Наступил очередной день поиска. Иоганн заявил, что останется в лагере один, пусть его не охраняют. Ишь, осмелел на третьей неделе… Сергей Михайлович почему-то согласился.
Команда отправилась вниз по течению реки Аржи-Ахк. Впереди в дозоре двигался Шура Крупный. Охотники держались в пятидесяти шагах за ним, Кормишин шел в арьергарде. Неожиданно казак замер, всмотрелся в даль и жестом подозвал остальных. Все быстро подошли, кроме отставшего унтера.
Шура показал вперед. По тропе поднимался горец с винтовкой за спиной. Он не видел настигавших его русских и карабкался беззаботно. Василий Листопадов тут же сдернул винчестер и прицелился в туземца. Лыков схватил его за руку:
– Что ты делаешь? А вдруг это мирный горец?
– У него ружье за спиной, – огрызнулся Стрелок.
– Ну и что? Тут все ходят с ружьями. Примерно как наши мужики в лесу всегда с топорами.
– А я по походке вижу, что он мятежник. Самая разбойничья походка!
Листопадов попробовал освободить руку. Тогда Алексей вырвал у него винтовку и сказал с угрозой:
– Слышь, вурдалак. Смири свой нрав. Война кончилась, сейчас мирное время.
– И что? – с вызовом спросил партизан.
– А то. Неймется кого-нибудь прикончить?
– Здеся нас никто не любит. Любого вали – не ошибешься.
Тут подоспел Кормишин и спросил шепотом:
– Что за шум, а драки нет?
Шура Крупный показал ему уходящего вверх по тропе горца:
– Васька хотел убить его в спину, а Леха не дал.
– Правильно сделал, что не дал, – тут же высказался старший унтер-офицер. Он взял из рук Алексея мушкет и приказал: – Лыков! Проследи за ним. Постарайся увидеть лицо или запомнить какие приметы.
– Есть!
Вольноопределяющийся быстро пошел по тропе, стараясь не шуметь. Другие охотники остались его ждать.
Незнакомый туземец успел уйти достаточно далеко. Лыков настиг его, когда тот уже спускался с перевала вниз, в долину. Там стояло четыре сакли, у одной из них была привязана лошадь. Подходя к хутору, горец оглянулся, и Алексей разглядел его черты. Мужчина лет тридцати, бородатый, худощавый, как большинство здесь. Шашка, кинжал – тоже как у всех. Белый архалук при желтом чекмене? И это не примета.
Горец зашел в саклю, у которой стояла лошадь, через минуту вышел оттуда со свертком в руках. Еще раз осмотрелся. Похоже, он опасался чужих глаз… Сунув кулек в сакву[7], незнакомец в желтом чекмене сел на коня и уехал вниз по реке. Нижегородец дал ему скрыться с глаз, спустился к хутору и осмотрел саклю. Пустая, заброшенная; пахнет куриным пометом. Передаточный пункт для инсургентов? Может быть…
Лыков бегом отправился к своим и доложил командиру об увиденном. Тот выслушал и приказал:
– Айда туда, осмотрим.
Ваську он поставил впереди колонны, вернув ему отобранный Лыковым винчестер. Тот шел обиженный и все искал, кого бы ему подстрелить. Но никто партизанам не попался.
Избушки при осмотре оказались пустыми и давно заброшенными. Лишь в той, куда заглянул неизвестный, остались следы недавнего пребывания человека. И Кормишин решил устроить на хуторе засаду. Вдруг появится тот, кто облюбовал себе заброшенное жилье для непонятных целей?
Партизаны спрятались в трех других хижинах и затаились. До конца дня ничего не произошло. Пришлось ужинать сухарями и спать на земле. Утром послышались шаги, и в обжитую саклю зашел чеченец с узлом в руке. Он появился из ниоткуда, часовой прохлопал его появление. Но охотники мгновенно и бесшумно отмобилизовались. Когда гость появился на пороге, его схватили.
Это оказался знакомый Кормишину старшина аула Дуц-Хутор по фамилии Раздаев. Он опешил, попав в руки урусов. Сергей Михайлович кивнул ему:
– Здорово, уважаемый. И что ты сюда притащил? Давай, показывай.
В узле обнаружились двадцать патронов к берданке, кусок сыра и лаваш.
– Ого, какое богатство. Патрон в ваших краях стоит рубль ассигнациями. Дорогой подарок. Скажи, старшина, для кого он?
Раздаев уже взял себя в руки и ответил:
– А пастух за ними придет, наш аульный пастух. Он передал, что появились волки, попросил занести эти… как по-вашему?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Огнеприпасы, – подсказал Сергей Михайлович.
– Да, точно так.
– Давай его дождемся, – предложил Кормишин.
Веко у старшины дернулось, но он ответил:
– Давай.
– Долго ждать придется?
Туземец пожал плечами:
– Кто знает? Может, полдня, а может, и три. Если вам нечего делать, ждите. А у меня есть обязанности по должности.
– Не много ли чести для пастуха, что улем[8] лично носит ему лепешки?
– Нет, не много, он мой племянник.
– И как зовут этого достойного человека?
Раздаев на мгновение запнулся, потом выговорил:
– Гати.
Командир оглядел свою команду:
– Все запомнили ответ? Ждем Гати.
Потом он обратился к пленнику:
– Раздаев, ты понимаешь, что врешь мне, а значит, и власти? Если вместо пастуха сюда явится абрек по имени Джамболат, ты и твоя семья поедете далеко на север. Где очень холодно и голодно.
Но староста посмотрел на русского свысока и отвернулся.
Партизаны опять попрятались в сакли. Туземца унтер посадил рядом с собой. Потянулось мучительное ожидание. Когда солнце уже клонилось к закату, Шура Крупный не выдержал и тихо вылез из своей хибары на двор, справить малую нужду. Только он распрямился во весь рост, как грохнул выстрел. Пуля угодила казаку прямо в лоб. Он рухнул на землю. Тут же раздался ответный выстрел – Кормишин успел разглядеть, откуда бьет враг. Алексей тоже выпустил в ту сторону три заряда. Но шансов, что пули попали в цель, было немного.
Артельщики выскочили наружу, Лыков без команды побежал в обход предполагаемой позиции противника, но все оказалось напрасно. Через десять минут вольноопределяющийся на ватных ногах вернулся к своим.
Гурин вытянулся на поляне. Перед ним на коленях стоял Баюнов и вполголоса молился. А Васька Стрелок выступил навстречу Алексею:
– Это тот его убил, кого ты не дал мне пристрелить! Щенок! Все из-за тебя…
– Отставить! – рявкнул старший унтер-офицер.
– А вот и не отставить! – еще громче выкрикнул Листопадов. – Я и в крепости так скажу. Нету человека, а этот вон стоит, сопляк, живой и здоровый.
Алексею хотелось провалиться сквозь землю. Ведь скорее всего Васька прав. Не пастух же уложил их товарища, а кто-то из шайки Алибекова. Лыков не позволил убить его – и вот расплата…
Команда переночевала на хуторе, причем разжигать костер не решились. Лыков вызвался простоять на посту без смены – замаливал свою вину. Связанного старосту положили между двумя пехотинцами. В душе каждому хотелось ткнуть его кинжалом в бок, а потом сказать, что «при попытке к бегству». Но Кормишин дал всем понять, что не потерпит самосуда. Он ни словом не упрекнул нижегородца. Ведь тогда, в ссоре со Стрелком, командир принял его сторону.
Утром артель собралась в дорогу. Им предстояло выйти к селению Махкеты, сдать стоящему там посту пленного и похоронить товарища. Лыков подошел к командиру:
– Сергей Михайлович! Разрешите, я останусь.
– Зачем?
– Осмотрю цепочку следов.
– Один? Это глупо, – Кормишин дернул себя за седой ус и добавил: – Мстить собрался? Их четверо или пятеро. И как будешь мстить?
Алексей упрямо ответил:
– Как получится. Одного они точно не ждут. А вдевятером… ввосьмером мы их за целый год не поймаем.
Старший унтер-офицер покачал головой, подумал и ответил:
– Ну, как хочешь… Мы вернемся через два дня.
Махнул своим, и артель ушла. Раздаева поставили в середину и заставили тащить труп Шуры Крупного на волокуше. Лыков замыкал колонну. Когда партизаны скрылись в лесу, он отделился от них и стал медленно спускаться кустарником параллельно тропе. Идти было трудно, еще труднее было не шуметь при этом. Наконец нижегородец вернулся на поляну к оставленному хутору, но не со стороны реки, а со стороны леса. Затаился и стал ждать. Ему казалось, что инсургенты захотят сюда вернуться. Вдруг на хуторе тайник, который русские не нашли?
