— Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Сейчас Таити ищет свой путь к независимости.
— Я ничего не имею против французов, — спокойно поясняет Чарли, — мне многое у них нравится. Обаяние, остроумие или, например, французская мода, я влюблен во французскую литературу. Такие же чувства испытывают многие таитяне. Однако это не означает, что мы готовы отказаться от своей индивидуальности, возникшей на особой почве, в особых условиях. По-моему, уже сейчас местные жители должны постепенно вытеснять из государственного административного аппарата французов, жалованье которых, между прочим, значительно отягощает бюджет страны. Я считаю, что раньше или позже Париж вынужден будет смириться с возрастающей самостоятельностью Таити.
— Несомненно, это только вопрос времени…
— Однако надо признать, что жители Океании отличаются беспечностью. До сих пор они довольно пассивно относятся к чужеземному господству. Это не означает, однако, что в обществе не зреют все более и более решительные устремления. Острова Западное Самоа и Тонга уже получили независимость, а две дюжины островов и архипелагов прямым путем движутся к тому же.
— А как обстоят дела с вашей экономикой?
— До второй мировой войны Таити был бедным островом, но никто с голоду не умирал, каждый вел внешне приятную жизнь, разумеется, по понятиям полинезийцев, потребности которых — что тут скрывать — минимальны. В этом причина того, что на этих географических широтах нужда никого не пугает, не приводит в ужас: даже самые бедные ее не ощущают. Нищета тоже здесь неизвестна, нищенства не существует.
Правда, по европейским понятиям, Таити — бедная страна, так как не имеет никаких природных богатств: ни хлопка, ни каучука, ни полезных ископаемых. Здесь лишь копра, сахарный тростник, немного кофе и ванили. Однако колебания на мировом рынке немедленно отражаются экономической лихорадкой на Таити. Примеры? В последние годы производство копры упало с двадцати пяти до двадцати трех тысяч тонн, ванили — со ста восьмидесяти до ста тридцати тонн, перламутра — с трехсот до семидесяти пяти тонн! Происходит это потому, что на архипелаге нет промышленности. Кроме двух пивоваренных заводов и завода по производству кокосового масла, нет ни одного более или менее значительного предприятия. Среднегодовой дефицит в торговле составляет около четырнадцати миллиардов франков[4].
— Значит, остается только туризм?
— Конечно, он необходим, так как может дать толчок экономическому развитию Таити. Местная администрация считает туризм поистине спасательным кругом.
Таити поздно вошел в число стран, живущих туризмом, — только в 1960 году. Но вошел широкими шагами. С каждым годом наплыв туристов увеличивается. В 1976 году на Таити было восемьдесят тысяч туристов. Построили аэродром для пассажирских реактивных лайнеров в Фааа, возвели несколько отелей, среди которых наиболее крупные «Таараа иyтерконтиненталь» и «Маэва бич», на двести с лишним номеров каждый. Только на Таити процветают двадцать пять отелей и пансионатов. Французская администрация особенно стремится привлечь богатых туристов.
Чарли ставит на стол бутылку алжирского вина и наливает в рюмки рубиновую жидкость. Я провозглашаю тост за будущее, о котором мечтают наиболее просвещенные островитяне.
Мне хорошо в маленьком домике на краю квартала Фарии-Пити, однако пора в поездку по островам. Я еще не раз буду возвращаться в этот гостеприимный дом, и семья Малиновских всегда будет приветливо встречать меня. Частный характер моего путешествия таит в себе огромный риск, ставит судьбу в зависимость от гостеприимства, расположения и возможностей хозяев. Если я иногда и злоупотреблял их гостеприимством, то делал это не по своей воле, а в силу обстоятельств. Чарли понимал меня и, как патриот Таити, принимал на правах фетии, то есть родственника.
Мой друг жаждет, чтобы я как можно тщательнее познакомился с островами архипелага и потом рассказал ему, что там изменилось с тех пор, как он работал радиотелеграфистом. Он дает мне практические советы, записывает адреса своих знакомых, составляет словарь наиболее употребительных слов и выражений таитянского языка. Все звуки в нем произносятся так, как пишутся, а ударение ставится на последнем слоге. Он считает, что мне необходима «охранная грамота», разумеется, на таитянском, адресованная всем таванам (деревенским старостам) и простым людям, в которой подробно объяснялось бы, какая помощь требуется от них настырному европейцу. Полинезия — большая деревня, поэтому, если я хочу узнать что-либо о ее жителях, должен посетить таитянские деревни.
Привожу отрывок из рекомендательного письма в таитянском варианте, которое впоследствии открыло передо мной многие двери и благодаря которому я приобрел немало друзей:
Na te Tavana.
Е teata papai vau no te fenua Polone i Europa. Te hinaaro nei vau e papai te aamu о teie mau fenua i nia ite ora raa о te taata e ta ratou mau peu. Te hinaaro nei vau e ora i roto pu ia outou.
Из этого текста читатель может получить некоторое представление о весьма распространенном языке малайско-полинезийской группы. На нем говорят около тридцати пяти миллионов жителей, населяющих пространство от Мадагаскара до острова Пасхи. В этом мелодичном языке лишь тринадцать звуков, все слова заканчиваются на гласные и нет согласных б, ц, к, л, в. Достаточно выучить несколько сот коротких слов и несложную грамматику, чтобы вполне сносно объясняться.
Чарли тревожит будущее таитянского языка. В школьной программе ему уделяется очень мало места; газеты выходят не на таитянском, а на французском языке; единственная переведенная на таитянский книга — Библия. Прекрасный, богатый язык быстро впитывает заимствования из французского и китайского. Местное радио, ведущее трансляции на таитянском языке, испытывает значительные трудности при определении таких понятий, как «космический корабль» или «реактивный самолет»[5].
Однако пора кончать рассуждения лингвистического характера, так как самое время решать, на каком виде транспорта я совершу путешествие по Таити?
— Не собираешься же ты путешествовать пешком? — смеется Чарли.
— А что ты скажешь о велосипеде?
— Те времена, дорогой, когда по Таити путешествовали верхом или на велосипеде, давно прошли. Кроме того, брать с собой велосипед просто рискованно.
— Думаешь, украдут?
— Ну… не совсем, — говорит он и поясняет: — Взять чужой велосипед, даже если он стоит у чьего-либо дома, на Таити не преступление, особенно если человек очень торопится, например на свидание с девушкой из соседней деревни. Э меа хаама — это стыдно, с улыбкой признает таитянин, а в следующий раз сделает то же самое. Думаешь, это кража? Ничего подобного! Он не украл, он просто позаимствовал! Правда, потом придется искать пропавшую вещь по всем улицам. Аита пеапеа — даже если это и так, то все равно неважно. Хочешь другой пример? Когда таитянин голоден, он протягивает руку и берет ближайший к нему банан или кокосовый орех. Но никто никогда не сорвет фрукты с чужого участка, чтобы продать их. Хуже, когда таитянина уличают в «нападении на дилижанс» (так называют кражу в магазине), когда ему захочется подарить своей девушке какую-нибудь тряпку или украшение. Такого у нас называют «таата римарима» (человек с проворными пальцами). Так образно определяет вора таитянский язык. В этих случаях за дело берется судья трибунала. Обвиняемый надеется на мягкий приговор, и его надежда всегда оправдывается. Таитянская Фемида так снисходительна, что наказание похоже на поощрение. Говорят, даже акулы, подплывая к берегам Таити, становятся ласковее…
