прошлого года с «Евро-3» если туда заедешь, первая же камера тебе 500 рэ штрафа пришлёт. Вот я и радуюсь с тех пор: машина вроде у меня есть, и как бы у меня её нет. Здесь езди, здесь не езди. Зашибись!
— А ты на каршеринг переходи, ‒ засмеялся Алексей. — На их машинах уже новые двигатели стоят, не ниже «Евро-4».
— Смейся, смейся, ‒ обиженно возразил ему Кирсанов. — Посмотрю я на тебя, когда в Москву будут разрешать только на электрокарах заезжать. А ведь всё к тому и идёт.
— Коллеги, а что вы их, парковщиков и власти московские так ненавидите? — снова вмешалась в разговор двух приятелей Ольга. Я вот, например, до работы добираюсь на метро и пешком хожу, ножками. Как по мне, так эта платная парковка порядок хоть в городе навела: и припарковаться сейчас можно в центре днём, и на такси по выделенке, если вдруг приспичит, быстро добраться. А благодаря этим новым экологическим ограничениям в центре города теперь и воздух другой. А вообще советую вам: бросайте вы эти свои тачки и айда с простым народом на метро.
Комната в ту же секунду наполнилась задорным смехом этой молодой и беспечной женщины.
Алексей и Дмитрий, слегка поморщившись, на этот раз ничего не стали возражать, при этом каждый из них вспомнил свою историю знакомства с Ольгой, когда она, ещё вчерашняя скромная студентка, пришла четыре года назад устраиваться на работу в офис их фирмы. История Алексея была, пожалуй, пикантнее. Но об этом позже.
Ольга была женщиной, что называется, в самом соку; симпатичная, среднего роста, нормального телосложения, с короткими тёмными волосами и карими глазами. Но в этих самых глазах, широко раскрытых и окантованных длинными ресницами, как будто жил какой-то чёртик, который то и дело заводил и будоражил хорошо знавших Ольгу мужчин, как бы предлагая им поиграть в опасные игры-гляделки, но вот женщин, особенно тех, что были старше её по возрасту, он напротив заставлял нервничать, проявлять необъяснимое даже им самим беспокойство, будто Ольга и есть та самая роковая брюнетка, чьё появление способно вдребезги разбить их сложившуюся размеренную жизнь, и которая именно у них легко при желании отобьет их единственного драгоценного мужчину. Отсюда-то и проистекали все проблемы Ольги в общении с коллегами-женщинами. Только давно уже немолодая Надежда Викентьевна, старейший сотрудник отдела Алексея, много лет назад потерявшая семью и надежду обрести её вновь, единственная из всего женского коллектива фирмы по-доброму, даже по-матерински относилась к Ольге. Во всех производственных и житейских спорах Арпенина — так была фамилия Надежды Викентьевны — неизменно занимала сторону своей подопечной. Мало того, периодически подкармливала её и давала по-настоящему ценные советы. Только с Надеждой Викентьевой и была откровенна в рабочее время Ольга.
— Оленька, подойдите, пожалуйста, посмотрите, что тут у меня есть для Вас, — украдкой подозвала Арпенина Ольгу.
— Да-да, Надежда Викентьевна, — отозвалась Ольга, ‒ уже иду.
Крупное спелое розовое с зеленым яблоко неожиданно появилось из большой, видавшей виды кожаной сумки Арпениной. На лице Надежды Викентьевны проступила легко уловимая торжествующая улыбка:
— Угощайтесь, Оленька!
— Ну, зачем Вы, ей Богу? — воскликнула Оля, округляя свои и без того большие красивые глаза, — Вы меня просто балуете, Надеждочка Викентьевна… Ой, какое яблочко! — при близком знакомстве с яблоком лицо Ольги вдруг озарила неподдельная широкая улыбка, белые её ровные зубы показались, что называется, в полный рост.
— Спасибо! — слегка облизнув свои тонкие губки, Ольга с громким хрустом стала откусывать у яблока один за другим большие и сочные куски, попеременно морща глаза одновременно и от удовольствия, и от гримасы, и от наполняющей рот кислоты.
Эти звуки вызвали лёгкое оживление в комнате. Алексей и Дмитрий невольно оторвали свои глаза: один от экрана монитора, другой — от смартфона. Бросив короткий взгляд на Ольгу, Кирсанов ухмыльнулся, а Алексей даже при этом фыркнул: не то от удовольствия лицезрения красивой женщины в её природном естестве, не то — от нахлынувших на него, ещё не успевших уснуть воспоминаний.
— Приятного аппетита! — торжествующе произнесла Арпенина, — и зачем Вы так с ними спорите, Оленька? С мужчинами лучше всегда соглашаться, а делать — всё равно по-своему, уж поверьте моему опыту, — уже чуть слышно и, немного наклоняясь в сторону Ольги, закончила она.
Прошло почти два часа. В офисе уже собрались все сотрудники фирмы, не доставало лишь заболевшей ещё на прошлой неделе Марьясовой и ушедшего с понедельника в отпуск по семейным обстоятельствам Сидоренко. Все обитатели комнаты работали в двух отделах фирмы: отделе продаж, возглавлял который Алексей, он же Алексей Евгеньевич Ропотов, и отделе закупок, начальником которого был его друг, Дмитрий Николаевич Кирсанов. Бухгалтерия, остальные специалисты и руководство фирмы: генеральный директор и основной её владелец Кольцов Михаил Андреевич, а также его заместитель Николай Павлович Авдеев, у которого был небольшой пакет долей фирмы, располагались в других комнатах офиса, который в этом здании уже шесть лет арендовала фирма Кольцова. Что же до бизнеса, которым она занималась, — это была торговля климатическим оборудованием, в основном, промышленными вентиляторами и кондиционерами. Дела у фирмы последнее время, прямо говоря, были неважными.
Глава II
Алексею было четырнадцать лет, когда он впервые столкнулся лицом к лицу с бедой. Мама Алексея, Светлана Георгиевна Ропотова, в девичестве Полетаева, внезапно заболела и вскорости умерла. Отец же его, Евгений Владимирович, помаялся вдовцом с годик, помаялся, да и женился повторно. Вот только общего языка Алексей со своей мачехой так и не нашёл. Молодая властная женщина, грубая и бестактная — ни в какое сравнение не шла она с мамой Алёши — сразу невзлюбила пасынка.
А что отец? Новая супруга быстро заменила ему все прежние радости, сняла с него все печали, все заботы, в том числе и о внезапно осиротевшем сыне. Были у мачехи ещё две дочери от прежнего брака, но они хоть и были моложе мальчика, в своём отношении к нему повторяли свою мать.
Вот так холод, безутешность и гнетущее одиночество воцарились в душе Алёши. Иногда залезет он, всеми ругаемый и гонимый, в платяной шкаф, накроется с головой материным ещё платком, и давай из себя слезу гнать. Да вот только одна слеза скупая и выходит. Вроде и хочется маме пожаловаться, припасть, поплакать ей в коленки, пересказать все обиды, обнять покрепче и так долго-долго не отпускать, а образ её никак предстать перед Алёшей не может, как будто и не было её у него вовсе. Посидит-посидит так, да и выйдет из своего прибежища. А куда деваться-то?
Прошли годы
