не смог. На нашем заводе мелкие кражи случаются. Здесь же не монастырь, где все – святые, здесь обычные люди работают. Дернул кого-то черт брикет хапнуть – подошел к проходной, увидел, что охрана на КПП усилена, и не стал рисковать. Вернулся назад, спрятал шербет здесь, в теплоузле.
– Как это вор в закрытое помещение смог попасть? – недоверчиво спросил участковый.
– Перед началом отопительного сезона слесари проверяли систему отопления и могли ворота на замок не закрыть. Тут мимо шел вор… Кстати, где замок? Как его открыли?
Лейтенант охотно поменял тему разговора. В мою версию о появлении в теплоузле шербета он не поверил, но для себя уяснил, что если он проболтается, то отвечать за утрату вещественного доказательства придется ему, а не мне, праздношатающемуся коллеге из другого отдела.
Пока участковый рассказывал, где был обнаружен замок, я обошел труп, всмотрелся в лицо главного инженера. Обычно повесившийся или повешенный выглядит отталкивающе, а иной раз просто омерзительно: высунувшийся синий язык, перекошенное болью лицо, и все такое, от чего у слабонервных случаются спазмы желудка. Горбаш в петле выглядел умиротворенно, словно исполнилось его давнее желание, и он наконец-то обрел вечный покой.
«Что-то тут не то! – подумал я. – Агония не зависит от воли человека. Как бы ни хотел расстаться с жизнью Владимир Николаевич, после потери сознания он бы не смог контролировать свои рефлексы. Язык у него высунут, но как-то странно, словно он хотел кого-то подразнить в последние свои секунды».
От плеча повесившегося до трубы под потолком было примерно полметра. Расстояние достаточное, чтобы самому завязать узел. В полутемном помещении я не смог рассмотреть веревку, но предположил, что она слишком тонкая, чтобы применяться для погрузочно-разгрузочных работ на заводе. Скорее всего, главный инженер принес ее с собой. Одет Горбаш был как обычно: серый костюм, белая рубашка, темно-синий галстук. Я ни разу не видел его без галстука и без пиджака. Рубашки он носил только белого цвета, всегда свежие, с чистым воротником. Итээровский шик, культура производственного поведения!
– Ты давно в уголовном розыске работаешь? – оторвал меня от осмотра участковый.
– Два с половиной месяца.
– Всего? – изумился лейтенант.
Он явно обиделся. По моему уверенному тону участковый решил, что я – мастер сыска, не успевший состариться на службе ветеран, а оказалось – его ровесник, в милиции без году неделя.
– К этим двум месяцам приплюсуй четыре года учебы в Высшей школе милиции.
– Так то учеба… – разочарованно протянул он.
– Это у тебя была учеба в институте, а у меня – служба. Кто нашел труп?
Лейтенант открыл папку, сверился с записями:
– Некто грузчик Бобров.
– Знаю такого. Со мной на одном этаже живет. Он ничего тут не трогал?
– Побожился, что только к телу подошел, пощупал ноги, убедился, что инженер мертв, и пошел руководству докладывать.
Я выглянул на улицу. Двое мужиков покуривали у стены булочного цеха в ожидании новостей. Группка женщин, сгорая от любопытства, стояла немного поодаль.
– Серегу Боброва позовите! – велел я, ни к кому конкретно не обращаясь.
В этот момент булочный цех обогнул милицейский уазик. Приехала опергруппа.
– Стоп! – успел крикнуть я. – Бобра не надо. В общаге с ним поговорю.
Автомобиль дежурной части Центрального РОВД остановился у входа в теплоузел. Из него вышли эксперт-криминалист с чемоданчиком, инспектор уголовного розыска и следователь, тридцатилетняя женщина с погонами старшего лейтенанта. Следователь заглянула в помещение и заявила, что трупом она заниматься не будет, не ее подследственность.
– Я вообще не понимаю, зачем мы сюда приехали? – сказала она. – Самоубийцами должен участковый заниматься, а дежурный нас послал.
– Алена, давай хоть труп осмотрим, – попросил инспектор. – Может, это вовсе не самоубийство.
– Ничего не знаю! – фыркнула следователь. – Если это убийство – вызывайте прокурора, если суицид – сами осмотр пишите.
Она села в уазик и больше наружу не показывалась. Минуты через две приехал судебно-медицинский эксперт на автомобиле, приспособленном для перевозки трупов.
Пока на улице шло препирательство, я продолжил изучение следов в теплоузле.
«Если в это помещение заходили только Горбаш и Бобров, то почему так много следов вокруг козел? Я близко не подходил, а на полу вся пыль в отпечатках обуви, все затоптано».
– Где Пименов? – спросил инспектор уголовного розыска, принявший руководство на себя. – Иди, сфотографируй следы на полу. О, а ты кто такой? Понятой? Сходи, погуляй пока. Мы тебя потом позовем, когда надо будет протокол подписывать.
– Я из уголовного розыска Заводского РОВД, – представился я.
– А здесь что делаешь? В общаге живешь? Тебя, поди, директор послал? Когда я жил в фабричном общежитии, точно такая же фигня была! Что бы ни стряслось, за мной посылают. Прибежит комендантша, глаза выпучит, пальцем в пол тычет: «Там, на первом этаже, мужики драться собрались, сходи разгони!» Или директор вызовет: «У нас в раздевалке прядильного цеха снова вор завелся. Опроси всех работников, будем эту сволочь вычислять». Так как, говоришь, тебя зовут, Андрей? Я – Максим Павлович. Ну что, православные, давайте работать! Пименов, ты фотки сделал? Ставьте козлы на место, будем труп снимать.
Я помог поставить козлы на ножки, для себя отметил, что они довольно тяжелые, одному перемещать эту громоздкую конструкцию неудобно.
Труп Горбаша положили на пол, судебно-медицинский эксперт осмотрел странгуляционную борозду, потрогал подъязычную кость.
– Самоубийство! – вынес он предварительное заключение.
– Я же говорила, что зря приехали, – подала голос из автомобиля следователь.
– Участковый, ты где? – спросил Максим Павлович. – Пиши протокол осмотра.
На морозе авторучка у участкового отказалась работать. Он попробовал отогреть ее дыханием, но тепла хватило только на две строки.
– Держи! – инспектор протянул ему карандаш. – Всему-то вас, молодежь, учить надо! Протокол осмотра напишешь карандашом, в отделе ручкой буквы обведешь. Доктор, ну что, начнем? Как говорится: «На трупе одето…» О, Андрей, ты где? Подскажи, покойник всегда так одевался или у него сегодня праздник был? Кстати, когда он помер?
– Вскрытие проведу – скажу, – пробурчал эксперт.
«Странно все это, – размышлял я, наблюдая за действиями судебного медика. – Козлы в известке, в засохшем растворе, а одежда у инженера чистая, словно он занес козлы в теплоузел на вытянутых руках. Или они тут стояли, и он только подвинул их под трубу? Еще странность: у Горбаша была всегда до блеска начищенная обувь, а тут носки туфель потерты, словно его, пьяного, волокли под руки по асфальту».
– Андрей! – позвали меня с улицы.
Я вышел. Малознакомый заводской парень сообщил: «Тебя Татьяна у столовой ждет».
Татьяной, просто Татьяной, без отчества, звали технолога пряничного цеха Татьяну Авдеевну Маркину, тридцатидвухлетнюю симпатичную женщину, мать-одиночку, проживающую на втором этаже нашего общежития. Почему ее, единственную из руководства завода, звали исключительно по имени, я не знал.
– Андрей, – вполголоса сказала Татьяна, – директор говорит, может, стол накрыть надо? Чай, булочки, орешков вазочку насыплем, сгущенки нальем.
– Брикет шербета есть? – вместо ответа спросил я. – Подели брикет на четыре части и принеси сюда. Опергруппа на месте происшествия долго не задержится,
