Установление Юнгом известных аналогий между различными видами человеческой фантазии (включая миф, поэзию, сказки, бессознательное фантазирование во сне), его теория архетипов расширили возможности поисков ритуально-мифологических моделей в самой психике. Юнг (кстати, увлеченный сказочно-мифологическими мотивами произведений Вагнера) не просто создал новую психологическую школу – он открыл человечеству неожиданные глубины психического, связанные с мифологизмом; его идеи послужили основой для создания огромного числа художественных произведений, в том числе и фантастических, и сказочных.
Последователи школы Юнга неустанно демонстрируют проявления архетипического в самых разных аспектах жизни человека. Литература и фантастика, по их мнению, являются ярчайшими проявлениями мифологизированного содержания коллективного бессознательного.
Четвертый фактор – специфические свойства метафоры. Оценивая роль метафоры и сказки в человеческой психике, О. А. Свирепо и О. С. Туманова пишут: «Именно это свойство – способность перекраивать реальность так, чтобы сохранить ее элементы, придавая им новый смысл, – делает ее столь ценным инструментом психотерапии. Принцип метафоры используют для того, чтобы по-новому расставить акценты, помочь пациенту переосмыслить свой опыт… То есть для того, чтобы метафора была эффективной (это в равной степени касается и символа, и образа), необходимо, чтобы она чем-то напоминала «первичные метафоры», «первичные мотивы», как бы работала на соответствующей частоте» (Свирепо, Туманова, 2004, с. 16).
Любопытно, что именно эти особенности метафоры отражены в современных романах жанра фэнтези, литературных сказках, фантастических кинофильмах. В них авторы, осуществляя научно-технический и социальный прогноз, мифологизируют будущее, а осуществляя философско-познавательную функцию в отношении эволюции человека и общества, опять-таки создают новый миф о реальности. То есть современные «сказочные» произведения опираются на прошлое (через древние мифы), по-новому толкуют настоящее (творят миф о действительности) и устремляются в будущее (ставя миф в качестве цели или прогноза). Культурно-психологические факторы, таким образом, не могут не влиять на запросы читателей, которые сознательно или бессознательно нуждаются в подобной «мифологической подпитке».
О. В. Защиринская выявляет ресурсы образа дурака в русских сказках: «Абсурд как изыск интеллекта является мощнейшим мотиватором к самоизучению и психокоррекции. Сказка ведет нас к человеческим ценностям, разуму от обратного, предъявляемого в гротескной форме. Давайте ужаснемся и сразу начнем думать в пользу позитивного самоизменения. Сказка – целитель сознания человека, затерявшегося в хаосе безумия и абсурда повседневности. Простота героя-дурака придает нам чувство веры в постижение возможностей собственной воли, интеллекта и могущества. Каждый – творец своей судьбы в этнокультурном контексте!» (Защиринская, 2001, с. 39).
Пятый фактор – научный: парадигма постнеклассической науки. Наука и ее достижения всегда влияют на общественное настроение и состояние умов даже обычных обывателей. Современный уровень развития науки многими исследователями и методологами характеризуется как переход к постнеклассической парадигме. Не вдаваясь в детали, можно сказать, что эта парадигма подразумевает полный отказ от традиционных детерминистических представлений о мироустройстве, диалогичность, включение в сферу изучения нестабильности как свойства систем, признание множественности истин. В рамках этой парадигмы осуществляется ассимиляция практической психологией достижения духовных практик, созданных в разное время и в разных местах. А в качестве философских оснований науки рассматриваются философские идеи древности, восточные учения, взгляды писателей, художников, религиозных деятелей. В частности, ориентированные на постнеклассическую парадигму физики пишут: «Нелокальность является фундаментальным свойством всей Вселенной».
А теперь вспомним основной принцип мифологического мышления – принцип партиципации («все есть все»). Вспомним и тот факт, что одной из ведущих идей символистов – больших любителей мифологизма – является идея всеединства, почерпнутая в философии Владимира Соловьева.
Захватывающая и волнующая мысль о взаимосвязанности мира, недискретности его, взаимопереходах объектов друг в друга, проистекающая из физики (!), естественно, стала сильнейшим фактором создания фантастических и сказочных произведений, проникнутых мифологизмом.
Так что причин любви и интереса к сказке много. Мы рассмотрели далеко не все. Но, думается, и названных достаточно, чтобы понять: сказки – это совсем не просто…
Причины сходства сказочных сюжетов
Даже простое чтение сказок (особенно специально созданных для терапевтических целей) дает удивительный эффект и помогает человеку преодолеть различные жизненные трудности. Отчего же это происходит? Попробуем разобраться, выделив разнообразные психологические трактовки содержания сказок, в частности, те позиции, которые сложились в науке по вопросу об источниках появления однородных сказочных мотивов.
Как объяснить тот факт, что даже у очень далеко живущих друг от друга народов сюжеты сказок похожи? Например, во многих странах существуют аналоги русской сказки «Колобок». В Норвегии прямо со сковородки сбегает блинчик. В немецкой сказке пирог удирает от двух женщин, его не поделивших. Также спасаются бегством от людей пряничные человечки и прочие хлебобулочные изделия. Почти у всех народов в разных вариантах можно встретить один из самых архаичных сюжетов о красавице и чудовище (у нас наиболее ярко описанный в сказке «Аленький цветочек»).
О причинах поразительного сходства мотивов сказок, бытующих у разных народов, было много споров. Так, можно говорить о трех основных точках зрения на эту проблему:
1) «индийская версия», согласно которой все основные сказочные сюжеты и образы родились в Индии и позже распространились по Европе (Т. Бенфей);
2) «вавилонская версия», утверждавшая, что именно Вавилон является родиной сказок, а перевалочным пунктом на их пути в Европу был полуостров Малая Азия (А. Йенсен, Х. Винклер, Е. Штукен);
3) «версия многих центров», настаивавшая на невозможности указать одно конкретное место рождения всех волшебных сказок, что подразумевает возникновение разных сказок в разных странах («финская школа», основанная К. Кроном и А. Аарне).
Последняя точка зрения любопытна еще и предложенным методом определения «первичного» варианта сказки: с помощью анализа всех сказок со сходным мотивом предлагалось выбрать самую подробную, поэтичную и понятную версию, которую и следует рассматривать как изначальную. Кстати, этот взгляд был подвергнут достаточно аргументированной критике со стороны М.-Л. фон Франц, указавшей на то, что передаваемая из уст в уста сказка совсем не обязательно ухудшается, но с тем же успехом может и улучшаться.
Объяснения наличию «бродячих» сюжетов пытались найти и на другом поле: не в связи с местом происхождения сказки, а в связи с раскрытием ее внутренней природы.
Первая позиция, которую отстаивал М. Мюллер, заключается в интерпретации мифов (а следовательно, и волшебных сказок) в качестве искаженного изображения таких природных явлений, как солнце и его разнообразные воплощения, луна, заря, жизнь растений, гроза.
Вторая позиция принадлежит Л. Лейстнеру (чуть позже тот же взгляд отстаивал Г. Якоб), показавшему взаимосвязь между основными сказочными и фольклорными мотивами и повторяющимися символическими снами.
Третья позиция, на которой стоял А. Бастиан, заключалась в рассмотрении основных мифологических мотивов как «элементарных идей» человечества, которые не передаются от одного человека к другому, а являются врожденными для каждого индивида и могут возникать в разных вариациях в самых разных странах и у разных народов.
Четвертая позиция, пожалуй, наиболее разработанная и авторитетная, отстаивается представителями аналитической психологии, идущей от работ К. Г. Юнга. Одна из наиболее ярких последовательниц юнгианского взгляда на природу волшебных сказок М.-Л. фон Франц указывает на разницу между третьей и четвертой позициями: «Для нас же ‹…› архетип – это не столько «элементарная идея», сколько «элементарная эмоция», элементарный поэтический образ, фантазия, а возможно, даже элементарный импульс, направленный на совершение некоторого символического действия» (Франц, 1998, c. 16). По ее мнению, эмоциональная составляющая при психологическом исследовании очень важна, поскольку сугубо рациональный подход неизбежно приводит к смешению разных архетипов и превращению их в хаос, что обусловлено их взаимодействием и взаимовлиянием. «Это похоже на то, что происходит при печатании наложенных друг на друга фотографий, которые уже никак нельзя представить в отдельности. Вероятно, нечто подобное происходит и в бессознательном, что обусловлено его относительной вневременностью и внепространственностью» (там же, с. 22).
