Свен Хассель.
Блицфриз.
Роман
Я веду вас к замечательным временам.
Гитлер в речи 3 июня 1937 г.
Сухой, металлический стук пулемета
В ледяной тишине.
Топот сапог, похожий на выстрелы.
Собачий лай.
Людские вопли.
Плачущие дети, мертвые женщины
В меркнущем свете уходящего дня.
Я никогда не забуду о крови убитых,
Это была война…
Дорте, моей спутнице жизни
ОТ РЕДАКТОРА
При подготовке выхода в свет предыдущих романов С. Хасселя мы сочли необходимым комментировать исторические неточности, ошибки и измышления автора. Но в данном случае это представляется бессмысленным, поскольку объем текста примечаний рискует приблизиться к объему авторского текста. Поэтому ограничимся лишь общим пожеланием воспринимать роман не как мемуары (хотя многие события и лица, описываемые в данной книге, безусловно, подлинные), а как чисто художественное произведение, предоставляющее широкое поле авторскому вымыслу. В частности, пытливому читателю не стоит принимать всерьез (тем более, на веру) описания Хасселем сцен, в которых фигурируют русские — как солдаты, так и гражданское население; массу неточностей, преувеличений и выдумок можно встретить также в «батальных» сценах, особенно связанных с применением танков. Впрочем, сам С. Хассель четко формулирует свою позицию: его романы являются «воплощением законного права автора использовать свободный полет фантазии»…
Когда немцы примут доктрину большевиков, я перенесу центр своей деятельности из Москвы в Берлин, потому что в грядущей мировой революции из немцев получатся гораздо лучшие руководящие кадры, чем из русских.
Ленин турецкому послу Али Фуад-паше, 14.01.1921
В тридцатых годах обергруппенфюрер[1] СС Гейдрих составил хитроумный план сломать хребет Красной армии. Используя агентов гестапо в НКВД, он передавал Сталину ложные сведения, называя предателями людей, занимавших самые высшие посты в военном руководстве. Болезненная подозрительность Сталина возбудилась, и результаты намного превзошли самые большие ожидания Гейдриха[2]. Сталин и нарком внутренних дел Берия накрыли громадное Советское государство волной террора. Были казнены некоторые самые талантливые военачальники того времени: маршалы Тухачевский, Блюхер и Егоров, командармы Уборевич и Якир, командующие Красным Флотом адмиралы[3] Орлов и Викторов. Вместе с ними ушли из жизни командующие всех военных округов и девяносто восемь процентов командиров корпусов и дивизий. Почти всех командиров полков и батальонов сняли с должностей и отправили в исправительные лагеря как врагов народа. Обергруппенфюрер СС Гейдрих довольно потирал руки. Сталин сам уничтожил лучшие умы Красной армии, заменил их лицемерами и подхалимами, способными командовать в лучшем случае пулеметным отделением.
За одну ночь несколько тысяч некомпетентных капитанов и майоров произвели в генералы. Некоторые из них даже не окончили военных училищ, и ни один даже в глаза не видел Академии имени Фрунзе. До июня 1941 года на западной границе Советского Союза происходили многочисленные инциденты. Немецкие самолеты-разведчики залетали в Россию на большие расстояния, но Сталин запретил открывать по ним огонь. Малейшие ответы советских пограничников на провокации карались смертью. В сущности, Сталин запретил русским солдатам защищаться. «Почему?» — вопрошает генерал-майор Григоренко. Да, почему? Большинство тех, кто мог бы ответить на этот вопрос, казнили в первые два месяца войны. Сталин и Берия были заняты по горло. Заняты уничтожением свидетелей величайшей в истории оплошности. «Или это была измена?» — вопрошает Петр Григоренко.
ДЕВУШКА-СЕРЖАНТ
— Что это с тобой? — спрашивает лейтенант.
— Не могу, — отвечает девушка.
— Не хочешь!
— Говорю же, не могу.
— Скажи, почему не хочешь, — ласково просит лейтенант. Гладит девушку по голове, и ее пилотка падает на землю.
— Бестолковый ты. Девушка не может, когда она в дурном настроении.
— Чепуха. Это могут даже раненые. Я как-то занимался этим, когда обе ноги были в гипсе.
— Когда у тебя ноги были в гипсе?
— Во время финской войны.
— Ты был там? Не знала. Перестань, Олег! Сказала же, не могу!
— То есть не хочешь! Кстати, я кавалер ордена Красного Знамени.
— Думаешь, девушка уляжется в постель с мужчиной только потому, что он награжден орденом Красного Знамени? Где же ты заслужил его?
— В Суомиссалми.
— Это где? На востоке? Там все время воюют.
— Нет, в Финляндии. Там мы били финских капиталистов и империалистов.
— Ты имеешь в виду большое танковое сражение?
— Да. Они уничтожили целую дивизию. Но потом командующий фронтом бросил в бой весь корпус. Мы глубоко врезались в их фланги и получили шесть наград за храбрость.
— И ты был одним из награжденных? — Да!
Лейтенант пытается залезть ей под армейскую юбку цвета хаки.
Девушка сжимает ноги. Они катаются среди высоких кукурузных стеблей.
— Не надо, — хрипло шепчет девушка-сержант. — Говорю же, не могу. Я такой же солдат, как и ты. С этой грязной порочностью придется подождать до тех пор, пока мы не разобьем оккупантов.
— О, я прекрасно понимаю тебя, — злобно рычит лейтенант. — Черт! Как я понимаю тебя! Понимаю днем и ночью, каждый час, утром и вечером. Особенно вечером, когда сижу один в этом проклятом танке. Понимаю тебя так, как дьявол понимает Карла Маркса… .б твою мать!
— Тебе необходимо ругаться матом? — спокойно спрашивает девушка. Одергивает форменную юбку и передвигает ремень, на котором висит в кобуре наган[4], в более удобное положение. — Я солдат, — повторяет она. — Танкист, как и ты.
— Да, Елена Владимировна, ты радистка в танке.
Он хватает ее за шею и валит на спину среди золотистой кукурузы.
Девушка колотит ногами, отчаянно сопротивляясь. Юбка задирается, обнажая красивые ноги в чулках цвета хаки.
— Черт! Перестань! — злобно рычит она. — Я доложу замполиту.
— Думаешь, я боюсь этой свиньи? Если мы не разобьем немцев под Москвой, все замполиты будут раскачиваться на виселице. Они дрожат от страха, и не зря. Нам не разбить фашистов!
— Олег Григорьевич, ты в своем уме? Сомневаешься в победе? Если я доложу, ты поплатишься за это головой!
— Елена Владимировна, неужели нельзя быть со мной откровенной? Ты тоже сомневаешься в победе! Гитлеровские убийцы с июня гонят нас, будто цыплят. За несколько месяцев полегли тысячи людей. И еще невесть сколько находится за колючей проволокой в Германии. Неприступные укрепления моментально рухнули. Нам конец! Гитлер и его генералы будут в Кремле до Нового года. Где генерал Баграмян и его непобедимая гвардейская дивизия? Разбита, Лена. Наше дело пропащее.
Мы воюем три месяца, и гитлеровские танковые дивизии уже в трехстах километрах от Москвы. Если эта погода не изменится, а, похоже, что так и будет, фашисты будут в Кремле меньше чем через неделю. Слышала вчера радио противника? «Танки, вперед! Не останавливаться, пока гусеницы не залязгают по улицам Москвы. Конец международному коммунизму!» Не слышала этого, Елена? Эти немцы — сущие дьяволы. Их ни разу не победили. Нигде! Ты видела, как их танки крушат все на своем пути. На каждый их подбитый танк приходится сотня наших. Наша бригада несла большие потери, ее переформировывали уже пять раз. Думаешь, это может продолжаться и дальше? Я слышал сегодня утром, что Кремль готов к эвакуации. Сталин жертвует нами, чтобы спастись. Он не менее жесток, чем Гитлер. Еще вопрос, кто из них худший бич для русских. Ты знаешь этот приказ: «Тот, кто отступает, изменник и будет расстрелян!» Если мы сдадимся, наши семьи расстреляют.
— Я лучше погибну, чем сдамся, — хрипло шепчет Лена.
— Не будь так уверена. Смерть, кажется, не особенно страшной только издали. Но вблизи даже самые смелые теряют мужество и выбирают жизнь — если у них есть выбор. А кто сказал, что у нас он будет? Мы пока что не встречались с гитлеровскими эсэсовцами. Они в тысячу раз хуже, чем наши энкавэдэшники.
— Это невозможно, — испуганно шепчет девушка-сержант. — Никто не может быть более жестоким, чем люди Берии.
— Может, вот увидишь! Погоди, пока не встретишь немцев с мертвыми головами на фуражках. Они убивают для развлечения. Говорят, они каждое утро выпивают поллитра крови. Советской крови, Елена Владимировна.
— Еще говорят, что они едят маленьких детей, — испуганно бормочет девушка. — В одном только Берлине исчез миллион младенцев. Еврейских, — добавляет она, чуть помолчав.
— Нет, не еврейских, эсэсовцы определенно не стали бы их есть! — возражает лейтенант негодующе.
