Рейтинговые книги
Читем онлайн Под брезентовым небом - Александр Бартэн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 56

Только теперь, когда началось представление, стали  постепенно заполняться нижние ложи. Надменно оглядывая зал сквозь стекла перламутровых лорнетов, шествовали дамы: шуршали шелка, на шляпах качались цветы и перья. За дамами — кавалеры. Штатские — в черных, с иголочки, парах. Военные в мундирах, эполетах, аксельбантах.

Юный наездник все еще мчался на тонконогой лошади. Мне стало обидно, что входящие в зал и сами на него не смотрят, и другим мешают.

—   Мама, пускай они скорей усаживаются!

Мать сделала «страшные» глаза, и я замолк. Добрых четверть часа еще продолжалось это шествие.

Господин цирковой директор — о чем объявлено было с особой торжественностью — вышел в середине первого отделения. Коротконогий, припадающий на одну ногу, с тяжелым квадратным подбородком и усами, такими же чернильно-черными, как и цилиндр на голове, он взмахнул длинным бичом, и по этому знаку выбежали лошади: шестерка гнедых, шестерка вороных. Повинуясь бичу, они покорно менялись местами, вальсировали, передними ногами шли по барьеру.

—   До чего же послушные! — восхитился я.

—   В этом нет заслуги Чинизелли, — усмехнулся художник. — Мне говорили, что он не утруждает себя репетициями. Лошадей ему дрессируют помощники, а он лишь пожинает плоды чужого труда.

В первом отделении все было интересно: акробаты, жонглеры, воздушные гимнасты. И еще, в паузах между номерами, публику потешали клоуны. Но они не понравились мне: какие-то нескладные, в мешковатых балахонах, с грубо размалеванными лицами. Даже речь у них была уродливая: одни визжали, другие шепелявили. И все-то над ними вволю издевались: подножки ставили, опилками посыпали, обливали водой. Одного даже закатали с головой в ковер.

Начался антракт. Художник пригласил меня посмотреть конюшню. Туда направились многие из лож и партера. Только на галерке продолжали стоять неподвижной толпой.

—  А как же они? — спросил я. — Они разве не спустятся вниз?

Художник переглянулся с матерью, и она отвела глаза:

—   После, Шурик... После сам во всем разберешься.

Я даже не представлял себе, что конюшня может быть такой красивой. С двух сторон тянулись стойла, а в проходе между ними лежала мягкая ковровая дорожка. Все лошади — несколько десятков лошадей с шелковисто расчесанными гривами — повернуты были головами к проходу, над каждым стойлом висела табличка с кличкой лошади, и тут же, одетые в куртки с цветными отворотами, стояли конюхи: они продавали морковь. Художник купил для меня морковь, и я протянул ее лошади с белой звездочкой на лбу, теплые и мягкие губы осторожно притронулись к моей ладони, и лошадь взмахнула головой, точно поблагодарила. И еще, в самом конце конюшни, стояла низенькая мохнатая лошадка, ее звали «пони», и она тоже с удовольствием взяла у меня морковь.

Вернулись в зал. Перед началом второго отделения показывали кинематограф. Перед оркестровой раковиной развернулось большое полотно, свет в зале притушили, и комик Глупышкин побежал по экрану, нелепо, подпрыгивая, ногой цепляясь за ногу...

Теперь я расскажу о самом главном. Это главное началось с того момента, когда, отделясь от остальных служителей, вперед шагнул человек во фраке.

Он дождался полной тишины и зычно возвестил:

—  Первая гастроль первого русского клоуна Анатолия Дурова!

Дуров оказался совершенно не похожим на клоунов, до того выступавших между номерами. Светлый атласный костюм облегал его стройную фигуру. Чулки до колен. Остроносые туфли с блестящими пряжками. Шею, спускаясь на грудь, охватывало пышное кружевное жабо, а на рукавах, свисавших длинными концами, нежно позванивали бубенчики.

Вот какой он был. Моложавый, с открытым, приветливо улыбающимся лицом, почти не тронутым гримом.

Приветственно подняв руку, Дуров обошел манеж. Выйдя затем на середину, начал вступительный монолог, посвященный тяжелой военной године, безвестным героям в солдатских шинелях...

—  Скучно, господа! — зевнул кто-то в соседней ложе. — Неужели даже в цирке нельзя отдохнуть от политики?!

И не менее презрительный голос в ответ:

—  А что же ожидать другого? Русский, доморощенный клоун!

Дуров, как видно, расслышал эти слова. На мгновение нахмурился, строже сделались глаза. Но, тут же овладев собой, звучно дочитал монолог.

Ложи почти не откликнулись. Зато галерка взорвалась аплодисментами. Вскинув голову, Дуров оглядел галерку, увидел повязки раненых солдат и подчеркнуто низко поклонился.

—  Как вам это нравится, господа? — снова послышалось рядом. — Копеечная галерка ему дороже партера!

Затем Дуров начал показывать своих дрессированных зверей. Дрессированы были они на славу, и Дуров обращался к ним так ласково и уважительно, будто это были лучшие его друзья. Художник, не теряя времени, вынул альбом и быстрыми штрихами стал зарисовывать артиста.

Но самое интересное было еще впереди. Сложив ковер, служители увезли его на тачке, а вдоль барьера проложили самую настоящую железнодорожную колею. Появилось и станционное здание: миниатюрное, но с платформой, входным турникетом, колоколом, семафором, стрелками. К этой-то станции и подошел поезд — пыхтящий паровоз, а за ним разноцветные вагоны первого, второго, третьего класса.

И вот началась посадка — звериная, птичья. Удивительная посадка, потому что воспитанники Дурова, пройдя турникет, строго по ранжиру занимали места в вагонах. Вислоухий заяц, правда, попытался проскочить без билета, но был изобличен и с позором изгнан. Что же касается Дурова, командовавшего посадкой, — для каждого из пассажиров он находил меткое сравнение. Хорька представил как грызуна-интенданта. Свинью сравнил с подрядчиком, наживающимся на заказах военного ведомства. Когда же появился важно шагающий индюк, Дуров воскликнул:

—  Дорогу его превосходительству!

Подобных острот ложи уже не могли стерпеть. Послышался ропот, а какой-то господин в котелке даже возмущенно сорвался с места.

—  Понимаю, понимаю! — с любезнейшей улыбкой обратился к нему Дуров. — Вам также захотелось воспользоваться моей дорогой. Несмотря на все трудности нынешнего времени, она действует бесперебойно... Увы, мест больше нет! Посадка животных окончена!

Галерка снова взорвалась аплодисментами. Побагровевший господин кинулся прочь из зала. Я заметил раздраженное лицо Чинизелли: выглянув из-за занавеса, он что-то выговаривал человеку во фраке, а тот лишь разводил растерянно руками.

—   Не кажется ли вам, что Дуров ведет себя слишком неосторожно? — обернулась мать к художнику.

—   О да! Гражданской смелостью бог его не обделил. Не исключаю, что и сегодня дело может обернуться полицейским протоколом, а то и штрафом...

Дождавшись, когда зал затихнет, Дуров продолжал:

—  Впрочем, в порядке исключения я мог бы взять еще одного пассажира: малолетнего, не занимающего много места. Имеются ли желающие?

И задержал взгляд на нашей ложе: позднее я узнал, что артист и художник были знакомы.

—   Как зовут тебя? — обратился Дуров ко мне.

—   Шурик.

—   Шурик? Превосходное имя!.. Ну, а хотел бы ты, Шурик, прокатиться по моей дороге?

Мать обеспокоенно шевельнулась, но Дуров отвесил ей галантный поклон:

—  Мадам! Разумеется, без вашего согласия я не решусь.  Но поглядите сами: ваш сын мечтает о такой поездке!

Дальнейшее произошло молниеносно. Мать слова не успела выговорить, как сильные и ловкие руки выхватили меня из ложи.

—   А теперь в путь-дорогу, Шурик! Кстати, в каком классе ты предпочитаешь ехать?

—   На паровозе!

—   На паровозе? Лучше быть не может! — восхитился Дуров. И обратился к дежурному по станции: — Не откажите в любезности, Гусь Иванович, дайте сигнал к отправлению.

Вытянув длинную шею, гусь лапчатый схватился клювом за веревку колокола. Пес-барбос ударом лапы перевел стрелку. Мартышка-машинист дала троекратный заливистый свисток. И поезд тронулся, шипя, пыхтя, стуча колесами. И спереди, верхом на паровозе, восседал Анатолий Леонидович Дуров, и я сидел у него на колене, и душистый ус щекотал мне щеку, и бубенчики на длинных рукавах продолжали звенеть...

После, когда капельдинер вернул меня из-за кулис в ложу и я, переполненный блаженством, лишь крутил головой, мать тронула ладонью мой лоб:

—   Так и есть. У ребенка лихорадка, жар!

—   Ни то ни другое, — возразил художник. — Это называется первой встречей с искусством.

—   С искусством? Но ведь это всего лишь цирк!

—   Это искусство! — подтвердил художник.

Выйдя из цирка, мы снова попали в туманную мглу: она сделалась еще плотнее, влажной пылью ложилась на лицо. У входа в Дворянское собрание по-прежнему разгружались санитарные кареты, и ряды носилок, не убывая, ждали своей очереди на мокром булыжнике.

— Вот об этом-то и говорил Анатолий Леонидович в своем монологе, — напомнил художник, провожая нас до дому.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 56
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Под брезентовым небом - Александр Бартэн бесплатно.
Похожие на Под брезентовым небом - Александр Бартэн книги

Оставить комментарий