Позднее, по мере того как я начал приобретать статус друга семьи, я смог выведать историю ее замужества, которое близилось уже к пятой годовщине. София Кассулас была дальней родственницей своего мужа. Она родилась в бедной деревенской семье в горах Греции, воспитывалась в монастыре, впервые встретила Кассуласа на семейном вечере в Афинах и скоро после этого, совсем еще девочкой, вышла за него замуж. Она может считать себя самой счастливой женщиной в мире, заверила меня София Кассулас своим тихим голосом. Да, став избранницей такого человека, как Кирос...
Несомненно, можно считать себя счастливой...
Но она произносила это так, словно изо всех сил старалась убедить в этом себя. По правде говоря, казалось, что она до смерти боится Кассуласа.
Когда он обращался к ней с самыми обычными словами, она в панике отшатывалась. Я так часто наблюдал это, что подобные сцены стали для меня привычными, как и холодное вежливое пренебрежение, с которым он третировал жену, что внушало ей еще большую робость.
Это создавало в доме нездоровую обстановку, потому что, как я заметил, любезный и обаятельный Макс де Марешаль оказывался всегда под рукой, успокаивая мадам. Через некоторое время я был поражен, когда осознал, как часто мы с Кассуласом проводили вечера в Сен-Клу, обсуждая что-нибудь за стаканом бренди в одном конце комнаты, в то время как в другом мадам Кассулас и Макс де Марешаль вели доверительную беседу, усевшись рядышком. В их тет-а-тет вроде бы не было ничего неприличного, но мне не нравилось, как они держались. Молодая женщина смотрела на него большими невинными глазами лани, а он по всем признакам был матерым хищником.
Кассулас или не замечал этого, или же это было ему совершенно безразлично. Конечно, он очень ценил де Марешаля. Он не раз говорил мне об этом, а однажды, когда тот слишком уж разгорячился, споря со мною относительно достоинств разных сортов вина, Кассулас сказал ему искренне обеспокоенным тоном:
– Спокойно, Макс, спокойно. Помни о своем сердце. Сколько раз доктор предупреждал тебя, чтобы ты не волновался.
Для Кассуласа такое проявление чувствительности было совершенно нехарактерным. Обычно, как многие люди его типа, он казался совершенно неспособным испытывать сколь-либо глубокие эмоции.
По правде говоря, он лишь единственный раз выразил свои подлинные чувства по отношению к своему не вполне удачному браку, когда мы осматривали его винный подвал и я отметил, что дюжина бутылок «Вольней-Кайера» 1955 года, которые он только что приобрел, скорее всего, не оправдывают ожиданий.
Он сделал ошибку, купив их. В данном случае, откупоривая пробку, нужно быть готовым к тому, что вино прокисло.
Кассулас покачал головой.
– Я не ошибся, а сознательно пошел на риск, мсье Драммонд. Я не ошибаюсь. – Он еле заметно пожал плечами. – Ну, может быть, только однажды. Когда берешь в жены ребенка...
Больше он ничего не сказал. Это был первый и последний раз, когда он затронул эту тему. Со мной он желал говорить о вине, хотя иногда, уступая моим просьбам и потому, что я внимательный слушатель, он рассказывал разные истории из своего прошлого. Моя жизнь всегда была однообразной. И мне доставляло истинное удовольствие постепенно, по частям, узнавать о том, какой жизненный путь прошел Кирос Кассулас, который в детстве был воришкой, в юности – контрабандистом, а к тридцати годам мультимиллионером. Это волновало меня так же, как Кассуласа мои истории о знаменитых сортах, которые, как «Нюи Сент-Оэн», были капризными, обладали неопределенным вкусом, созревая в бочонках, и вдруг каким-то чудом преображались в великолепные вина.
Все это время Макс де Марешаль был в ударе. Видя, в какое волнение приходит он во время наших бесед, я еле сдерживал улыбку, вспомнив, как он когда-то назвал Кассуласа фанатиком. Это определение больше подходило к де Марешалю. Если что-то в нем и было фальшивым, то, во всяком случае, не его страсть к знаменитым винам.
***В течение последующих месяцев Кассулас держал свое слово. Он пообещал, что не будет больше торговаться со мной относительно драгоценной бутылки «Сент-Оэна», и ни разу не упомянул о ней. Мы довольно часто обсуждали этот сорт, и де Марешаль был просто помешан на нем. Но, как ни велико было для Кассуласа искушение предпринять новую попытку, он не нарушил обещания.
Затем в один мрачный, холодный и дождливый день в начале декабря мой секретарь приоткрыл дверь офиса и, словно охваченный священным ужасом, объявил, что прибыл мсье Кирос Кассулас, который желает поговорить со мной.
Это было неожиданностью. Хотя Софию Кассулас, у которой, кажется, не было на целом свете ни одного друга, кроме де Марешаля и меня, несколько раз удавалось убедить пообедать со мной, когда она приезжала в Париж за покупками, ее супруг никогда раньше не удостаивал меня чести принять его в моих владениях, и сейчас я никак не ожидал его.
Он вошел в сопровождении нарядного, как всегда, де Марешаля, который, как я заметил, был в лихорадочном возбуждении. Мое удивление возрастало.
Мы едва успели поздороваться, как де Марешаль перешел прямо к делу.
– Бутылка «Нюи Сент-Оэна» 1929 года, мсье Драммонд, – сказал он. – Вы, наверное, помните, что когда-то оценили ее в сто тысяч франков.
– Только потому, что никто не купит ее за такую цену.
– Может быть, продадите ее дешевле?
– Я уже ясно сказал: не продам.
– Немыслимые условия, мсье Драммонд. Но вам, наверное, будет приятно узнать, что мсье Кассулас теперь готов заплатить вашу цену.
Я недоверчиво повернулся к Кассуласу. Прежде чем ко мне возвратился дар речи, он вынул из кармана чек и бесстрастно, как всегда, вручил его мне. Я невольно взглянул на него. Чек был выписан на сто тысяч франков. По нынешнему курсу это равнялось двадцати тысячам долларов.
– Но это просто смешно, – выдавил я наконец. – Я не могу его принять!
– Но вы должны! – встревоженно сказал де Марешаль.
– Мне очень жаль. Все же ни одна бутылка вина не стоит и части той суммы. Особенно вино, которое, может быть, уже погибло.
– Ах, – небрежно сказал Кассулас, – очевидно, именно за возможность выяснить это я и плачу вам.
– Если это единственная причина... – возразил я, но Кассулас покачал головой.
– Нет. По правде говоря, друг мой, это вино решает для меня трудную проблему. Скоро настанет торжественный день, пятая годовщина моей свадьбы, и я думал, как нам лучше ее отпраздновать. Потом меня озарило. Лучше всего открыть бутылку «Сент-Оэна» и узнать, сохранило ли оно свои качества, так ли оно безупречно, как во время своей зрелости? Что может глубже тронуть женщину в подобных случаях?
– Тем хуже, если вино погибло, – возразил я. Моя рука так сжимала чек, что он нагрелся. Мне хотелось разорвать его, но я не мог заставить себя это сделать.
– Неважно. Беру на себя весь риск, – сказал Кассулас. – Конечно, вы должны присутствовать и сами оценить вино. Я на этом настаиваю. Это событие запомнится надолго, чем бы оно ни кончилось. Небольшая компания, за столом нас будет только четверо – и «Сент-Оэн» в придачу.
– Украшением стола должен быть антрекот, – вздохнул де Марешаль. Конечно, телячий. Он прекрасно подойдет к вину.
Они добились своего: назад пути не было. Я медленно сложил чек на сто тысяч франков и положил его в бумажник. В конце концов, я занимался виноторговлей ради заработка.
– Когда вы устроите этот обед? – спросил я. – Помните, бутылка должна несколько дней находиться в стоячем положении, прежде чем вы нальете вино в графин.
– Естественно, я это предусмотрел, – ответил Кассулас. – Сегодня понедельник; обед состоится в субботу. Более чем достаточно времени для того, чтобы прекрасно подготовить все до мелочей. В среду я распоряжусь, чтобы в столовой поддерживалась соответствующая температура и был приготовлен специальный столик, где будет стоять бутылка «Сент-Оэна», пока не уляжется осадок. Потом комната на всякий случай будет заперта. К субботе осадок полностью уляжется. Но я не собираюсь переливать вино в графин. Его будут наливать прямо из бутылки.
– Рискованно, – заметил я.
– Ничуть, если наливать твердой рукой. Вот так. – Кассулас вытянул вперед сильную короткопалую руку, которая вряд ли могла дрогнуть. – Да, это замечательное вино заслуживает, чтобы его наливали прямо из бутылки. Думаю, мсье Драммонд, теперь у вас есть основания считать, что я готов в случае необходимости рискнуть.
Когда через несколько дней я встретился с Софией Кассулас, у меня появилась веская причина вспомнить его слова. Она позвонила мне рано утром и спросила, не смогу ли я позавтракать с ней в ресторане и поговорить наедине.
Полагая, что это приглашение связано с ее собственными планами насчет обеда, я охотно согласился. Но все мое удовольствие испарилось, когда я увидел ее за столиком тускло освещенного полупустого зала. У нее был явно испуганный вид.
