Я позвонил. Ответил мужской голос.
— Вы говорите по-польски? — спросил я.
— Не понимаю… — прозвучал ответ, впрочем, без тени удивления.
— Простите, мне показалось, что…
— Ничего, ничего, подождите немного, я сейчас приеду за вами.
Не прошло и получаса, как Малиновски предстал перед нами. Его открытое, славное лицо сразу же пробудило во мне симпатию. Он приехал на своей машине вместе с сыном. Наполовину таитянин, он полностью обезоружил меня своей необычной прямолинейностью и оперативностью. Да, верно, его отец был поляком, но он уже его не помнит. Среднему сыну, которого он привез с собой, он дал первое имя Клод, а второе… Поляк. Он очень рад. Я первый человек из далекой Польши, с которым он познакомился. Ну что же, от Таити до Польши точно такое же расстояние, как от Польши до Таити. У нас тоже не часто встретишь жителя Южных морей.
Хлопают дверцы, машина трогается. Малиновски забирает нас к себе.
— Насколько мне известно, месье Муха сейчас в отпуске и уехал во Францию, — сообщает Малиновски, склоняясь над рулем. — Но это неважно, вы остановитесь У меня.
Он привозит нас в свой дом, который в течение многих недель станет и моим домом. Благодаря Малиновскому я многое увидел в Полинезии.
Месье Малиновски
Хозяина дома я, по его желанию, называю просто Чарли. В течение всего пребывания в Папеэте Чарли — мой неразлучный спутник. Скажем сразу и без оговорок — спутник, о котором только можно мечтать. Ему сорок три года, он неплохо говорит по-английски, утончен, внешне мягок, в меру улыбчив. Похоже, он послан мне богами!
По приезде в дом я был представлен его супруге Мине и познакомился с остальными тремя сыновьями — старшим, стриженным под ежик Жилем, двенадцатилетним Жоржем и Хейфарой, которому исполнилось целых четыре года. Старший и младший родились в Папеэте, а два средних — на Руруту (архипелаг Тубуаи) и Раиатеа. Родом с Раиатеа и сам Чарли. Там же он нашел и свое «сокровище» — молчаливую Мину, в жилах которой течет кровь знатного полинезийского рода.
Мы живем на улице Октава Моро, минутах в пятнадцати ходьбы от центра, в элегантном, четырехкомнатном фаре[3], с жалюзи на окнах, паркетом, современной мебелью, телевизором и гаражом, где стоит новенький «ситроен».
— Я люблю комфорт и легкую жизнь, какую можно найти в Папеэте, — говорит хозяин.
Чарли не принадлежит к бедноте. По распространенной на Таити неофициальной расовой классификации он деми — наполовину европеец, наполовину полинезиец. Это определяет его социальное положение как по службе, так и в обществе. В столичном городе Папеэте общество делится на классы, трудно перейти из одного в другой, высший.
Читателям, а особенно читательницам, наверное, интересно узнать, что собой представляет будничная жизнь моих друзей, то есть жизнь интеллигентной семьи в Папеэте, прожить вместе со мной один обычный день в семье Чарли.
— Завтрак готов, — будит меня утром голос хозяина.
Когда я усаживаюсь за стол, тщательно накрытый старшим сыном, они уезжают на работу. Чарли работает радиотелеграфистом на главном почтамте, расположенном на роскошном приморском бульваре Помаре. Темноволосая Мина, внешне очень похожая на последнюю королеву, дородную Марау Таароа, работает в том же учреждении, что и муж, с той лишь разницей, что она сидит за окошком.
В одиннадцать они возвращаются домой на ленч и сиесту, продолжающуюся до двух часов. В полдень мы едим особенно обильно. Наш рацион состоит из мясных консервов (чаще всего новозеландских), тунца, жареной или сырой рыбы, мелко нарезанной и залитой кокосовым молочком, овощей, сладкого картофеля, фруктов. К этому подается порция белой французской булки и крепкий таитянский кофе. Кофе здесь изумительный — ароматный, густой и напоминает лучшие сорта новогвинейского. Вечером мы доедаем остатки обеда с большим количеством хлеба и пьем чай.
После работы Чарли сбрасывает европейское платье, оставляет обувь на лужайке и облачается в национальный таитянский костюм (пареу). В хлопчатобумажной юбке, задрапированной вокруг бедер, он убирает дом, моет посуду, тщательно поливает крошечный садик, отдыхает.
— Надень пареу, тебе в нем будет легче, прохладнее, — уговаривает он меня.
Освеженный вечерним душем, я стараюсь обернуть бедра куском красной с белыми цветами материи. Видя, что у меня получается не очень удачно, хозяин показывает, как закрепить пареу на бедрах. Достаточно несколько раз обернуть край ткани вокруг талии — и прекрасно держится.
Пареу необыкновенно удобен, «сшит» словно по мне, и чувствую я себя в нем отлично, действительно отдыхаю. И что немаловажно, в пареу можно щеголять без опаски, что оно свалится в самый неподходящий момент. Однако значительно труднее повязать его в виде шортов.
После ужина мы с Чарли располагаемся на веранде, выходящей в сад, чтобы поболтать и выпить по чашечке кофе. Отсюда хорошо видны остальные члены семьи во главе с хозяйкой дома. Мальчики — кто сидит в кресле в гостиной, кто лежит прямо на ковре, и все смотрят телевизор. Жена Чарли, растянувшись на диване, листает журнал или дремлет. Мина не читает газет, которые выписывает ее муж, но, несмотря на отсутствие общих интересов, она уже много лет его верная спутница. Врожденная беззаботность не мешает ей серьезно относиться к своим обязанностям жены и матери.
По другую сторону от меня сад, за спиной живая стена, покрытая пурпурными цветами гибискуса, отчего создается впечатление, что дом отгорожен от улицы огненным валом. Я срываю цветок и долго вдыхаю его нежный, тонкий аромат. Медленно течет время, льется беседа. Я пытаюсь развить кое-какие политические темы, но Чарли заявляет, что не любит политики и предпочитает футбол. Припертый к стене, он признает, однако, что у него есть свои взгляды, но он не в состоянии слишком серьезно увлечься ими: вид вратаря, который готовится взять штрафной мяч, волнует его вдвое больше. Я подозреваю, что он говорит это из простого упрямства или духа противоречия и как бы в подтверждение этого начинает рассуждать о проблемах своей страны. По его мнению, архипелагом должны управлять люди, которые живут здесь, на этих островах, живут местными проблемами. Разве сердце французов здесь? Сомнительно, ведь всем известно, что каждый французский губернатор только и мечтает вернуться во Францию. В этой стране у них лишь голова, и то приставная, все остальное, в том числе сердце, чуждое, не таитянское — французское. Эйфелева башня полностью заслонила от них таитянские пейзажи.
— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Сейчас Таити ищет свой путь к независимости.
