Рабочие ломают гигантское мраморное сооружение храма Христа Спасителя. Пытаются осторожно снять васнецовскую стенопись. Но ничего не получается… (1930 г.)
Демонстранты (на 1-е Мая) несут портреты т. Сталина. Раньше этого не было… Большие трудности с продовольствием. В магазинах ничего нет. Продовольственные и промтоварные карточки не отовариваются. Базары замерли. Колоссальные очереди повсюду. Трамвай почти перестал работать… Нас посылают разъяснять причины временных трудностей… (1931 г.)
…На перекрестках улиц появились светофоры трех цветов. По европейскому образцу. Конец Охотному ряду. Ломают все старые постройки и церковь Параскевы Пятницы. Начинают на этом месте строить гостиницу „Москва“…
Ночью дома трагически погибла жена т. Сталина — Н. Аллилуева. Она моложе его лет на тридцать с чем-то… Одни говорят, ее застрелил товарищ Сталин… (1932 г.)
В Доме Союзов — 1-й съезд колхозников. Там же впервые выставлен написанный художником Герасимовым огромный портрет т. Сталина. Я услышал порицание Подвойского, но Мануильский возразил: величие партии от этого не уменьшится. Потом мы заняли в буфете столик и попросили чаю…
Начался процесс над вредителями на электростанциях… С Кубани приехала Евдокия в гости. Рассказывает про тяжелую обстановку: ни в магазинах, ни на базарах ничего нет. На улицах истощенные люди умирают с голода. Многие жители сосланы… (1933 г.)
Летчики Громов, Спирин, Филин установили новый мировой рекорд. Сталинские соколы делают чудеса… Но почему сталинские? Разве он их обучал?.. Пусть наслаждается, лишь бы дело шло хорошо и успешно…
Арестовали Сафарова, Зиновьева, Каменева, причастных к убийству Кирова. Нас призывают строго следить друг за другом… (1934 г.)
Председателем Комиссии партконтроля утвердили Ежова. За него горой Каганович, очень доверяет и т. Сталин.
Старейший большевик Енукидзе исключен из партии за бытовое разложение и снят с работы. Еще один старый большевик Бадаев — тоже… Встретил в Госплане Вознесенского. Очень восхищен т. Сталиным. Называет его величайшим гением, вдохновителем партии и народа, не допускающим никаких ошибок…
Тухачевский как зам. наркома обороны и начальник Генштаба упорно предупреждает об усиленном сколачивании Гитлером блока против нас… (1935 г.)
…С докладом о новой конституции выступил т. Сталин. Неизгладимое впечатление. Овации и здравицы великому вождю, творцу Сталинской конституции, были ошеломляющие…
Провел день в Задонске… Жалуются на чрезмерные трудности. У колхозов приходится отбирать хлеб чуть не подчистую… (1936 г.)
Вчера вечером на квартире застрелился Орджоникидзе…
На Садовом кольце и Мещанской начали выкорчевывать все деревья…
НКВД (Ежов) раскрывает на предприятиях все новые и новые шпионско-вредительские гнезда…
По репродуктору передавалась речь т. Сталина. Слушая его, забываешь о всех неприятных явлениях… Перспективы захватывающие… (1937 г.)».
Ну чем не будущий триллер под заманчивым названием «Обожаю тебя, палач» или «Наш нежный и ласковый зверь»?..
И еще совсем немного дневниковых записей, случайно обнаруженных мною в толстой клеенчатой тетрадке дореволюционного образца. Не слишком твердые буквы с легкой претензией на печатные — какие могли бы получиться, по мысли автора, на пишущей машинке.
Кто автор? Некий Люка (он же Люлютка) Хазанов, пребывавший в ту пору в непорочном восьмилетнем возрасте. Почему такие странные имена? Так, по свидетельству старших, стал он сам себя называть, как только научился издавать членораздельные звуки. После чего с легальным именем «Юра» домашние начали обращаться к нему только в официальных случаях. Однако малолетний специалист по антропонимике на этом не остановился. С его же легкой руки бабушка на весь остаток жизни превратилась в «бабу-неню», дядя Володя — в «Дяну», любимые друзья и соседи Александр Ильич и Софья Григорьевна — соответственно в «Лялю-Сашу» и «Неню-Соню». И не только сам Люка, но родные и знакомые привыкли называть их именно так. (Представляете, где-нибудь в переполненном трамвае, в очереди за мясом или керосином пожилая женщина окликает грузного седого мужчину: «Ляля! Пробирайся сюда!..»)
Но вернемся к дневнику Люки. Вот что, давным-давно забытое, прочитал я там.
12 июля, 1929. На даче в Пушкине. Улица Полевая.
Заболел свинкой. Лежу вторую неделю, на свинью совсем не похож. Зачем так назвали? Прочел почти все книги, какие привезли. Решил стать писателем. Начал писать. Очень трудно: наверное, потому, что лежа. Лучше немного посплю.
13 июля.
Сегодня напишу смешной рассказ. Про то, как одна женщина приходит в магазин и говорит: «Дайте мне масла со сметаной». А продавец берет кусок масла, выливает на него большой ложкой сметану и подает: «Пожалуйста, вам масло со сметаной».
Я смеялся так, что шея со свинкой еще больше заболела, а мама говорит, не очень смешно, пиши другое. Но я лучше немного посплю.
14 июля.
Придумал другое — про красных партизан. Как они пришли в лес, а там огромная рысь. Больше, чем слон. И она их съела. Но красные не плакали в животе у рыси.
Прочитал маме, она очень смеялась, хотя чего тут смешного? Просто сказка такая.
Папа сказал, что лучше, если буду писать про то, что хорошо знаю. Что ж, это можно. Только сначала немного посплю.
16 июля.
Решил издавать журнал. Это легче, чем писать. Тетрадь у меня слишком толстая для одного журнала, и я придумал издавать сразу два. Первый называется «Комар», Љ 1, а там будет видно. Сначала написал объявление, как в журнале «Еж»: «Уважаемые подписчики! Скорей подписывайтесь, а то не достанется!» И подписал: редактор Ю. Хазанов, художник А. Хазановский, редколлегия — Б. Хазанович, В. Хазаненко, Г. Хазанян и Д. Хазанидзе.
18 июля.
Все время думал, чего лучше печатать в журнале.
19 июля.
Придумал! Надо поместить про науку и технику. Только не самому писать, а взять из настоящего журнала или газеты. У папы есть какие-то.
Папа дал мне журнал «Мукомолье и хлебопечение», но там я ничего интересного не нашел, и тогда мама попросила у сына хозяина дачи какой-то по правде технический журнал, и я начал оттуда переписывать… «В автомобилях, тракторах и комбайнах установлены десятки и сотни подшипников скольжения и шарико-роликовых…» Было здорово интересно, только очень трудно писать — наверное, потому, что лежа. Тогда я написал «Продолжение следует» и немного поспал.
22 июля.
Сочинил! Честное слово! Сначала приснилось, а потом сочинил. Или наоборот. Теперь, главное, не забыть, а написать в тетрадке.
Значит, так…
25 июля.
Нет, не могу ничего писать! Мне уже разрешили встать с постели, но зачем-то приехала из Москвы баба-Неня, кто ее просил? И как начала придираться, ворчать. «Подавай-принимай!.. Весь день на ногах… Как белка в колесе… А он ничего не хочет слушать… грубит… (Он — это я.) Все скажу папе…»
Разве можно сочинять в таких условиях? Конечно, я все забыл… Хотя, может, чего и напишу еще… В ближайшие дни…
Следующей записи я дождался от себя почти через 24 года.
3
6 марта, 1953
Первый урок в школе, куда меня случайно приняли на работу прошедшей осенью, начался сегодня около одиннадцати. В шестом «Б». Вошел и был ошарашен: мальчики сидят тихо, чинно, все в пионерских галстуках, с траурными ленточками на узлах. Зрелище необычное, даже трогательное, аж в горле защемило. Но быстро сообразил: свершилось то, что ожидалось, — окочурился великий вождь всех времен и народов… И слезы не пролились. А вид у ребятишек такой печальный — хоть плачь. Интересно, когда успели — чтоб у всех галстуки, да еще с черными квадратиками материи? И выражение лиц соответствующее. По-настоящему переживают, черти, или тоже переняли у взрослых артистов — изображать, если надо?..
Я начал, как обычно, с опроса, хотя понимал: сегодня всем, и мне тоже, не до модальных глаголов и прочей английской нудятины.
На перемене в учительской узнал: смерть Сталина наступила еще вчера, ровно в 9.50 вечера — так по радио передали. Официальный диагноз — кровоизлияние в мозг. Мелькнула мысль, что и без врачей-убийц дуба дал. Теперь их не обвинишь — они за крепкой решеткой, если еще живы. Впрочем, был бы человек, а дело всегда пришить можно. Конечно, распространяться на эту тему я не стал — потерплю до вечера, обсудим с кем-нибудь из своих. У некоторых учительниц глаза на мокром месте, я их мужественно утешал, в чем мне способствовал историк Иван Иваныч, парторг школы. Классный мужик, между прочим, бывший военный моряк, пришелся мне по душе с первых дней, а сейчас еще больше — когда я почуял, что печали по поводу случившегося нет у него ни в одном глазу, и в силу природной честности он даже не силится ее изобразить.
