Потом он повернулся и посмотрел на человека, которого знал с самого его рождения.
Тот обогнал его в росте. Стал крепким. Чисто выбритое лицо, волнистые темные волосы, темно-карие глаза, серьезные и добрые. И с тем же намеком на озорство.
Арман изучал в Кембридже английский язык, но по возвращении в Квебек, вместо того чтобы податься в адвокаты или в бизнес, как советовал ему крестный, молодой человек поступил в академию Квебекской полиции.
Он сделал свой выбор.
И еще он нашел чудо. Оно явилось ему в лице младшего библиотекаря Национальной библиотеки и архива в Монреале. Библиотекаря по имени Рейн-Мари Клутье.
Стивен пригласил крестника на ланч в «Риц», чтобы отпраздновать это.
«Где ты собираешься делать ей предложение?» – спросил Стивен.
«Догадайтесь».
«В Париже».
«Oui. Она никогда там не была».
Арман и его крестный каждый год посещали Париж. Исследовали город, открывая для себя новые места. А день заканчивали мороженым в отеле «Лютеция», расположенном напротив дома, в котором у Стивена была квартира. Официанты всегда суетились вокруг мальчика, даже когда он стал взрослым мужчиной.
Приемная бабушка Армана, Зора, воспитавшая мальчика, не одобряла его походы в отель, но Арман только годы спустя понял почему.
«Это будет нашей маленькой тайной», – говорил ему Стивен.
Стивена бабушка тоже не одобряла. Хотя и в этом случае Арман узнал причину лишь по прошествии многих лет. Как узнал и то, что crème glacée[7] в «Лютеции» – самая скромная из тайн его крестного.
За бокалом шампанского в ресторане «Риц» в Монреале Арман рассказал Стивену о том, как он собирается делать предложение.
Когда он закончил, крестный уставился на него.
«Господи, garçon, – сказал Стивен. – „Врата ада“? Милостивый боже, и тебе доверили пистолет?»
Стивену тогда было под шестьдесят, мужчина в расцвете сил. Магнаты от бизнеса вокруг него были приструнены. Арман подозревал, что даже мебель побаивалась Стивена Горовица, когда он входил в комнату.
Дело было не только в силе его личности и огромном богатстве, которым он занимался, приобретая и владея, но и в его готовности использовать свои возможности и деньги, чтобы уничтожать тех, в ком он видел мошенников.
Иногда у него уходили на это годы, но в конечном счете он их сокрушал. Силой. И терпением. Стивен Горовиц обладал и тем и другим.
Он был искренне добр и открыто безжалостен. И когда он обращал свои пронзительные голубые глаза на жертву, ту пробирала дрожь.
Но не Армана.
Не потому, что он никогда не оказывался под прицелом, а потому, что он знал: Стивен никогда не причинит ему вреда. Арман и сам боялся причинить ему вред. Разочаровать его.
Он поспорил со Стивеном. Объяснил, что любит Рейн-Мари и любит тихий сад в центре Парижа.
«Где найти лучшее место для того, чтобы сделать предложение?»
«Не знаю, – ответил Стивен, буравя его ясными голубыми глазами. – В метро? В катакомбах? В морге? Да бога ради, garçon, где угодно, только не перед „Вратами ада“».
И после короткой паузы Арман рассмеялся. Он понял, на что намекает Стивен.
Сам он не думал о той скамье как о скамье перед «Вратами ада». Он думал о ней как о месте, где он обрел толику свободы от безысходной скорби. Возможность умиротворения. Где он нашел счастье с лимонной помадкой на подбородке и сахарной пудрой на свитере.
Вместе с крестным он нашел для себя святилище рядом с «Вратами ада».
«Я скажу тебе, где ты должен это сделать», – пообещал Стивен. И сказал.
То было тридцать пять лет назад.
У Армана и Рейн-Мари было теперь двое взрослых детей. Даниель и Анни. И три внука. А в Париж их привело ожидаемое вскоре появление у Анни второго ребенка.
Арману исполнилось столько же лет, сколько было Стивену, когда у них состоялся разговор о том, где лучше делать предложение. Арман, более шести футов ростом и крепкого телосложения, уже почти полностью поседел, его лицо избороздили морщины – следы прожитых лет и груза нелегких выборов, которые ему приходилось делать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глубокий шрам на виске говорил о том, какую плату требует его работа. Плату за право быть старшим офицером Квебекской полиции.
Но были и другие морщины. Более глубокие. Они начинались в уголках глаз и краев рта. Морщины смеха.
Они тоже говорили о тех выборах, которые делал Арман. И о грузе, который ложился на его плечи после каждого сделанного выбора.
Стивену стукнуло уже девяносто три, и хотя он становился все слабее, но все еще был грозен. Он по-прежнему каждый день приходил на работу и наводил ужас на тех, кому требовался страх если не перед Господом, то по крайней мере перед этим человеком.
Его конкуренты по бизнесу ничуть не удивились бы, узнав, что любимая скульптура Стивена Горовица – роденовские «Врата ада», включающие в себя знаменитого «Мыслителя», а под ним – души, падающие в бездну.
И снова крестный и крестник сидели бок о бок на скамье и ели пирожные под лучами солнца.
– Слава богу, что я убедил тебя сделать предложение в Люксембургском саду, – сказал Стивен.
Арман хотел было поправить его. На самом деле это произошло не в Люксембургском саду, а в другом.
Но он не сказал ни слова, только взглянул на своего крестного.
Не начал ли Стивен сдавать? Это было бы естественно в девяносто три года, но для Армана – немыслимо. Он протянул руку и стряхнул сахарную пудру с жилетки Стивена.
– Как поживает Даниель? – спросил Стивен, отводя руку Армана.
– Прекрасно. Теперь, когда девочки пошли в школу, Розлин вернулась на работу в дизайнерскую фирму.
– Даниель доволен своей работой здесь, в парижском банке? Он планирует остаться?
– Oui. Он даже получил повышение.
– Да, я знаю.
– Откуда ты знаешь?
– У меня деловые отношения с этим банком. Кажется, Даниель сейчас работает в отделе венчурного капитала.
– Да. Это ты?..
– Я ли посодействовал его повышению? Нет. Но мы с ним контактируем довольно часто, когда я в Париже. Мы разговариваем. Он хороший человек.
– Да, я знаю.
Арману показалось занятным, что Стивен почувствовал потребность сказать ему об этом. Словно он сам не знает собственного сына.
Но следующее, что сказал ему Стивен, было уже не столь занятным.
– Поговори с Даниелем. Помирись с ним.
Эти слова потрясли Армана, и он повернулся к Стивену:
– Я что-то не понял.
– Тебе нужно помириться с Даниелем.
– Но мы помирились. И уже давно. У нас отличные отношения.
Проницательные голубые глаза впились в Армана.
– Ты в этом уверен?
– Что ты знаешь, Стивен?
– Я знаю, так же как и ты знаешь, что старые раны глубоки. Они могут загноиться. Но ты видишь это в других, а в своем сыне не замечаешь.
Арман почувствовал прилив гнева, но понял, откуда это пришло. Боль. А под ней – страх. Он залечил раны со своим старшим ребенком. Давно. Он был в этом уверен. Разве нет?
– О чем ты говоришь?
– Как ты думаешь, почему Даниель приехал в Париж?
– По той же причине, по которой сюда приехали Анни и Жан Ги. Они получили заманчивые предложения.
– И с тех пор между вами все хорошо?
– Случались кое-какие шероховатости, но – да, все хорошо.
– Я рад.
Однако Стивен не выглядел ни довольным, ни убежденным. Прежде чем Арман продолжил расспросы, Стивен сказал:
– Это твой сын. А что насчет твоей дочери и Жана Ги? Они хорошо устроились в Париже?
– Да. Есть кое-какие переходные трудности. Анни в декретном отпуске в своей адвокатской фирме, а Жан Ги приспосабливается к работе в частном секторе. Им пришлось попотеть.
– И неудивительно. Поскольку он больше не твой заместитель в полиции, он не может арестовывать людей, – сказал с улыбкой Стивен, хорошо знавший Жана Ги. – Это, должно быть, нелегко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Он действительно чуть было не арестовал коллегу, которая попыталась влезть перед ним в очередь за ланчем. Но он быстро учится. Ничего страшного не случилось. Хорошо, что он назвался Стивеном Горовицем.
