Почтительное отношение Ванина к Пинчуку Уваров заметил уже в первые минуты своего знакомства с разведчиками. Балагуря, Сенька нет-нет да и взглянет мельком на Пинчука — но осуждает ли тот его. Вот сейчас, заметив, что Петр перестал смеяться, Сенька приумолк, притих, насторожился и молча полез на нары — может быть, ему просто и самому уже надоело молоть языком. Кто знает…
Яков присматривался к разведчикам. Первые минуты Уваров чувствовал себя неловко. Молчаливый и угрюмый по своей натуре, Яков с трудом выдавливал слова. Это не понравилось всем, а Семену в особенности.
— Так не пойдет! — категорически заявил он. В его руках появилась фляга в сером чехле. Он встряхнул ее. Прислушался: — Есть! Сейчас ты у меня заговоришь! Аким, ну-ка открой баночку!
Ерофеенко достал большую банку консервов, долго возился с ней. Ванин искоса поглядывал на него, злился.
— Эх, горе ты мое, — вздохнул он притворно и взял у Акима банку. Открыл ее быстро, налил в жестяную кружку водки и поднес Уварову. Тот покачал головой и глухо выдавил:
— Не пью.
Сокрушенно свистнув, Ванин недружелюбно посмотрел на новичка и сердито заметил:
— Ну, сельтерской у нас для тебя нет.
Уваров промолчал. По настоянию Шахаева, он все же рассказал немножко о себе.
Вспомнил свой колхоз на Курщине, в котором работал трактористом, первое ранение на фронте, госпиталь, медицинскую сестру, в которую влюбился ненароком, да так и не признался ей в этом.
— До войны дела шли не ахти как здорово, но все же неплохо. Мы с отцом работали, мать дома, по хозяйству, сестренка училась. Последнее время и я стал учиться на механика, да война помешала.
— Она всем помешала, — мрачно пробормотал Ванин. — Я вот тоже токарем на шарикоподшипниковом заводе в Саратове работал.
— Инженером небось думал стать?
— Конечно, думал. И стал бы им, — ответил Семен. Потом, после паузы, добавил убежденно: — Я еще буду инженером. Вот войну закончим, и буду, ежели, конечно, фрицевская пуля сдуру не укусит…
Все замолчали и как-то тихо, раздумчиво посмотрели друг на друга.
— У тебя все готово, Пинчук? — вдруг спросил Шахаев, нарушив молчание.
— Всэ, товарищ сержант!.. — быстро ответил Петр и, потрогав свои усищи, пояснил: — Вчера еще всэ було готово.
До этой минуты Пинчук молчал. Но по выражению его лица Шахаев видел, что Петр внимательно прислушивался к солдатскому разговору. О чем он думал? О предстоящей ли операции, о своем ли колхозе или о том и о другом вместе? Есть о чем вспомнить Пинчуку! Как-никак, а он «головой колхоза был, да какого колхоза!» Сколько таких вот парней воспитал он в своей артели! Где они сейчас? Может быть, вот так же сидят в блиндажах и готовятся уйти в тыл врага? Или идут в атаку? И все ли живы-здоровы?..
Пинчук шумно вздохнул.
— Оце ж вы, хлопци, дило кажете, — не выдержал все-таки и он. — Писля вийны нас всих заставят вчитыся. Велыки дила будем делать! — и снова пригладил, многозначительно хмурясь, свои Тарасовы усы. — А зараз хрица надо бить сильней!..
Сказав это, он принялся пробовать у самого Сенькиного уха свое новое кресало. Искры летели во все стороны, а фитиль не загорался. Пинчук отчаянно дул на него.
— Брось ты эту гадость, Петр Тарасович! — дружески посоветовал ему Ванин. — То ли дело — зажигалка! Чирк — и готово!
И чтобы подтвердить свои доводы, он вынул из кармана свой последний трофей — «бензинку-пистолет». К величайшему смущению Сеньки, она не загорелась.
— Кресало надежней, — убежденно заговорил Пинчук. — А зажигалка — что? Высох, испарился бензин — и ты ее хоть выброси. В наш рейд лучше с кресалом. Трут, камушек в карман — и все.
Замолчав, Пинчук решил заштопать дырку в гимнастерке. Но тщетно пробовал он просунуть нитку в ушко иголки. Слюнявил ее, заострял кончик грубыми пальцами, а совал все мимо.
— Ты Акима на помощь позови. Он в очках, — смеялся Ванин.
Отчаявшись, Пинчук попросил Сеньку. Тот всегда был готов удружить голове колхоза. Взял из рук Пинчука иголку и нитку, быстро продел ее в ушко. Не удержался, чтобы не сказать:
— А еще хвалишься: старый конь борозды не испортит. В иголочное ушко не попадешь — куда уж тебе…
Пинчуку, как самому рачительному человеку, Шахаев поручил ведать хозяйством группы. И он отменно справлялся с этими обязанностями. Наибольшее предпочтение, с общего согласия, он отдавал табаку. Пинчук утверждал, что без хлеба и воды на войне прожить еще можно, а без табака — никак. И он аккуратно завернул пачки с махоркой в целлофан, уложил их в мешок. По десять пачек на брата. Пять пачек — НЗ[1].
Когда солдаты достаточно перезнакомились, Шахаев дал первое задание Уварову — выйти вместе с Ерофеенко в боевое охранение и наблюдать за передним краем противника.
…На другой день вечером в боевое охранение пришли лейтенант Марченко, командир разведроты и сержант Шахаев. Взяв у Якова и Акима сведения о противнике, они отослали их в штаб, а сами остались для ночного наблюдения. В эту ночь саперы должны были сделать для разведчиков проход во вражеском минном поле, по ту сторону Донца.
У самого Шебекинского урочища Аким и Яков повстречались с саперами, уходившими на это задание. Среди них был и Вася Пчелинцев — старый дружок Уварова. Солдаты обнялись, о чем-то сбивчиво поговорили и разошлись молча в разные стороны.
Ни тот, ни другой не знал, что это была их последняя встреча.
3
Накануне ухода разведчиков в тыл противника в генеральском блиндаже более часа шло совещание. К командиру дивизии были вызваны начальник разведки майор Васильев, лейтенант Марченко, сержант Шахаев и командир полка подполковник Баталин. Здесь же находился и начальник политотдела полковник Демин.
Генерал-майор Сизов, высокий, сухощавый, уже пожилой человек, с быстрыми выпуклыми глазами, внимательно выслушивал каждого. Он никого не перебивал — вот так же выслушивал он Акима там, в боевом охранении; по выражению лица комдива трудно было определить, доволен ли он тем, что уже сделано для выполнения предстоящей операции. Лишь в начале совещания генерал предупредил, строго взглянув на присутствующих: — Задание надо выполнять. Понимаете? — и, сделав паузу, кинул и сторону Васильева: — Докладывайте.
Последним говорил подполковник Баталин. Он получил приказ провести бой силами батальона левее того пункта, где разведчики должны были перейти линию фронта.
— Усильте батальон полковой артиллерией и минометами. Обратите особое внимание на организацию боя, — предупредил комдив и перевел взгляд на разведчиков. — Вы подробно докладывали о многих деталях — маленьких и больших. Но почему-то забыли сказать о главном — о людях, о солдатах, как они подготовлены к операции. — Сухое лицо комдива стало еще строже; из-под седеющих, сдвинутых бровей поблескивали быстрые черные глаза — теперь уж он совсем напоминал учителя, делавшего замечания своим ученикам. — В конце концов, солдаты… они будут решать дело. Марченко! — обратился Сизов к молодому офицеру, во всей фигуре которого чувствовалась стремительная готовность. — Забаров идет в рейд?
Новые ремни на лейтенанте беспокойно скрипнули.
— Забаров… ранен, товарищ генерал.
Комдив, будто обожженный, быстро отошел от стола, метнул взгляд в сторону молодого офицера, но ничего не сказал. Некоторое время в блиндаже было тихо. Сизов ходил хмурый и, казалось, злой. Но вот он остановился, приблизился затем почти вплотную к Марченко и спросил глухо:
— Тяжело ранен?
— В плечо, задета кость, товарищ генерал.
— Когда?
— Ночью на Донце. Вместе с саперами переправлялся.
— Так… — задумчиво сказал комдив. Почти сросшиеся брови генерала теперь совсем сошлись в одну линию.
«Сколько людей погибло на глазах этого сурового человека, сколько видел он раненых, — подумал Шахаев, — неужели всякий раз он так тяжело переживал эти потери? A может быть, Забаров ему особенно дорог?..»
После совещания генерал Сизов беседовал с полковником Деминым.
— Жаль… Каких людей теряем! — комдив поморщился. Лицо его вдруг стало опять сумрачным и усталым. — Вы знаете, Федор Николаевич, как нужен был Забаров для этого дела. Именно Забаров!..
— Знаю, — тихо сказал Демин.
— Вы бы, Федор Николаевич, навестили его, посмотрели, как его лечат.
— Я уже был у Забарова, — все так же тихо и спокойно ответил Демин.
— Благодарю вас, Федор Николаевич, — взгляд Сизова вдруг потеплел. Так бывало всегда, когда он начинал говорить с Деминым. — Забаровы нам очень нужны! — Генерал немного помолчал. Потом сказал задумчиво и тихо: — Быстро растут солдаты. Этим, пожалуй, не потребуется тридцати лет, чтобы стать генералами. Как вы думаете?
