Так смешались совершенно противоположные чувства: с одной стороны явно выраженная ненависть к французам («Это никогда больше не должно с нами случиться!») — но с другой стороны восхищенное желание сравняться с французами («Мы тоже хотим это когда-нибудь совершить!»). То, что осуществил Наполеон, это ему явно удалось сделать благодаря национализации и сплошной политизации Франции во время революции, которую он унаследовал и которую ни в коем случае не обратил вспять. Уже до Наполеона во многих немецких кругах мечтали о новой французской свободе и равноправии, о национальной демократии. Ненамного иначе считали прусские военные в освободительных войнах — вспомните о Шарнхорсте или о Гнайзенау. Так что это означало: мы должны поучиться у Франции, мы должны перенять у французов то, что они исполнили до нас; не в последнюю очередь разумеется для того, чтобы отплатить им той же монетой. Так смешивались ненависть и восхищение.
Немецкое национальное движение охотно идеализируют, причем ещё и в настоящее время. Ранние немецкие националисты, особенно барон фон Штайн — самый важный из них — всё еще считаются образцовыми немецкими государственными деятелями. Но тут рекомендуется проявить осмотрительность. Когда вспоминают об отрицании этого национального движения поэтом Гёте, когда видят представление Томасом Манном этого отторжения в романе «Лотта в Веймаре», то все же очень задумываются. Именно в этом раннем национальном движении звучали нотки, предвещавшие национал-социализм: например, неслыханное высокомерие и самопоклонение: немцы, «первородный народ», истинный народ, настоящий и самый лучший народ Европы — и при этом одновременно эта ужасная ненависть, вот например у Кляйста: «Нанеси им смертельный удар! На Страшном Суде тебя не спросят о причинах». У Эрнста Морица Арндта мы тоже найдем эту сомнительную амальгаму из подражания Франции и стремления сожрать Францию, и еще хуже, поскольку это было сильнее рационализировано, у Иоганна Готтлиба Фихте.
Эти течения постольку имеют такое большое значение, поскольку немецкое национальное движение надолго должно было стать более сильным партнером в том искаженном прусско-национальном союзе, из которого возник Германский Рейх — несмотря на то, что Бисмарк сначала, казалось, добился обратного. Они в конце концов гораздо более, чем прусский элемент, внесли большой вклад в чрезмерный рост немецкого национализма и экспансионизма, в итоге нашедшие свое наивысшее выражение при Гитлере. Разумеется, противоречие «правые» — «левые» было только одной из двух причин враждебности между Пруссией и национальным движением. Первоначальная другая причина связана с противоречием между Австрией и Пруссией: национальное движение было великогерманским, в то время как прусская германская политика могла быть в лучшем случае лишь «малогерманской». Правда, проявилось это лишь после 1848 года.
В годы с 1815 до 1848 года Пруссия и Австрия работали рука об руку, и именно в деле подавления немецкого национального движения. Их совместным инструментом для этого был Германский Союз.
На Венском Конгрессе революционная идея немецкого национального государства была категорически отброшена, как и восстановление прежней, ликвидированной в 1806 году Священной Римской Империи. Германский Союз, очень слабое объединение 38 государств и городов-государств, которое заступило теперь на место старой империи, с самого начала как раз имел также целью предотвратить концентрацию силы в национальном государстве в центре Европы.
Он был собран очень неравномерно: две великие державы, Австрия и Пруссия; четыре королевства среднего размера, Бавария, Вюртемберг, Саксония и Ганновер; остальные — мелкие государства и свободные города. Это внутреннее распределение силы немного напоминает то, как в настоящее время супердержавы господствуют в ООН. И так же, как американский президент Рузвельт, движущая сила Организации Объединенных Наций, всегда был убежден, что функционирование ООН требует постоянного предварительного согласования мнений обеих супердержав — США и СССР, так и отец Германского Союза, австрийский канцлер Меттерних был убежден, что Германский Союз сможет функционировать только в том случае, если Австрия, главенствующая держава, будет тактично сотрудничать с другой великой державой, Пруссией. Так например «Карлсбадские решения» 1819 года, в соответствии с которыми были введены пресловутые «Преследования демагогов», были сначала в Карлсбаде Австрией согласованы с Пруссией, до того, как они были введены в действие Германским Союзом во Франкфурте. Хотя эта идея исходила от Австрии, в её осуществлении особенно отличилась Пруссия.
Меры подавления касались в основном университетов, литературы и прессы, но с точки зрения содержания они имели отношение к национальному движению, ведь между 1815 и 1848 годами оно оставалось живым и ощутимым только в этих «средствах массовой информации» (как мы сказали бы сегодня). И таким образом революция 1848 года была не только ответом на подавление и преследование как таковые, но она одновременно была национальной революцией, попыткой обратить вспять порядок, установленный в Германии с 1815 года, на место Германского Союза поставить Германский Рейх, а именно — Великогерманский Рейх.
Этот Германский Рейх в действительности существовал неполный год, с лета 1848 до весны 1849 года, с главой государства, с кабинетом министров и с парламентом в виде Франкфуртского Собрания в Паульскирхе; он даже был признан Соединенными Штатами. Правда, у него не было настоящей силовой основы.
Потому что силовой основой этого первого Германского Рейха была единственно мартовская революция в немецких государствах, а у этой революции было короткое дыхание. Уже летом она выдохлась; осенью она была подавлена в обоих немецких больших государствах: в Австрии кроваво, в Пруссии бескровно. И Национальное Собрание в Паульскирхе начало замечать, что у его государства не хватает того, что в первую очередь составляет государство: армии и органов управления. Они должны их каким-то образом создать. Но как? Удивительным результатом этих размышлений стала мысль — одолжить, так сказать, эти институции — а именно у Пруссии.
Когда новый Германский Рейх 1848 года захотел вести войну с Данией за Шлезвиг-Гольштейн, то он поручил это прусской армии. Сначала дело шло успешно (это происходило ранним летом 1848 года, и в самой Пруссии тоже было еще революционное правительство). Когда затем Пруссия, уклоняясь от силового вмешательства, в сентябре вышла из этой войны, а во Франкфурте разразились волнения, прусская армия снова была призвана на помощь. И совсем уже в конце, весной 1849 года, Национальное Собрание в Паульскирхе закончило свою работу по созданию Рейха тем, что оно (хотя и с незначительным большинством) избрало прусского короля германским кайзером. Как известно, прусский король это призвание на трон отклонил. Он не хотел больше иметь никаких дел с революцией.
Это было жестоким сюрпризом для людей из Паульскирхе. Но гораздо большим сюрпризом (даже прежде всего для них самих) было то, что они вообще предложение короны германского императора сделали королю Пруссии. Ведь всё же немецкое национальное движение всегда было великогерманским, и франкфуртское Национальное Собрание в целом преимущественно было пангерманским по настрою. Правителем, которого они назначили, был габсбургский эрцгерцог; в правительстве рейха очень сильно были представлены австрийцы. И австрийцы также принимали участие в выборах. Как это случилось, что вдруг обратились к Пруссии? Ну что ж, это было вынужденным решением, отступлением, капитуляцией перед тем фактом, что австрийское кайзерское государство не распалось, как вначале ожидали, но напротив — было на полном ходу своей реставрации, и вовсе не думало больше о том, чтобы своих немцев отпустить в свежеиспеченный великогерманский Рейх. Так что вынужденно пришлось ограничиться Малой Германией под руководством Пруссии. Это был пример реальной политики со стороны национальных революционеров, смертельной жертвой, и кроме того, отклоненной жертвой. Тем не менее: впервые немецкий национализм согласился с прусско-малонемецким решением вопроса, если даже и только лишь как с альтернативой. Таким образом, задолго до Бисмарка само немецкое национальное движение уже однажды избрало такое вынужденный союз.
Такое прусско-немецкое соглашение до Бисмарка даже еще второй раз на мгновение стало действительностью, а именно непосредственно после 1848 года. В это раз инициатива исходила от Пруссии. Хотя Пруссия и отклонила корону кайзера, предложенную революцией, но мысль о малонемецком объединении под руководством Пруссии в целом не была пропущена в Берлине. Представляли себе союз правителей, хотя и свободный, но все же уже федеративный, с парламентом — и естественно без революции. Таким образом, Пруссия при Фридрихе Вильгельме IV. в 1849 году основала Немецкую Унию — союз 28 немецких государств, что однако было не совсем составом позднейшего Германского Рейха, поскольку Бавария и Вюртемберг с самого начала в нем не участвовали, а королевства Ганновер и Саксония позже вышли из него.
