчётливо проговорил испанец и поворочал боками, устраиваясь поудобнее.
