Достойное внимания теперь состоит в том, что основная часть франкфуртского Национального Собрания собралась в Готе и выработала решение — сотрудничать с Немецкой Унией. Было заявлено, что «цель», которую хотели бы достичь во Франкфурте — то есть немецкое, в крайнем случае малонемецкое единство — была важнее, чем форма. Так что идея Немецкой Унии не провалилась у демократических националистов. У её неудачи были внешнеполитические причины. Австрия, поддержанная Россией, совершенно определенно, в заключение с угрозой войны, выступила против этого замысла и потребовала восстановления прежнего Германского Союза. И Пруссия отступила, причём Бисмарк произнес решающую речь в прусской палате депутатов. Бисмарк тогда еще был против союза с немецким национализмом, за восстановление старого Союза, за восстановление добрых отношений Пруссии с Австрией, и как раз поэтому в июле 1851 года он был отправлен во Франкфурт прусским посланником в восстановленный Германский Союз. Он оставался там до начала марта 1859 года. Лишь в этот период у Бисмарка выработалось намерение искать союза Пруссии с немецким национальным движением.
Далее нам придётся очень много говорить о Бисмарке. Но прежде чем мы обратимся к истории Бисмарка, будет правильно уяснить для себя, что парадоксальный союз Пруссии с немецким Национальным движением, который он в 1866 и в 1870 годах привел к успеху, уже однажды на короткое мгновение происходил перед ним.
Германская Уния 1849–1850 гг. по замыслу уже была Германским Рейхом 1870–1871 гг., в реальности нечто подобное Северогерманскому Союзу Бисмарка 1867 года: объединение если не всей Германии, то всё же всей Северной Германии как союза правителей под прусским руководством, при исключении Австрии, но с выраженным согласием и сотрудничеством немецких националистов и парламентариев. Сам по себе вопрос, кто в этом союзе Пруссии с национальной революцией должен был стать конём, а кто — наездником, был уже здесь решён совершенно в позднейшем духе Бисмарка. Еще в 1848–1849 гг. революция хотела, чтобы ей услужила Пруссия, и это было отклонено. В 1849–1850 гг. Пруссия своей германской политикой служила революции, и потому всеми был принят союз, заключенный в Готе. В целом неудача объединения была обусловлена недостаточным внешнеполитическим обеспечением и отсутствием готовности воевать. И то, и другое должен был обеспечить Бисмарк в 1866 и в 1870 годах. В этом, и, в сущности говоря, только в этом, лежит его личный вклад в основание Рейха. Сама по себе концепция существовала уже до него, и он лишь должен был впоследствии стать её приверженцем.
Это теперь произошло во время его пребывания во Франкфурте, в пятидесятые годы, и чему он научился, это был опыт австрийской политики в восстановленном Союзе. В 1855 году он пишет в сообщении в Берлин: «Я, как известно, вовсе не был принципиальным противником Австрии, когда я пришёл сюда четыре года назад. Но я должен был бы отречься от каждой капли прусской крови, если бы я хотел бы сохранить даже лишь умеренное предпочтение для Австрии, как это понимают её современные властители».
Вспомним: Германский Союз в годы с 1815 до 1848 постоянно управлялся некоего рода кондоминиумом[4] Австрии и Пруссии. Австрия была несомненно большей силой в Германском Союзе, она также была постоянной председательствующей державой — но ведь Пруссия была другой великой державой. С этой другой великой державой Австрия при Меттернихе решила сотрудничать после 1815 года. После 1848 так больше не было. Ведь уже восстановление Германского Союза было принуждено Австрией против воли Пруссии. Обе державы вступили в новый Германский Союз как конкуренты, как соперники, как противники — и Австрия в настоящий момент как превосходящий противник.
До 1848 года немецкое национальное движение подавлялось. После 1848 года его больше нельзя было полностью подавлять. Ведь между тем немцы испытали, пусть даже только на исторический миг, реализуемость Германского Рейха, и они не забывали этот опыт. Таким образом, немецкое национальное движение осталось, даже и не имея силы, и впредь политическим фактором, с которым всегда следовало считаться и которое могло использовать в своих целях ту или иную великую державу. С 1848–1849 года существовало то, чего не было до этого: немецкий вопрос.
И в этом немецком вопросе Австрия и Пруссия были соперниками. Это было то, что обнаружил Бисмарк в период пребывания во Франкфурте в качестве депутата бундестага[5].
Не только Пруссия, но и Австрия должна была после 1848 года развивать немецкую политику, и она делала это — по-своему. Если Пруссия по природе вещей в своей немецкой политике всегда обращалась к мысли о «Малой Германии», иногда даже о только лишь Северной Германии, то Австрия отныне, если она желала оставаться многонациональным государством, которым была, и несмотря на это стать главенствующей силой каким-то образом объединенной Германии, должна была нацеливаться на своего рода Сверхвеликую Германию: «Рейх семидесяти (в то время) миллионов», чего действительно добивался в 1850 году князь Шварценберг, австрийский Бисмарк. Шварценберг неожиданно умер в 1852 году, но его образ мыслей не умер вместе с ним, по меньшей мере его тенденция рассматривать Пруссию впредь как соперника, которого в борьбе за Германию следует ослабить, а возможно и разрушить. И Бисмарк, очень обидчивый человек, воспринял это очень остро, даже когда австрийская немецкая политика в его франкфуртский период приняла менее явные агрессивные формы. Ниже приведена цитата из ставшей известной как «Блестящий доклад» памятной записки Бисмарка, написанной в 1856 году:
«В соответствии с политикой Вены Германия слишком тесна для нас обеих; пока не заключено и пока не будет выполняться честное соглашение о сферах влияния каждой страны в Германии, обе наших страны вспахивают одно и то же спорное поле, и до тех пор Австрия остаётся единственным государством, которому мы постоянно проигрываем и у которого мы могли бы постоянно выигрывать». В том же самом «Блестящем докладе» в другом месте речь уже идет и о той возможности, «что мы уже через недолгое время должны будем сражаться за своё существование против Австрии, и что не в наших силах избежать этого, так как ход событий в Германии не имеет никакого иного выхода».
Характерно здесь то, что в том, что можно назвать процессом обращения Бисмарка, и из чего выросло столь многое в немецкой истории, вражда с Австрией находится на первом месте. Мысль о коалиции Пруссии с немецкой национальной революцией пришла позже. Правда, получилась она с определенной неизбежностью из новой прусско-австрийской враждебности. В объемистом меморандуме, написанном в 1858 году (тогда насмешливо названном в берлинских правительственных кругах «Маленькая книга господина фон Бисмарка») мы читаем: «Интересы Пруссии полностью совпадают с интересами большинства стран союза, кроме Австрии, но не совпадают с интересами правительства союза. И нет ничего более немецкого, чем как раз развитие правильно понимаемых прусских частных интересов». И если это еще звучит несколько туманно, то год спустя Бисмарк выскажется совершенно ясно: «Единственный надежный, терпеливый союзник, который может быть у Пруссии, если она к этому придет, это немецкий народ». Еще годом позже, в 1860 году, он больше не понимает, «почему мы так страшимся идеи народного представительства, будь она в Союзе, будь она в парламенте таможенного союза». (Десятью годами ранее он еще видел «прусскую честь» в том, «что Пруссия прежде всего держится в отдалении от какой бы то ни было постыдной связи с демократией»). И в январе 1863 года прусский делегат при франкфуртском бундестаге зачитал принципиальное обоснование в пользу прямых, тайных и равных выборов народного представительства. Тогда Бисмарк был уже три месяца прусским премьер-министром и министром иностранных дел.
Здесь не требуется пересказывать драматическую историю прусского конституционного конфликта, благодаря которому он получил свое назначение. Следует вспомнить только о том, что и в Пруссии было весьма сильное либерально-национальное движение. Но он никогда не забывал о том, что однажды он привлечет как партнеров как прусских, так и других немецких либералов, и примирится с ними, должен и сможет это сделать, и именно тем, что он исполнит их национальные стремления. В своей знаменитой первой речи в качестве премьер-министра Бисмарк сказал: «Не на прусский либерализм смотрит Германия, но на её силу» и «Не речами и решениями большинства будут решаться великие вопросы времени, а железом и кровью». Как это затем действительно и случилось.
В этой речи всегда замечают только лишь провокационное выражение «Железом и кровью». Упускают то, что здесь уже высказано явно выраженное предложение мира либералам. Премьер-министра сигнализирует депутатам, что правительство будет использовать увеличенную против его воли армию, чтобы однажды насилием осуществить то, что они и требуют, а именно национальное государство — связанный с Пруссией, руководимый Пруссией, правда малонемецкий, возможно даже только лишь северонемецкий Рейх. Это с самого начала было идеей Бисмарка. Когда говорят, что война 1866 года и мир, который за ней последовал, уже были готовы в голове Бисмарка, когда он в 1862 году стал прусским премьер-министром и министром иностранных дел, то преувеличивают лишь немного. Правда, несколько преувеличивают. Бисмарк пожалуй говорил правду о себе, когда он в 1890 году, вскоре после своей отставки в одном из интервью сказал: «Государственный деятель подобен путнику в лесу, который знает направление своего движения, но не знает точки, в которой он выйдет из леса… Я бы с радостью ухватился за любое решение, которое привело бы нас к увеличению Пруссии и к объединению Германии. К моей цели вело множество дорог. Я должен был выбирать по порядку одну за другой, самую опасную под конец. Однообразие — это было не моим случаем».
