Но, кроме того, что за всю войну он не видел столько немецких трупов, как в ней, Жора, пожалуй, больше ничего не мог сказать. Местные жители: директор школы и председатель профкома колхоза — охотно возили нас по окрестностям села, желая показать его с лучшей стороны, но тоже мало что могли поведать о том побоище — они тогда были слишком юны, чтобы теперь помочь нам сориентироваться на местности: откуда двигались колонны противника, где оборонялись наши батальоны. Эх, нет самого Мехтиева… Где же высота двести девять и девять — Голгофа его полка?.. Вот она! Не бросается нынче в глаза, потому что село вплотную приблизилось к ней и даже пытается овладеть ею, выдвинув вперед, в разведку, совсем новенькие домики. Мы постояли, не спеша оценивая тактические выгоды окрестной местности: было все-таки непонятно, почему разбитые дивизии Фриснера продолжали здесь лезть напролом, не пытаясь глубоко обойти Сарата-Галбену, когда наметился прорыв западнее двести девятой высоты? Наверное, группой армий «Южная Украина» командовал уже не генерал-полковник Фриснер, а сам фельдмаршал Страх…
Мы возвращались в Кишинев на закате солнца. Бетонные столбики — опоры для будущих виноградных лоз — стояли сейчас голые и чем-то напоминали противотанковые заграждения. Весело поигрывали солнечные блики на лобовом стекле автомобиля, и теперь попутный ветерок доносил из Сарата-Галбены, из Котовска боевые мелодии тех далеких лет. В этой степи была третий раз окружена небезызвестная 6-я немецкая армия, которую неотступно преследовали страшные призраки Сталинграда. И то, что выпало на долю рядовому стрелковому полку, занявшему оборону в ничем не приметном месте, которое через несколько часов оказалось огненным швом стратегического кольца, — это всего-навсего лишь эпизод огромной Ясско-Кишиневской битвы, но он, этот эпизод, венчает битву. История еще расставит все по своему ранжиру: у нее завидное преимущество — недосягаемая для нашего поколения высота времени, откуда четко видна вся череда сражений. Однако история не простит нам и малых белых пятен в ратной летописи двадцатого столетия. Благо, что вантовые мосты народной памяти накрепко и напрямую соединяют берега сороковых годов с берегами восьмидесятых, девяностых…
На оперативном просторе
Занималась густо-багряная, в полнеба, ветреная заря августовского утра. Наступал новый день Ясско-Кишиневского сражения. Механизированные корпуса Толбухина еще вчера двинулись в пробитые на юге бреши — навстречу танковым соединениям Малиновского, а в районе Бендер затяжные бои все не утихали: здесь третьи сутки медленно, натужно продвигалась вперед 57-я армия, на правом фланге которой повисла свинцовой гирей старая Бендерская крепость.
Утро было дымным, прогорклым, пыльным. С юго-запада всю ночь доносились непрерывные, слитные залпы батарей всех калибров: там шли бои в глубине обороны 6-й армии противника. Перед самым рассветом канонада заметно отдалилась. Что это? Отход немцев?..
Неожиданно разгорелся жаркий бой у стен Бендерской крепости. Мехтиев поднялся на ближний холм, прислушался. Значит, сводный отряд 68-го корпуса начал штурм. В том отряде была и лучшая рота автоматчиков из его полка. Мехтиев пожелал ей сейчас непременно вернуться в полк после боя… С этого холма отлично просматривалась северная часть Кицканского плацдарма, где дралась насмерть 57-я армия. И вот наконец из-за Днестра начали вытягиваться по разбитым полевым дорогам длинные артиллерийские колонны и за ними пестрые автомобильные обозы — машины были размалеваны под осень, которая не спешила на молдавскую землю. Мехтиев ждал, что с минуты на минуту начнется общий отход немцев по всему фронту, и прикидывал, сколько у него трофейных грузовиков, на которые можно будет посадить стрелковые батальоны. Тогда уж противник вряд ли сумеет оторваться от преследования.
Военная история, наверное, отсчитывала сейчас те самые критические часы, когда количество усилий обеих сторон переходит в новое качество борьбы, когда преуспевающая сторона кует железо, пока горячо, добиваясь полной победы, а терпящая поражение всячески оттягивает свой окончательный разгром — любой ценой, любыми потерями.
Длинное всхолмленное поле перед Кицканским плацдармом — от высоты сто пятьдесят, «Суворовой могилы», до селения Киркаешты и дальше на юг — было черно распахано артиллерией, которая поработала так поработала, начиная с утра двадцатого августа. Догорали, дымились в утреннем безветрии окончательно отбитые у немцев деревеньки — почти каждая из них не раз переходила из рук в руки. А как распрямились за эти дни фруктовые сады, сбросив в гулкие взрывные волны оранжевые вороха спелых плодов, и шумят налегке яблони, груши, орешник, миндальные и персиковые рощицы. За садами дотлевают, курятся вековые великаны в пойменном лесу: они пожертвовали собой, надежно прикрывая от обстрела понтонные стократ латанные мосты.
Теперь, когда на участке 57-й армии все полковые, дивизионные и армейские тылы пришли в движение, когда тысячи машин и повозок потянулись вслед за наступающими войсками, невольно думалось о том, как же, в самом деле, все это умещалось на узкой полосе заднестровского плацдарма. Кому сейчас не терпелось, шли в обгон, особенно штабные легковики, хотя не следовало бы рисковать: тут вся земля нашпигована минами.
Бахыш Мехтиев посмотрел в едва заголубевшее небо. Не снижаясь, грузно проплыл косяк штурмовиков — наверное, идут на бомбежку далеко, может, на переправы через Прут. Бахыш забеспокоился: а он теряет дорогое время в ожидании обещанного приказа.
На плановой таблице боя все расписано тщательно: кто, когда, где, какими силами действует. До «Ч» — часа атаки — план операции соблюдается пунктуально. Но после «Ч» всегда обнаруживаются десятки всевозможных отклонений от заранее поставленных задач и никакой гений оперативного искусства, никакой тактик-виртуоз не может, конечно, предвидеть каждую деталь, возникающую в ходе наступления. Общая стратегическая цель остается прежней, однако умозрительные частности к ней, хотя и основанные на точных расчетах, меняются в первый же день начавшейся битвы. Ну кто мог предположить, к примеру, что высота сто пятьдесят отнимет у 68-го корпуса генерала Шкодуновича столько времени и сил? А высота прикрывает с юга Бендеры и, стало быть, задерживает штурм самой крепости. Или: разве можно было подумать, что маленькое селеньице Танатарь притормозит на сутки и без того трудное продвижение всей дивизии? И еще: несколько часов назад 68-й корпус оказался в тылу 9-го корпуса, который только что вступил в дело, — и 223-й дивизии, в том числе и полку Мехтиева, пришлось на ходу тесниться вправо — в свою полосу.
Бахыш если и не знал многих подробностей, то во всяком случае верно угадывал общий ход событий: полководческая интуиция помогала ему в этой, казалось бы, внешней неразберихе передвижений тысяч и десятков тысяч вооруженных людей. Его солдаты знали еще меньше, что же в действительности происходит слева и справа от них, однако солдатская интуиция, быть может, по-своему не уступает командирской: ведь именно через передний край проходят незримые токи противостояния и рядовой боец первым чувствует, как падает моральный вольтаж противника… Но что-то долгонько нет лейтенанта Айрапетова: не споткнулся ли парень на какой-нибудь затаившейся в траве немецкой мине?
Офицер связи Айрапетов явился как раз вовремя: Мехтиеву доложили, что первый батальон не встречает больше сопротивления противника.
— Что тут у тебя? — спросил, как обычно, командир полка, вскрывая пакет.
И офицер связи, тоже как обычно, слегка пожал мальчишескими плечами, на которых топорщились мятые полевые погоны: читайте, мол, сами, товарищ майор.
То был не боевой приказ комдива, даже не боевое распоряжение, а сердитое напоминание начальника штаба о строжайшем соблюдении полосы наступления, которое продолжается, согласно плану, в направлении села Скрофа.
— По каким, однако, пустякам гоняют вашего брата, — в сердцах заметил командир полка.
— Начальству виднее, товарищ майор, — уклончиво сказал лейтенант, снова едва приметно пожимая плечами. — Мне бы расписку…
Мехтиев расписался на конверте, отдал Айрапетову и улыбнулся, коротко оглядев с головы до ног этого не ахти какой бравой выправки офицера. Но тут же подумал: «Пехота прошла гиблые места — и дальше, а этот парень, как челнок, снует туда и обратно. И не боится ни снайперской пули, ни шального снаряда, ни мины под кочкой. Достается не меньше пехоты, а почет все одно второстепенный — почтальон ведь».
Майор спустился с крутенькой высотки и ходко зашагал к своим батальонам, которые с опаской, явно не доверяя затишью, двигались развернутыми цепями — туда, на запад, где должно быть очередное бессарабское село с этим странным названием — Скрофа. Невдалеке от полевой дороги-летника, превращенной танковыми и тракторными гусеницами в широкий разъезженный большак, справа, в травянистой балке Мехтиев увидел добрый десяток пушечных тяжелых батарей, стволы которых были направлены на северо-восток. Пушки стояли тесно, в шахматном порядке, изготовившись, как видно, открыть огонь по Бендерам. Не обошлось и без этой резервной бригады. Каждый раз, когда Бахыш наблюдал такую массу артиллерии, он испытывал воодушевление, похожее на то, которое вызывала у него бетховенская музыка. Он даже приосанился сейчас, набавил шаг. Адъютант Нежинский едва поспевал за ним.
