Привратница. Его возлюбленная!
Дочь. Хороший ответ! Ему нет дела, кто она для нас и для других! Главное, кто она для него!
Резко темнеет.
Привратница (зажигает фонарь).Сегодня быстро вечереет!
Дочь. Для богов год словно минута!
Привратница. А для людей минута может быть словно год!
* * *
Офицер (выходит. Он весь в пыли, розы завяли). Она еще не пришла?
Привратница. Нет!
Офицер. Придет, непременно придет!.. Она придет непременно! (Ходит взад и вперед.) И верно, пожалуй, все-таки разумнее всего отменить обед!.. Поскольку уже вечер... Да, так и сделаю! (Входит внутрь и звонит.)
* * *
Привратница (Дочери). Ну а теперь, пожалуйста, отдайте мне шаль!
Дочь. Нет, мой друг, ты свободна; я буду вместо тебя нести службу... ибо я хочу узнать людей и жизнь, проверить, так ли она тяжела, как говорят.
Привратница. Но здесь, на посту, нельзя спать, ни в коем случае, ни днем, ни ночью...
Дочь. Даже ночью?
Привратница. Ну, тут уж как сумеешь, только сперва надобно на руку шнурок от звонка намотать... потому что по сцене ходят ночные сторожа, и они меняются каждые три часа...
Дочь. Но это же пытка...
Привратница. Это вы так полагаете, а мы до смерти рады такому месту, и если бы вы только знали, как мне завидуют...
Дочь. Завидуют? Завидуют тому, кого пытают?
Привратница. Да!.. Но, понимаете, тяжелее всего, тяжелее ночного бдения и изнурительной работы, сквозняков, холода и сырости,— так вот, тяжелей всего выслушивать, как выпало на мою долю, доверительные излияния тех, наверху... Они приходят ко мне — почему? Быть может, в морщинах моего лица они читают вырезанные страданиями руны, которые располагают к доверительности... В этой шали, дружок, скрыты мои собственные тридцатилетние муки и муки других!..
Дочь. Какая она тяжелая, и жжется, как крапива...
Привратница. Поносите ее, коли вам того хочется... а когда тяжесть ее станет невыносимой, позовите меня, я приду и вас сменю!
Дочь. Прощай! То, что по силам вам, должна осилить и я!
Привратница. Увидим!.. Только будьте поласковее с моими маленькими друзьями, и да не устанете вы от их жалоб. (Исчезает в коридоре.)
Полное затемнение. В это время декорации меняются — липа облетела, синий аконит завял и почернел; когда сцена освещается, видно, что зелень в другом конце коридора стала по-осеннему бурой.
Офицер (выходит, когда светлеет. Теперь у него седые волосы и седая борода. Одежда потрепанная, пристежной воротничок черный, залоснившийся. Букет роз совсем, облетел видны одни стебли. Он ходит взад и вперед). Судя по всему, лето миновало, приближается осень... Я замечаю это вон по той липе и по акониту!.. (Ходит.) Но осень — для меня весна, потому что открывается театр! И она обязательно придет! Сударыня, пожалуйста, разрешите мне пока посидеть на этом стуле!
Дочь. Садитесь, друг мой, я могу постоять!
Офицер (садится).Мне бы-только поспать немного, совсем другое дело было бы!.. (На минуту засыпает, потом вскакивает и принимается ходить; останавливается у двери с четырехлистникйм, ковыряет ее пальцем.) Эта дверь не дает мне покоя... Что там за ней? Что-то должно быть! (Сверху доносятся слабые звуки танцевальной музыки.) Вот! , Репетиции начались! (Свет на сцене начинает мигать, как будто включили маяк.) Что это? (Скандирует в такт вспышкам света.) Светло — темно, светло — темно!
Дочь (передразнивает). Даш — ночь, день — ночь!.. Всеблагое Провидение хочет сократить твое ожидание! И потому убегают дни, прогоняя ночи!
Свет на сцене выравнивается. Входит Расклейщик афиш с сачком и рабочими принадлежностями.
Офицер. Это расклейщик афиш, с сачком... Рыбалка была удачной?
Расклейщик афиш. Вполне! Лето теплое, правда затянулось малость». и сачок хороший, хотя и не такой, как я думал...
Офицер (с ударением). «Не такой, как я думал»!.. Прекрасно сказано! Вокруг все не такое, как я думал!.. Ибо мысль важнее действия—выше дела... (Ходит, колотя стеблями роз о стену так, что последние листики облетают.)
Расклейщик афиш. Она все еще не спустилась?
Офицер. Еще нет, но скоро спустится!.. Вы не знаете, что там, за этой дверью?
Расклейщик афиш. Нет, ни разу не видел эту дверь открытой.
Офицер. Позвоню, вызову кузнеца, пусть придет и откроет! (Идет к телефону).
Расклейщик афиш наклеивает афишу и идет направо.
Дочь. Чем же сачок оказался нехорош?
Расклейщик афиш. Нехорош? Да вообще-то, он всем хорош, просто не такой, как я думал, потому и удовольствие было не такое большое...
Дочь, А каким вы представляли себе сачок?
Расклейщик афиш. Каким?.. Этого я сказать не могу...
Дочь. Позвольте, тогда я скажу!.. Вы представляли его себе не таким, каким он оказался! Он должен был быть зеленым, но не такого зеленого цвета!
Расклейщик афиш. Вы это знаете, госпожа! Вы знаете все — поэтому-то все и идут к вам со своими заботами... Ежели бы вы захотели и меня разок выслушать...
Дочь. С удовольствием... Идите сюда и излейте мне свое сердце...
Она заходит в привратницкую, Расклейщик афиш стоит у окна и рассказывает.
* * *
Вновь полное затемнение; потом светлеет, теперь липа опять зазеленела, цветет аконит, солнце освещает зелень в конце коридора.
Выходит Офицер; он превратился в седовласого старика в рваной одежде, стоптанных башмаках; в руке стебли роз. Ходит взад и вперед, медленно, по-стариковски. Читает афишу.
* * *
Справа появляется Балерина.
Офицер. Фрекен Виктория ушла?
Балерина. Нет. Не ушла!
Офицер. Тогда я подожду! Она ведь скоро спустится?
Балерина (серьезно). Обязательно!
Офицер. Не уходите, сейчас вы увидите, что за этой дверью, я послал за кузнецом!
Балерина. Дверь откроют! Интересно-то как! Дверь и «растущий замше», вы знаете «растущий замок»?
Офицер. Знаю ли я? Я был его узником.
Балерина. Ой, правда? А почему у них там столько лошадей?
Офицер. Это же замок-конюшня...
Балерина (с болью). Какая же я дура! Сама не могла сообразить!
Справа появляется Хорист.
Офицер. Фрекен Виктория ушла?
Хорист (серьезно). Нет, не ушла! Она никогда не уйдет!
Офицер. Это потому, что она любит меня!.. Не уходите, сейчас придет кузнец и откроет эту дверь.
Хорист. Да что вы, откроют дверь! Как здорово!.. Мне только нужно кое-что спросить у привратницы.
* * *
Справа выходит Суфлер.
Офицер. Фрекен Виктория ушла?
Суфлер. Насколько я знаю, нет!
Офицер. Вот видите! Разве я не говорил, что она меня ждет! Не уходите, сейчас дверь откроют.
Суфлер. Какую дверь?
Офицер. Разве здесь есть еще двери?
С у флер. А, знаю — ту, с четырехлистником!.. Я непременно останусь! Только сперва поговорю с привратницей!
Балерина, Хорист, Суфлер, сбившись в группу вместе с Расклейщиком афиш у окна Привратницы, по очереди говорят с Дочерью. Из ворот появляется Стекольщик.
Офицер. Вы кузнец?
Стекольщик. Нет, кузнец отправился с визитами, но стекольщик справится не хуже.
Офицер. Ну да, разумеется..; разумеется, а алмаз у вас с собой?
Стекольщик. Конечно! Разве бывают стекольщики без алмаза?
Офицер. Не бывают! Ну» тогда приступим к делу! (Хлопает в ладоши.)
Все собираются вокруг двери. Справа к ним присоединяются хористы в костюмах мейстерзингеров и статистки в костюмах танцовщиц из «Аиды».
* * *
Офицер. Кузнец — или стекольщик, приступайте к своим обязанностям!
Вперед выходит Стекольщик с алмазом.
В жизни не часто бывают подобные мгновения, поэтому, дорогие друзья, прошу вас... хорошенько поразмыслить...
* * *
Полицейский (выходит вперед). Именем закона я запрещаю открывать эту дверь!
Офицер. О Господи, стоит захотеть сделать что- то полезное и великое, как сразу же начинаются неприятности!.. Но мы будем судиться!.. Итак, к адвокату! Посмотрим, существуют ли законы! К адвокату!
* * *
Сцена превращается при открытом занавесе в адвокатскую контору следующим образом: ворота остаются и служат дверцей в пересекающей всю сцену перегородке, отгораживающей контору. Привратницкая превращена в рабочий закуток адвоката, только без стены впереди; облетевшая липа служит вешалкой для пальто и шляп; афишная доска увешана извещениями и решениями по судебным делам; дверь с четырехлистником является дверцей шкафа для документов.
Адвокат во фраке и белом шейном платке сидит слева с внутренней стороны, ворот за конторкой, заваленной бумагами. На его лице печать, неслыханных страданий: белое, словно меловое, лицо, прорезанное морщинами, с тенями, которые кажутся фиолетовыми; он уродлив, и лицо отражает все те преступления и грехи, с которыми он сталкивается по роду своей профессии. Один из его двух писцов однорукий, другой — одноглазый.
Люди, собравшиеся лицезреть «открытие двери», остались на прежнем месте, но теперь как бы ожидая очереди к Адвокату; впечатление такое, словно они все время здесь стоят.
