вот только глаза смотрели спокойно и оценивающе, словно он уже просчитывал варианты, как ему избавиться от, так называемой жены. — Третье: — негромко продолжила Элида, не желая раздумывать над словами герцога, — все женщины из прислуги, нанесшие мне оскорбление должны быть подвергнуты прилюдному наказанию в виде ударов плетью.
— Что за дикое невежество, — сквозь зубы процедил Лоут. — Подобные наказания существуют только в самых отсталых и захудалых городах и поселениях, в моем доме подобного не будет!
— Если вы откажетесь, — спокойно ответила Элида, то за каждую из женщин, в качестве виры, вы должны мне выплатить по сто пятьдесят золотых цехинов. — Элида протянула Лоуту листок, на котором аккуратным почерком были выписаны все условия. Он также спокойно взял его, а потом не читая скомкал и бросил на пол.
— А теперь, милая женушка, слушай меня, — глаза герцога стали черными, и Элида почувствовала, как ее веки наливаются свинцом, а слова мужа, которые он стал произносить немного нараспев, раскаленными иглами впиваются в мозг: — Ты забудешь все плохое, что происходило в эти дни. Ты помнишь только венчание, а потом ты приехала в этот дом. Тебя встретила вышколенная, вежливая прислуга, ты всем довольна и очень счастлива. Повтори! — Губы Элиды шевельнулись в попытке повторить слова мужа, но в этот момент черная волна беспамятства накрыла ее с головой, последнее, что она помнила были слова отца:
— Элида, никогда не снимай этот амулет, он предохранит тебя от ментальной атаки. Понимаешь, если для всех остальных людей, такое вмешательство в сознание грозит подчинением, потерей памяти, то для нас с тобой это грозит смертью. А ты должна беречь каждую свою жизнь у тебя их всего девять.
— Девять? — тогда очень сильно удивилась она. — Как у кошки?
— Ты и есть мой ненаглядный котенок, — засмеялся отец. — Самый дорогой и самый бесценный… — Вместе с этим воспоминанием вспыхнуло еще одно — амулет, подаренный отцом уже который год, спокойно лежал в шкатулке, потому что не подходил ни к одному наряду и мать строго-настрого запретила его надевать.
… В себя она пришла уже в своей комнате. Она открыла глаза и резко села на кровати. Лоут сидел рядом на стуле, бессильно опершись спиной о резную стойку изножья кровати. По его состоянию Элида поняла, что он потратил почти весь свой магический резерв, чтобы вернуть ее к жизни, но Элида не почувствовала и капли благодарности за этот его самоотверженный поступок, совсем наоборот. Она с ненавистью посмотрела ему в глаза и сказала твердо, чеканя каждое слово:
— У вас есть время подумать до восьми часов утра, после этого уже ничего нельзя будет сделать. Письма попадут в руки тем, кому они отправлены. — Лоут потрясенно смотрел на Элиду, ему вдруг показалось, что это не она, а совсем другой человек. И говорила она очень странно. Обычно о времени говорили достаточно размыто: до завтрака, после обеда, перед ужином. Часы были у единиц и такая роскошь, как определения точного времени была большинству недоступна, поэтому Лоут не столько поразился тому, что Элиду не подействовала его магия, сколько этим ее словам. — Пожалуйста, оставьте меня одну, — между тем продолжала Элида. — Мне надо собрать вещи, для отъезда отсюда, — взглянув в удивленные глаза мужа, она спокойно пояснила: — Лорд Лоут, я нисколько не сомневаюсь в том, что вы согласитесь и на мой отъезд, и на выплату мне содержания. Я знаю, что вы умный, здравомыслящий человек, так не разочаруйте меня в этом убеждении. — Лоут встал со стула, несколько секунд всматривался в лицо Элиды, она почувствовала, что он сканирует ее лицо на предмет обнаружения иллюзий. Но это была она, вернее уже не она, но Лоуту знать об этом было совсем не обязательно.
Ч. 1 Гл. 2
Глава 2
…Провалившись в темноту под воздействием ментального влияния Лоута, Элида очнулась на деревянном полу, покрашенном местами облезшей, красно-коричневой краской. Она лежала в луже собственной рвоты. Элида прикрыла глаза пытаясь понять, что происходит, если это галлюцинация, навеянная Лоутом, то она какая-то… странная — вот самое подходящее слово, которым можно было охарактеризовать то, что сейчас окружало Элиду. Она еще раз открыла глаза, брезгливо поморщившись с трудом привстала, и тут чужие воспоминания, словно бурная река хлынули в ее сознание, заполняя все пространство, отодвигая собственные воспоминания Элиды, куда-то на задворки. Она всем своим существом мгновенно приняла это новое сознания, со всеми эмоциями, мыслями, ну и само-собой, памятью. Ее звали Катя Следчакова, и она тут же вспомнила, что страшно гордилась тем, что детском доме носила собственную фамилию, а не ту, что ей дал персонал. Когда ее забрали в детский дом, она одна из немногих детей (из той бандитской шайки, в которой состояла), помнила свою настоящую фамилию, имя, и даже имена родителей. И хоть это не помогло ей отыскать семью, зато заметно выделяло ее из однотипных Найденовых, Найденых и других вариаций слова «найденный». Свою фамилию и отчество директор детдома зарекся давать, после нескольких неприятных случаев, о которых смеясь шепотом рассказывали воспитатели и нянечки.
Чужие воспоминания теснились в голове, мешая думать о самом главном: как она здесь оказалась? Что собой представляет это «здесь»? Как отсюда вернуться в свой мир? А еще очень противно было ощущать грязную, облеванную одежду и мерзкий привкус во рту. Элида пошевелила языком и поняла, что страшно хочет пить. Пить хотелось так, что все раздумья о том, что делать дальше, плавно слились в одно желание — напиться воды. Она помнила, что умывальник и кран, из которого можно набрать воды, находится на этаже в конце коридора, там же находились душевая и туалет. Она с трудом глотнула, раздумывая, хватит ли у нее сил доползти до умывальника, или лучше позвать кого-то на помощь, но от одной только мысли в каком виде она сейчас находится, мысль о помощи тут же растворилась, зато испытываемый ею стыд, придал силы, и перевернувшись сначала на четвереньки, а потом, цепляясь за железную спинку кровати, она смогла выпрямиться и осторожно выйти в коридор. Больше всего она боялась встретить кого-нибудь, но опасения оказались напрасными, все были на работе и только она так «весело» проводила свой единственный выходной.
Она жадно пила и никак не могла напиться, и вот в эту самую секунду она почувствовала,
