Николай подтолкнул их к столу: — Садимся, не медитируем.
Алексей пришёл в себя: — Опять икра! Не могу я её есть, проклятую!
Александр поддержал: — Ага, нашёл, чем удивить, да мы с Лёшей её на Дальнем Востоке…
Иванов не сдался: — Не врите, на ваших Камчатках красная икра, а чёрной нет.
Сидоров решительно подвинул к себе ведро с чёрной икрой: — Уговорил, ты сегодня ешь только красную.
Петров засмеялся: — Слышь, безработный, не увлекайся, не расплатишься.
Иванов хохотнул: — Ага, все икринки посчитаны.
Алексей среагировал правильно. Он намазал себе два бутерброда, вытер нож о хлеб и прицелился им в Петрова: — Значит, ты сегодня икру не ешь вообще.
Александр повернулся к Иванову: — Ладно, колись, что за дела и такие срочные?
Николай подцепил на вилку прозрачный ломтик рыбки и, посмотрев через него на Петрова, сказал: — Когда я ем, я глух и нем.
Сидоров не согласился: — Когда я кашку кушаю, — он ткнул пальцем в икру, — я говорю и внимательно слушаю.
Иванов вздохнул: — Да нечего рассказывать, есть дело, но это нужно показывать.
Петров и Сидоров переглянулись.
В кабинет на второй этаж поднялись, когда взгляды у всех стали масляные и Сидоров отодвинул от себя вожделенное ведро.
Кабинет представлял собой просторную комнату, в которой вместо стен были шкафы, открытые и закрытые стеллажи. На них в порядке, и без порядка, было расставлено компьютерное железо. Войдя, Иванов слегка поразмыслил, потом посмотрел на Петрова и усадил его на стул рядом со своим креслом, у письменного стола. А Сидорову сказал: — А ты пока стой, я тебя сканировать буду.
Сказал он это тоном утвердительным.
Алексей выпятил нижнюю губу: — Если это больно, это обойдется тебе еще в два бутерброда, с какой икрой – не скажу.
После плотного ужина настроение у всех было приподнятое.
Иванов поставил Сидорова посреди комнаты и проинструктировал:
— Закрой глаза, луч пойдёт снизу, когда почувствуешь веками, что свет прошел, считай медленно до двадцати, потом можно открывать глаза. Всё понятно?
— Я майор старый, мне три раза надо повторять! Был бы молодым майором, хватило бы двух раз, а так не меньше трёх.
— Икру больше не дам!
— Ха! Испугал ёжика…
Иванов уселся в своё кресло, открыл пару окошек на мониторе.
— Готов?
— Как пионер.
— Всё, закрывай глаза, — Николай нажал клавишу на клавиатуре.
* * *
Сидоров закрыл глаза. Ничего не происходило. Было тихо, слышно было только тихий шорох вентиляторов в многочисленных системных блоках. Снизу к векам подполз свет, минул глазные яблоки, и ушёл вверх. Сидоров добросовестно начал отсчитывать:
— Раз, два, три…
На счёте "четырнадцать" включился звук, запах и дуновение ветра. Шумел лес, слышался дробный стук копыт и лошадиное ржание. Алексей открыл глаза и увидел перед собой лесную дорогу. Травка, по обе стороны – строй могучих деревьев в белесое небо. На дороге лежал Иванов, а по дороге, метрах в ста, рысью уходили всадники в малиновых кафтанах на широкозадых лошадях.
Иванов был одет в длинную серую куртку, такие же серые широкие штаны, и запылённые мятые сапоги. Белая рубашка с косым воротом была в крови, которая пузырилась из двух длинных и глубоких перекрещенных порезов на груди. Иванов хрипел, и глаза его медленно потухали. В откинутой руке у него был зажат обломок сабли. Обычный такой обломок, с почерневшим эфесом и лезвием сантиметров в сорок.
— Ни черта себе, что тут происходит… — Сидоров наклонился над умирающим другом, и его замутило. Пахнуло кровью и не только. Во время смерти у человека расслабляются все мышцы, так что пахло и мочой, и фекалиями. Да, давненько он не нюхивал таких запахов. Пожалуй, с Афгана. В глаза бросилась фуражка, из серого сукна с прикрепленной на околыше металлической пластинкой, не иначе, как кокардой, на которой были выбиты слова: "ЗА ВЕРУ И ЦАРЯ".
— А где "за Отечество"? — мелькнула мысль. "ЗА ЦАРЯ"??? — В голове всё смешалось. Иванов, Петров, Москва – это потом, а сейчас…Что сейчас, здесь?.. Адреналин свёл скулы. Сердце стукнуло в ребра и замерло. Как тогда, на ночных тропах в горах Бадахшана. Сидоров поднял голову, и посмотрел на бордовые спины всадников, на серые конские крупы, все в бурых пятнах, на задранные вверх и вбок хвосты, на летевшие из-под копыт куски дёрна. В этот момент последний из всадников оглянулся и увидел Сидорова.
Что-то, крикнув, он натянул поводья, на месте развернулся и, пришпоривая, поскакал назад, прямо на застывшего Сидорова. А Алексей стоял и смотрел, как развивается за всадником накинутая, и чем-то закрепленная на плече малиновая курточка с золотым шитьём, мечется в такт галопу большой белый помпон над высоким квадратным головным убором. Кавалерист между тем выхватил саблю и начал вращать ею над головой лошади. Лезвие свистело то слева, то справа от лошадиной морды, но лошадь, словно не замечала этого, и Сидоров видел оскаленные крупные лошадиные зубы, увеличивающиеся с каждой секундой. Всадник налетел и рубанул Сидорова наотмашь. Алексей рухнул на землю, подныривая под светлую разящую молнию. Удар, обожгло макушку. Черт, зацепил! Всадник проскочил метров десять, и уже поворачивал. Рука к макушке – ладонь в крови. Лезвие скользнуло по лысине, срезав лоскуток кожи. Растерянность сменилась яростью.
— Этот клоун Колю зарубил и теперь меня убивать собрался!? Ах, ты!
Сидоров вырвал обломок сабли из тёплой еще руки Иванова.
Нападающий уже развернулся и вновь разгонялся. Алексей никогда не имел дела с лошадьми, и понятия не имел, на что способен боевой конь, но уже включился боевой азарт.
Сидоров поднял свою шашку, больше похожую на кинжал над головой, заорал во всю свою глотку, и кинулся навстречу врагу. Лошадь встала на дыбы! Сидоров увидел перед собой серое брюхо животного, поднял над собой лезвие обеими руками, упал на колени, и по траве проскользил к задним ногам лошади. Лезвие оставило на муаровой коже живота красную полосу. В момент, когда лошадь с размаху упала на передние ноги, брюхо лопнуло по этой красной полосе и на Сидорова, сжавшегося в комок у задних ног лошади, вывалился комок красно-сизых внутренностей. Сразу стало тоскливо дышать, глаза застила кровавая пелена плёнок и прочей требухи. Весь в кишках он не видел, как кавалерист, соскочив с поверженного животного, вновь взмахнул саблей над его головой:
— Пся крев!..
* * *
…Иванов нажал на клавишу.
— Эй, эй! Что он делает?! — закричал Петров.
— Не кричи, всё нормально, я связь отключил.
— Что нормально!? — Александр с ужасом смотрел, как малиновый с остервенением рубит кровавый клубок, который только что был Лёхой Сидоровым.
Иванов отключил картинку: — Что шумишь? Вон Лёха сидит, живой и здоровый.
Когда сканирование Сидорова закончилось, Николай подтолкнул к нему сзади кресло, и сейчас Алексей полусидел, полулежал, вытянувшись в струнку с застывшим выражением лица.
Иванов подошёл к нему и слегка похлопал по плечу: — Лёша, ты как?
Сидоров открыл глаза. Безумный взгляд сделал круг по комнате и остановился на Иванове.
Николай улыбнулся: — А ты орёл! Одна минута и тридцать пять секунд. Лично я продержался меньше минуты, этот гад зарубил меня с первого раза.
— Ф-фу! — Петров выдохнул, — так это игра была, эмулятор?
— Ни хрена себе симулятор, — прохрипел Сидоров и провёл рукой по макушке. Раны не было.
Николай взглянул на Александра: — Хочешь сыграть?
Петров выставил вперёд обе ладони: — Не-ет, такая мясорубка не для меня!
— Ну почему сразу мясорубка, — искренне удивился Иванов, — тебя я планирую отправить в довольно мирную ситуацию.
— Нет-нет-нет! — Петров вскочил, — сначала объясни!
— Объяснять я собирался в бане, после твоего возвращения.
— Никаких возвращений! Я не подопытный кролик!
— Ладно, братцы-кролики, пошли в баню, попарю вас, авось подобреете. Кстати, позвоните жёнам, что вы у меня, они просили.
— Ты и жене моей звонил? — Петров полез за мобильником.
— Да, сказал, чтобы она не волновалась, что вы у меня сегодня ночуете.
Петров покрутил головой, типа: — Ну и ну!
* * *
Баня стояла в углу участка отдельным домиком. Обитая снаружи блокхаусом, она симпатично смотрелась среди яблоневых деревьев. Раздевшись в комнате отдыха и завернувшись в простыни, все трое полезли в парилку на верхнюю полку. Раскаленная печь-каменка дышала жаром, от липовых стен шел божественный аромат, жизнь начала окрашиваться в радужные тона. Организм воспринял стоградусную атмосферу с обреченностью жертвы, падающей в жерло вулкана и начал охлаждать себя потоками пота. Истома захлестнула и схлынула, потом снова захлестнула и осталась, размягчая тело и душу, прогоняя суету сует.
