Ответ на этот вопрос смог бы дать создатель роботов - Петр Иванович Федосеев, но никто на всей планете не знал, где его искать, - на Земле было воскресенье, а в подмосковных лесах достаточно укромных уголков для таких страстных любителей рыбной ловли, каким был Федосеев.
Специалисты из Института Луны предложили создать мощную радиозавесу с помощью нацеленных на Базу радаров станций слежения за космическими кораблями. Созданные радарами помехи, считали они, прервут всякую радиосвязь между роботами и главным кристалломозгом и помешают скалолазу взбунтоваться. Однако подсчеты показали, что перекрыть всю полосу частот, используемых роботами, наличной техникой не удастся. Как на грех, не было известно, какие именно частоты отведены для скалолаза, и выяснить это в оставшиеся часы не представлялось возможным. Тем не менее вычислительные центры выдали программы для всех мощных радиолокаторов и радиотелескопов, и десятки антенн повернули решетчатые уши к крошечной точке на окраине Центрального залива.
Никогда еще линии связи Земля-Луна не работали с такой нагрузкой. Вице-президент Международного Совета по Луне профессор Клейн то и дело осведомлялся о продвижении вездеходов, о самочувствии Лебединского, уточнял с начальником Станции профессором Смольным детали операции. Именно он предложил восстановить связь Станции с Базой через околоземную систему спутников. И уже через тридцать минут после того, как рухнула радиорелейная мачта, спиленная обезумевшими машинами, связь Станции с Базой восстановилась. Но теперь радиоволны, сорвавшиеся с антенн Станции, проделывали гигантский путь от Луны до связного спутника, висящего на расстоянии тридцати шести тысяч километров от поверхности Земли. Оттуда они попадали на Землю, пробегали несколько сот километров до гигантских антенн Центра дальней космической радиосвязи и вновь устремлялись к Луне, к тонкому прутику антенны, торчащему над куполом Базы. Эта связь была односторонней - сигналы слабенькой радиостанции Базы не долетали до Земли. Но каждые сорок минут над Базой появлялся один из трех экваториальных связных спутников Луны, и тогда Лебединского слышали на Станции.
- И все-таки я настаиваю на нашем плане, - возбужденно говорил Клейн начальнику Станции. - Радиозавеса не дает нам полной гарантии успеха прорыва. Если робот выйдет из повиновения, гибель вашего товарища неизбежна. "Потомак" тоже не успевает. Он придет к Базе в лучшем случае на тридцать минут раньше вездехода. Большего выжать из корабля не сможет сам Господь Бог. Я вообще удивляюсь, что Фостер еще жив и даже поддерживает связь.
- Я говорил с Федором Ильичом, - сказал Смольный. - Он категорически против уничтожения "бегемота".
- Нет, русские положительно неисправимы, - всплеснул руками Клейн. Забота о себе никогда не была их национальной чертой. Какая-то дурацкая машина вам всегда важнее собственной шкуры. Но я категорически настаиваю, наконец, я требую от вас, как от начальника Станции, приказать господину Лебединскому взорвать главный кристалломозг, и чем скорей, тем лучше.
- Хорошо, я прикажу ему, - без особого энтузиазма согласился профессор. - Но боюсь, что Лебединский меня не послушает. Он уверен, что Федосеев найдется.
Смольный взглянул на большой циферблат, расположенный выше экрана. Вездеходы были в пути уже шесть часов. Под куполом Базы дышать почти нечем. Он представил, как Лебединский неподвижно лежит в кресле и тоже смотрит на стрелку секундомера, которая мягкими толчками неторопливо движется по кругу. Один круг - минута. Надо выдержать еще шестьдесят. Ровно через час с антенн наземных и космических станций выплеснутся сгустки радиоимпульсов, за полторы секунды пролетят пространство между Землей и Луной и ворвутся в трехсотметровый кратер, залитый непроницаемой тенью. Они ударят в скалы, отразятся, замечутся, дробясь и ломаясь, заполняя вечно молчащую пустоту чудовищным, неслышимым для уха радиогрохотом. Внешне ничто не изменится в кратере. Но движения взбесившихся машин вдруг станут неуверенными. Не слыша в реве радиозавесы приказов главного кристалломозга, они остановятся. Тогда откроется камера шлюза, и уродливый металлический паук помчится навстречу вездеходам, держа в лапах неподвижную фигурку в скафандре.
Электронные машины давно подсчитали каждый метр пути, каждый литр кислорода в баллонах. Всего час пятьдесят три минуты будет жить Лебединский после того, как он откроет вентиль кислородного баллона - откроет совсем, до отказа, чтобы очистить отравленный мозг и найти силы дойти до шлюза, - и ровно через минуту наполовину прикроет его. За эти час пятьдесят три минуты робот унесет его на сорок километров - большего скалолаз не сможет сделать даже с красной аварийной карточкой в пасти. Быстрее на всей Луне могут Двигаться только разведывательные вездеходы - "кузнечики". Их максимальная скорость по ровному месту - пятьдесят километров в час. Но в тот момент, когда Лебединский повернет вентиль и захлопнет гермошлем, вездеход Чередниченко будет находиться в ста пятидесяти километрах от Базы. А это значит, что Лебединскому не хватит тринадцати минут.
Профессор раздраженно отшвырнул в сторону ленту вычислительной машины и повернулся вместе с креслом к Тевосяну, сидевшему у главного пульта. Сейчас должны поступить ракетограммы от вездеходов, и тогда станет известно, удалось ли Чередниченко опередить график и отнять хоть немного от этих проклятых тринадцати минут. "Поневоле станешь суеверным", - подумал он, разглядывая косо остриженный затылок Тевосяна.
Катушки магнитофона на главном пульте закрутились. Смольный взглянул на часы. "Шредер пунктуален, как всегда", - подумал он. Сообщение от него поступило секунда в секунду.
Но второй вездеход сейчас не интересовал начальника Станции. "Кузнечик" Шредера должен был идти к Базе с максимальной скоростью, но не переступать запретных границ аварийного режима. И сейчас он далеко отстал от машины Чередниченко, хотя и вышел на пятнадцать минут раньше. За эти пятнадцать минут Степан успел сбросить со своего вездехода все что можно, включая тяжелые баллоны с многосуточным запасом кислорода. Теперь кислорода у него не хватит даже на возвращение. Это не страшно - позади второй вездеход. Зато облегченная машина могла идти с максимальной скоростью, на что и рассчитывал профессор, разрешая рискованное путешествие, строжайше запрещенное инструкцией.
Профессор Смольный хорошо знал Чередниченко - неутомимого, неунывающего атлета, прекрасно тренированного борца и боксера, многократного чемпиона страны в технических видах спорта, человека, влюбленного в скорость, способного на рискованные, но безукоризненно обоснованные решения. Поэтому именно ему он доверил этот тяжелый пробег, от которого зависела жизнь Лебединского. Степан, как никто другой, умел водить машину, и только он мог бы вести ее много часов в опасном режиме, когда на пульте управления тревожно горят красные лампочки, предупреждая о возможности аварии, и только интуиция водителя спасает от немедленной, катастрофы. Только человек отчаянной храбрости и железной воли мог выдержать это, и профессор знал, что Чередниченко выдержит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
