сестрицу прекрасно понимал и даже одобрял, потому как угадать возможные действия явно неадекватного мальчика ну просто невозможно. Ведь на столе и нож, и вилка, и неплохо зарекомендовавшая себя сковородка. Короче вполне достаточно причин, чтоб у рационально оценивающего обстановку человека холодный пот выступил.
Вот только я ничего не мог с собой поделать. Ржал напропалую. И каждое новое действие или слово всерьез обеспокоенно-перепуганной сестры встречал новыми приступами неконтролируемого веселья.
А она опять: "Ну, миленький… Ну, хороший мой… Ну, не надо…"
Я же от смеха лыка не вяжу. Только и смог (с трудом) указать пальцем на потолок за спиной у сестрицы. С предосторожностями, опасаясь подвоха с моей стороны, она оглянулась и замерла.
Спустя пару мгновений мы ржали вместе, а над нами, точней над кухонной дверью, красовалась ярко-радостная композиция из смеси яичницы и радио.
*Совместный труд и его последствия.*
Не знаю как у сестрицы, но из меня глупенькие смешки сочились ровно до тех пор, пока живот не сказал: "Баста!" Мол, еще один хи-хи и лопну. Даже вздохнуть больно. Да и устал я так, словно снабжал электричеством если не весь город, то уж точно добрую его половину. Максимум на что хватало сил – это слегка приподнять голову над столом. Впрочем, сразу захотелось упасть обратно и не шевелиться. Заметившая мое движение Лета мило улыбнулась, сделав, как говорит мать, "очаровательные глазки".
– Что, Кузя, будем убирать или оставим до прихода родителей? – поинтересовалась она нежным голоском всезнающей старшей.
Меня словно по носу щелкнули, всколыхнув обиду. Ведь эта зараза опять назвала меня Кузей! Вот только сердиться сил не было. У меня вообще никаких сил не осталось. Но смолчать означало смириться.
– Лета, – я постарался говорить в эдаком дружески деловом тоне, даже ухитрился сесть вертикальнее, – тебя много раз просили, не называть меня так.
– Но ведь ты мой кузен… – она напоказ невинно-непонимающе поморгала, – значит, Кузя!
Забурлившее возмущение потребовало беспощадной ругани, однако внезапное вдохновение предложило другой путь:
– Ну, а ты мне сестра… – у меня даже силы появились окончательно распрямиться на своей табуретке, – "Sister" по-англицки. Значит, я тебя буду звать Сись!
– КАК?! – каркнула старшАя, забывая о маске "милой девочки".
– Или Сысь, – продолжил я "добивку", – точно пока еще не решил. Но обязательно скоро решу.
Глазки у сестренки стали большие-пребольшие. Наверняка представила как в школе, на виду у всего ее класса, ей на встречу несется мой допротивного звонкий "Сысь!"… Или "Сись!".
Я поддерживал ее видения довольно гаденькой улыбочкой. В ответ меня попытались прижечь возмущенным взглядом, но победа в гляделках осталась за мной. Лета же демонстративно устремила взгляд мимо меня в окно. На меня игнорирование не подействовало, и наслаждение триумфом не испортило. С другой стороны, человек я не жестокий, поэтому, выждав минутку, решил продолжить процесс переговоров:
– Ну, так что, сисьтя, договоримся?
Дернувшись, сестра "огрела" меня взглядом, но все же согласно кивнула, после чего отвернусь к нашему яичному натюрморту.
– Знаешь, – не прерывая разглядывания яичницы, заявила она, – мне ведь не очень нравится твое имя.
Я невольно пожал плечами:
– Тебе и твое не нравится…
– Еще бы! – она повернулась ко мне, словно предлагая разделить с ней возмущение, – ведь это надо додуматься – назвать ребенка Колеттой! Брр! – сестра брезгливо передернулась, словно и в самом деле прикоснулась к чему-то весьма противному, – Ну, согласись, куз… – небольшая заминка, – …зен, Колетта Воронцова звучит довольно по-идиотски.
– Ну, не на много хуже чем Анджей Воронцов… Но это пустой треп. Тебе прекрасно известно, что эти имена традиционны для нашей семьи…
– То, что нам осталось от далекого предка… Лучше нам богатство от него осталось, а не идиотские имена!
– Здесь у нас полное согласие. Впрочем, как и в том, что я тебя всю жизнь зову Лета, а ты меня Анджи, и, по большому счету, нет никаких причин ломать устоявшуюся систему.
– Между прочим, люди, – нравоучительным тоном произнесла сестрица, надевая маску многомудрого ментора, – должны перерастать и себя, и свои имена.
– Люди, – с не меньшей нравоучительностью ответил я, – должны для начала дорастать до своих имен.
Сестрица улыбнулась:
– Все может быть. Все может быть, – и, подмигнув, спросила, – ну что, будем убирать?
***
Роли распределились по росту: мне отмыть радио, Лете – стены и потолок. Сестра, конечно, тоже не баскетболистка, но до радио розетки доставала с пола, а уж взгромоздившись на табурет, могла покорить все настенное подпотолочное пространство, вызывая у меня прилив жгучей зависти. Я, конечно, всем демонстрирую полное равнодушие к своей низкорослости, а под настроение даже могу доказать, насколько маленьким быть лучше чем большим. Вот только себя не обманешь. Поэтому, забыв про радио, я сидел и с мечтой о подрасти, глазел на оттирающую следы яичницы Лету… И поэтому видел весь ее акробатический этюд от и до.
Вина, несомненно, лежала на казавшейся довольно крепкой на вид табуретке. Впрочем, поначалу она вполне оправдывала возложенное на нее доверие, выполняя обязанности прочного постамента. Однако, стоило потянувшейся за дальним пятном Лете уклониться посильнее от вертикали, как одна из ножек с легким треском отсоединилась от поперечных планок. Видимо, почувствовав под ногами некоторую неустойчивость, сестра сделала попытку обрести стабильность и, взмахнув рукой, ухватилась за радиорозетку.
Зачем она это сделала, не знаю. Женские существа, особенно моя сестра, весьма непредсказуемые создания. Сделала и все тут, а последствия… Последствия оказались довольно оригинальные, так как маленький рыженький квадратик героя корчить из себя не стал, а просто взял и оторвался, оставив на своем месте пару оголенных проводов. Не ожидавшая такого "предательства" Лета по инерции полетела прямо на стену. Да еще голову повернула посмотреть, что происходит. Короче говоря, стена, провода и сестрицын нос встретились. Именно в этот момент табуретка окончательно решила разваливаться на составляющие, отчего вся эта вавилонская башня с треском и завываниями обрушилась вниз.
– Вау! – невольно вырвалось у меня… Конечно, русский язык и богат, и могуч, но все же для эмоционального описания такого шикарного полета лучше американского "Вау!" придумать что-нибудь сложно… Правда, додумывать эту мыслю я не стал, а просто привстал, пытаясь полностью обозреть "руины".
Места на полу там было не много, однако сестрице удалось найти довольно компактное полусидящее положение. Вот только настораживало, что она не ругалась… И не шевелилась.
– Э?! Лета?! Ты как?
Видимо, никак. Как лежала, так и лежит.
– Лет?! – позвал я ее еще раз на всякий случай… Даже не шелохнулась…
Стараясь ни о чем не думать, я встал из-за стола и, подойдя к сестре, присел на
