– Земла, земла-а!.. Цветочни земла-а-а!.. Чернозем земла-а-а!..
Рядом с кабинетом начальника кабинет тюремного надзирателя. Между этими тремя достопримечательностями – сторожевой вышкой, кабинетом начальника и кабинетом надзирателя – существует своеобразная магическая связь. Допустим, беззаботный часовой на вышке заметил, что вы смотрите в окно. Не спеша, но глядя на вас, он снимает телефонную трубку. И если вы переведете взгляд на кабинет начальника, то увидите, что тотчас же трубку поднимет начальник. Он с довольным видом кивает головой и, не опуская первой трубки, снимает вторую. А теперь посмотрите в окно кабинета надзирателя: надзиратель берет трубку, потом другую, и тут… в коридоре за дверью вашей камеры раздается протяжный телефонный звонок. Потом дверь камеры открывается, и если вы сами не успели соскочить с окна, вам энергично помогут это сделать другие. Следующие за этой несложной операцией три дня вы проводите в карцере.
Существует другой – более быстрый – путь попадания в карцер. Это когда беззаботный часовой звонит непосредственно надзирателю вашего коридора. Но так поступают лишь неопытные, наивные часовые-новички. Они ещё не усвоили элементарной истины: трудно сделать карьеру столь прямым путем.
Предположим, однако, что часовой не заметил вас. Что же вы ещё увидите из вашего окна?
Вы увидите большой квадратный двор тюрьмы. В этом дворе есть другой разбитый на четыре сектора, окруженный стеной со сторожевыми вышками, двор для прогулок. Для чего он разбит на четыре сектора? Для того, чтобы можно было вывести на прогулку заключенных сразу из четырех разных камер. Прогулки устраиваются в каждый погожий день, а продолжительность их зависит от количества обитателей тюрьмы. Обычно они длятся от тридцати минут до одного часа.
Затем вы увидите кухню. Рядом с кухней – больница. Чуть правее морг.
И наконец, огромные металлические ворота. Через ворота людей вводят группами, а выпускают по одному. Есть три способа выйти из этих ворот: первый – когда вы невиновны, второй – когда вы уже осуждены, и третий когда вы, словно Цикара[8], захотите вышибить ворота, но… это именно те девятые ворота, об которые Цикара обломал рога…
Все описанное – это, так сказать, внутреннее хозяйство тюрьмы. Оно, должно быть, куда сложнее, но из нашего окна больше ничего не видно.
Что касается внешнего мира – он для нас ограничен стометровой полосой противоположной улицы: пивной киоск, аптека, парикмахерская и шапочная мастерская. Вот и все, что можно обозреть с нашего наблюдательного пункта – из окна. И пункт этот безраздельно принадлежит Шошиа.
Шошиа[9] – так зовут одного из обитателей нашей камеры. Сперва я думал, что это прозвище, потому что, во-первых, смуглый Шошиа со своим клювообразным носом действительно очень похож на скворца, во-вторых, он, словно скворец, целыми днями сидит под окном (и поэтому почти все остальные дни проводит в карцере). Вы думаете, Шошиа боится карцера? Ничуть! Однажды он сказал мне:
– Ты, дорогой мой Заза, не поймешь, какая это радость – по выходе из карцера выглянуть в окно! Это может понять только Шошиа, который сидит в клетке и которого в гнезде ждут два желторотых слабеньких птенца…
Фотоснимки этих птенцов Шошиа раз десять на день достает из кармана и каждый раз при этом плачет горькими слезами:
– Чтоб ему сдохнуть, вашему идиоту отцу, детки мои! Черт меня дернул заниматься этим ежевичным соком?! Сидел бы на своем месте завхоза техникума! Разве мало было там денег?! Это все ваша мать, обезьяна паршивая!.. Ненасытная тварь!.. Поделом мне, болвану несчастному!
– И не стыдно тебе, Шошиа, так поносить собственную жену? возмущаюсь я.
– Ух! Ты не знаешь её, дорогой мой Заза! Это – чудовище, это алчный, ненасытный зверь!.. Пусть теперь продает свои бриллиантовые кольца, посмотрю, насколько их хватит!.. Мне ведь влепят лет десять, это точно!.. Все равно! Выйду, прогоню её и женюсь на моей соседке Сиран! Вот помяни моё слово!.. – Шошиа вдруг умолкает и потом произносит доверительно: Знаешь, какую она готовит толму10] ?
В камере, кроме меня и Шошиа, ещё восемь человек. Вечер. Я слышу звяканье ключей за дверью. Это, наверное, надзиратель: время вечерней поверки.
Так и есть. Дверь камеры медленно открывается, и входит молодой незнакомый надзиратель – мы его видим впервые. Все встают.
Надзиратель начинает пересчитывать нас. "Раз", "два", "три", чеканит он, тыча в каждого указательным пальцем.
Чтоб не сбивать надзирателя со счета, тот, кого он уже отсчитал, должен сесть, – таков порядок.
– Кто староста? – спрашивает надзиратель.
– Я! – отвечает с явным мегрельским акцентом один из нас и встает.
– Фамилия!
– Гоголь!
Надзиратель бросает на старосту косой взгляд.
– Имя!
– Чичико!
– Фамилия! – снова спрашивает надзиратель.
– Я ведь сказал, начальник, – Гоголь!
Глаза надзирателя наливаются кровью.
– Сгною в карцере! – ревет он.
– Новичок… – замечает кто-то.
– А вот и выкуси, уважаемый начальник! Фамилия моя на самом деле Гоголь[11]! – спокойно отвечает Чичико и садится.
Надзиратель раскрывает папку с бумагами, уставляется в список, потом с недоумением взглядывает на Чичико и, помолчав некоторое время, приступает к перекличке:
– Девдариани!
– Здесь!
– Накашидзе!
– Я!
– Гулоян!
– И я здесь!
– Гоголь!
Чичико не отвечает.
– Гоголь! – повышает голос надзиратель.
– Я не Гоголь! – вскакивает Чичико. – Я – Толстой, Илья Чавчавадзе, Дуту Мегрели[12], Грибоедов! Понятно? Не Гоголь я! Вычеркните меня из этого проклятого списка и отпустите домой! Ясно?!
Поднимается хохот. Надзиратель-новичок, смешавшись, растерянно улыбается.
– Ты откуда? – спрашивает он Чичико.
– Из Нахаребао[13], провалиться ему в тартарары! Двести лет назад дед моего деда поселился там, да и омегрелился. Ему что? Лежит себе в могиле. А мне из-за его фамилии покоя нет! Хотя бы словечко знал я по-русски или по-украински!.. Вот наказание!..
Мы кое-как успокоили Чичико.
Надзиратель продолжал:
– Чейшвили!
– Я, уважаемый!
– Мошиашвили!
– Здесь я, здесь, дорогой!
– Мебуришвили!
– Здесь!
– Гамцемлидзе!
– К вашим услугам!
– Саларидзе!
– Есть!
– Моголадзе!
– Его ещё не арестовали! – замечает кто-то.
– Соголадзе, – поправился надзиратель.
– Ищут!
– Чоголадзе! – выкрикивает надзиратель.
– Он в соседней камере, – показывает большим пальцем себе за спину Гулоян.
– Почему же его фамилия в этом списке? – спрашивает надзиратель.
– А я почем знаю? – удивляется Тигран.
– Уважаемый, быть может, вы ищете Гоголадзе? – спрашивает с изысканной вежливостью Шошиа.
Надзиратель молча смотрит на него, потом заглядывает в список и утвердительно кивает головой:
– Да, Гоголадзе!
– В таком случае это – я! – встает Шошиа.
Надзиратель захлопывает папку и обращается к старосте:
– Гоголь! Есть претензии у десятой пятого? ("Десятая пятого" означает: десятая камера пятого этажа.)
– Изложить письменно или доложить на словах? – спрашивает Чичико.
– Говорите! – хмурится надзиратель, вновь раскрывает папку.
Гоголь подмигивает нам.
– Я думаю, начнет Гамцемлидзе! – говорит он с улыбкой.
Гамцемлидзе поправил очки и начал:
– Вам, должно быть, известно, что мы – не обыкновенные арестанты…
– А какие же? – удивился надзиратель.
– Не перебивайте, уважаемый! Гамцемлидзе предупреждающе поднял руку. – Мы ведь не мешали вам при чтении списка!
Сбитый с толку надзиратель раскрыл было рот, но промолчал. А Гамцемлидзе продолжал:
– Наши дела на данном этапе находятся, так сказать, в стадии следствия, и этим положением должна определяться амплитуда обращения с нами, как с гражданами, находящимися в неофициальном, так сказать, в предварительном, временном заключении. Это обращение должно в разумных пределах колебаться между, так сказать, строгостью и милосердием таким образом, чтобы условия нашего пребывания в тюрьме на время, предусмотренное структурой и технологией следствия, были для нас, так сказать, приемлемы, ибо физические возможности человеческого организма и его моральные…
– Гоголь, – обратился надзиратель к старосте, и нижняя челюсть его задрожала, – чего он хочет?
– Похоже, что путевку на двадцать четыре дня в Лебарде[14]!
– Бесплатную? – спросил надзиратель.
– Бесплатную! – улыбнулся Чичико.
– Скажи ему, пусть сядет, пока я не сошел с ума!
– Я сяду, уважаемый, когда мне объяснят, почему, несмотря на мои настоятельные просьбы, я до сих пор не получил седьмой том Чернышевского! – заявил Гамцемлидзе.
– И этот человек должен сидеть в тюрьме?! – воскликнул Тигран Гулоян.
