В 1950—1970-е годы элитистская (пирамидальная) структура власти была обнаружена и в других исследованиях (Джордж Белкнап и Ральф Смаклер, Тед Смит, Артур Видич и Джозеф Бенсман и др.), вызвавших естественную критическую реакцию оппонентов из политологического (плюралистического) лагеря, которая была обусловлена и профессиональным соперничеством, и идеологическими разногласиями, и неприятием теоретико-методологических оснований исследований социологов.
Политологов явно не устраивало такое положение, когда социологи пытаются объяснить им, что на самом деле происходит в политической сфере, которую они считали своей территорией. Идеологический контекст критики проявлялся в том, что для политологов (плюралистов) идеи и выводы Хантера и его последователей оказались слишком радикальными. Разделяя с ними общее позитивное отношение к идеалам либеральной (плюралистической) демократии, плюралисты оказались более консервативными (позитивными) в оценках ее состояния (наличия) в американском обществе, тогда как социологи считали, что основания демократии подрываются существующей экономической системой, создающей предпосылки для господства бизнес-элиты.
Однако главной причиной непринятия выводов Хантера стало негативное отношение к методологии исследования, и прежде всего к репутационному методу. Политологи были убеждены, что репутационный метод не может выявить реальной структуры власти, поскольку предметом исследования оказывается не власть как таковая, а лишь мнения о ней. Кроме того, он не рефлектирует сферу власти и не гарантирует, что респонденты (эксперты) оперируют одинаковыми концептами и исследовательскими стандартами при выборе наиболее влиятельных людей в локальном сообществе. А главное, сама постановка репутационных вопросов фактически изначально задает элитистские выводы и неизбежно ведет к преувеличению роли неформальных лидеров.
Однако вплоть до конца 1950-х годов плюралистическая критика хантеровского метода и элитистской методологии в целом во многом подрывалась отсутствием собственных эмпирических исследований и альтернативных методов. С этой точки зрения исследование Роберта Даля в Нью-Хэйвене [Dahl, 1961] оказалось не только своевременным, но и стало главным аргументом плюралистов в споре с оппонентами. Далевский проект стал ответом на вызов, брошенный элитистами, и фактически первым эмпирическим исследованием, выполненным в плюралистической традиции; в нем была апробирована иная методология эмпирического исследования власти, а его результаты оказались существенно отличными от тех, которые были получены социологами.
Даль и его коллеги рассматривали политическую власть как способность субъекта осуществлять свою волю путем влияния на принятие политических решений, и поэтому их анализ сосредоточился на изучении роли различных групп в этом процессе; соответственно, использованный ими метод исследования получил название «решенческий» (decisional). Для обстоятельного анализа процесса принятия важнейших решений в Нью-Хэйвене были выделены три проблемные сферы – реконструкция города, образование и назначение на должности, в которых наблюдались столкновения различных акторов городской политики и можно было обнаружить всех основных участников политического процесса, его «победителей» и «проигравших». На основе анализа полученных данных и был дан ответ на вопрос о том, кто правит в американском городе, вынесенный в заголовок книги Даля.
Основные выводы исследования таковы. Во-первых, непосредственное влияние на процесс принятия решений оказывает небольшая группа людей. Некоторая часть городского сообщества оказывает косвенное влияние, поскольку при выборе политического курса и его реализации учитываются ее интересы. Однако большинство жителей города непосредственно не влияют на политический процесс.
Во-вторых, в каждой из институциональных сфер общественной жизни города доминируют свои лидеры, интересы которых наиболее связаны с данной сферой. Например, в сфере партийных номинаций выбор кандидатов на определенные позиции осуществлялся сравнительно небольшими группами лидеров политических партий; в сфере реконструкции города наибольшее влияние имели мэр и группа его экспертов, инициировавшие важнейшие проекты развития города. Очень небольшое количество людей активно участвовали в принятии решений в нескольких институциональных сферах. Таким образом, ни одна из групп не имела решающего влияния на городскую политику в целом.
В-третьих, представители социальной и экономической элиты сообщества достаточно редко принимали активное участие в городской политике. Тем самым основной вывод Хантера был отвергнут.
В-четвертых, если попытаться выделить отдельных индивидов или группу людей, оказывающих наибольшее (по сравнению с другими индивидами и группами) влияние на принятие решений, то на эту роль в Нью-Хэйвене могли претендовать мэр и его ближайшее окружение.
Таким образом, власть в Нью-Хэйвене осуществлялась в целом демократически, а главную роль в городской политике играли люди, избранные народом или назначенные на публичные должности. Но демократия была отнюдь не идеальной, поскольку многие люди – как среди элитных групп, так и рядовые граждане – не стремились в полной мере реализовать имеющийся у них потенциал влияния. Впоследствии был проведен целый ряд исследований (Аарон Вилдавски, Эдвард Бенфилд, Уоллес Сэйр и Герберт Кауфман и др.) по аналогичной методике, и их результаты оказались очень близкими к результатам, полученным Далем в Нью-Хэйвене.
Естественно, исследования плюралистов вызвали неоднозначную реакцию. В частности, многих критиков не удовлетворил слишком узкий взгляд на власть и политические процессы в локальном сообществе – сохраняющийся фокус на собственно политических институтах, процессах, событиях и решениях. При таком подходе представители публичной власти и партийные лидеры неизбежно оказывались в числе наиболее влиятельных акторов городской политики, тогда как роль иных групп, прежде всего бизнеса, оказывалось недооцененной. Кроме того, плюралистов обвинили в том, что они не стремились выявлять и объяснять те формы власти, которые осуществлялись за пределами процесса принятия политических решений. Питер Бахрах и Мортон Баратц указали на то, что власть имеет «второе лицо», возникающее в ситуациях, когда субъект власти блокирует возможность оппозиции поставить в повестку дня «опасные» для него решения («непринятие решений») [Bachrach, Baratz, 1962; 1963]. Более радикальные критики, в частности С. Луке, обвинили плюралистов и в неучете «третьего лица власти», которое появляется при формировании правящей элитой определенного политического сознания и идеологии у граждан, препятствующих пониманию ими своих реальных интересов [Lukes, 1974]. Было обращено внимание на серьезный недостаток решенческого метода, используемого в исследованиях плюралистов: метод «не видит» влиятельных акторов, действующих «за сценой». На основании этих и других аргументов результаты исследований плюралистов были поставлены под сомнение.
Однако постепенно жесткое размежевание между «элитистами» и «плюралистами» (социологами и политологами) стало ослабевать и появилось стремление к снятию противоречий между двумя школами. Наиболее естественным шагом в этом направлении стало комплексное использование различных методов в определении характера распределения власти; исследователи постепенно пришли к идее о том, что элитизм и плюрализм не являются альтернативными интерпретациями политической реальности, а представляют собой две стороны единого элитистско-плюралистического континуума, в рамках которого укладываются эмпирические данные о распределении власти в различных городских сообществах. Это, в свою очередь, стимулировало развитие компаративных исследований, направленных на выявление факторов, определяющих распределение власти, ее динамику и результаты.
Пик компаративных исследований пришелся на вторую половину 1960-х – начало 1970-х годов; этот период Терри Кларк назвал «компаративной революцией» [Clark, 1968а, р. 5]. Преимущества компаративных исследований над исследованиями в отдельных локальных сообществах очевидны; они позволили в значительной мере преодолеть ограниченность материала, имеющегося в распоряжении исследователя, более обоснованно судить о преобладающих типах структуры власти и базовых тенденциях ее развития.
Вместе с расширением объекта исследования происходила и естественная корректировка его проблематики. Исследователи уже не ограничивались ответом на главный вопрос «кто правит?», поставленный Хантером, Далем и их последователями. Формулировка базовой стратегии исследования власти стала более емкой: «кто правит, где (в каких сообществах), когда (при каких условиях) и с какими результатами?».
