Мгновение он казался неподвижным, только быстро уменьшался в объеме, затем волны сомкнулись над ним, и он стал видим под водой, увеличенный преломлением и потускневший. Никто не успел просчитать и до трех, как он исчез. Далеко в глубине блеснул белый свет, вскоре превратившийся в светлую точку, и все погасло. Видно было, как во мраке проплыла акула.
Затем винт крейсера завертелся, поверхность воды заколебалась, акула исчезла среди волнения, и по хрустальной глади, поглотившей Эльстэда, побежал поток пены.
— В чем дело? — спросил один старый матрос другого.
— Отходим мили на две, чтобы он как-нибудь не ударил вас, когда всплывет, — ответил ему товарищ.
Судно медленно двигалось. Почти все свободные люди, бывшие на борту, остались на палубе, глядя на вздымавшиеся волны, в которые погрузился шар. В течение следующего получаса не было произнесено ни одного слова, не относившегося прямо или косвенно к Эльстэду. Декабрьское солнце поднялось высоко над горизонтом, и стало жарко.
— Там, внизу, ему будет прохладно, — заметил Уэйбридж. — Говорят, что на известной глубине вода в море всегда почта на точке замерзания.
— Где он всплывет? — спросил Стивенс. — Я слабо ориентируюсь.
— Вон там, — сказал капитан, гордившийся своими познаниями. Он показал пальцем на юго-восток. — Да, как мне кажется, и время уже почти подошло. Он пробыл под водой тридцать пять минут.
— Сколько нужно времени, чтобы достигнуть дна океана? — спросил Стивенс.
— Чтобы спуститься на глубину пяти миль, считая, что скорость увеличивается на два фута в секунду, понадобится ровно три четверти минуты.
— Тогда он опаздывает, — заметил Уэйбридж.
— Почти что, — сказал капитан. — Вероятно, понадобилось несколько минут на наворачивание каната.
— Я упустил это из виду, — сказал Уэйбридж с очевидным облегчением.
Началось томительное ожидание. Медленно протекали минута за минутой, но шар не показывался, ничто не нарушало покоя маслянистой поверхности океана. Все снасти были усеяны людьми.
— Ну, выныривай же, Эльстэд! — нетерпеливо проговорил старый матрос с волосатой грудью, и все подхватили его слова и начали кричать, точно в ожидании поднятия занавеса в театре.
Капитан сердито взглянул на них.
— Разумеется, если скорость увеличивается меньше, чем на два фута в секунду, — сказал он, — Эльстэд пробудет дольше. Мы не вполне уверены в точности этой цифры. Я не верю в вычисления слепо.
Стивенс тотчас же согласился с капитаном. В течение нескольких минут все стоявшие на верхней палубе молчали; затем Стивенс щелкнул крышкой часов.
Когда двадцатью минутами позже солнце достигло зенита, они все еще ждали появления шара, и ни один человек на судне не позволил себе даже шепнуть, что надежды больше нет. Первым высказал эту мысль Уэйбридж. Он заговорил, когда в воздухе еще не замолк звон колокола, пробившего восемь склянок[2].
— Недаром я не доверял прочности стекла, — сказал он вдруг Стивенсу.
— Неужели вы думаете… — перебил Стивенс.
— Да, — ответил Уэйбридж, предоставляя остальное воображению Стивенса.
— Сам я не особенно верю в вычисления, — сказал с сомнением в голосе капитан, — и потому еще не вполне теряю надежду.
В полночь судно медленно описало спираль вокруг того места, где погрузился шар, и белый луч электрического прожектора пробегал, останавливался и вновь разочарованно скользил по пустынной поверхности фосфоресцирующей воды.
— Если стекло не лопнуло, и его не раздавило, — сказал Уэйбридж, — тогда, чорт возьми, дело обстоит во сто раз хуже — значит, испортился его часовой механизм, и он еще жив и сидит там, на глубине пяти миль под нами, заключенный в своем пузырьке, в холодной тьме, куда еще никогда не проникал луч света, и где не бывало ни одно человеческое существо с того самого дня, как образовались моря. Он сидит там, страдая от голода, жажды и страха и не зная, умрет ли он от недостатка пищи или от недостатка воздуха. Аппарат Майера, по всей вероятности, скоро откажется работать. Сколько времени он может действовать?.. Какие мы все-таки ничтожества, — продолжал Уэйбридж. — Там, внизу, на много миль — вода, одна вода. Водяная пустыня да небо. Две пропасти!
Он всплеснул руками, и в это мгновение маленькая белая полоса бесшумно пробежала по небу, затем замедлила движение и остановилась, превратившись в неподвижную точку. Казалось, на небе засияла новая звезда. Потом она опять скользнула вниз и затерялась среди отражений звезд в светлой дымке фосфоресцирующего моря.
При виде света Уэйбридж так и замер с протянутой рукой и открытым ртом. Он закрыл рог, опять открыл его, крикнул вахтенному: «Эльстэд в виду!» и кинулся сперва к Линдлею, затем к прожектору.
— Я видел его, — сказал он, — там, за штирбортом[3]. Свет зажжен, и он только что вынырнул из воды. Наведите туда прожектор. Мы наверное увидим его качающимся на поверхности, когда его приподнимет волна.
Но только к рассвету им удалось подобрать Эльстэда, когда они чуть не натолкнулись на шар. Несколько матросов, спустившись в шлюпке, прикрепили шар к цепи крана.
Как только снаряд подняли на судно, тотчас же отвинтили люк и заглянули в темную внутренность шара.
Воздух внутри был горячий, а резина у отверстий размякла. Ответа на крики не последовало. Эльстэд, по-видимому, лежал без сознания, свалившись на дно шара. Корабельный врач вполз внутрь и передал Эльстэда на руки людям, стоявшим снаружи. В течение нескольких мгновений нельзя было понять, жив он или мертв. При желтом свете судовых фонарей видно было, что лицо его блестит от пота. Его снесли вниз, в каюту. Оказалось, что он не умер, но находится в состоянии полного упадка сил и страдает от ушибов. Ему пришлось несколько дней пролежать в абсолютном покое. Только через педелю смог он рассказать обо всем, что ему пришлось испытать.
Первые его слова были о том, что он собирается опять спуститься на дно. «Придется только, — так говорил Эльстэд, — несколько изменить конструкцию шара, чтобы он мог в случае необходимости сом сбросить канат, — только и всего». Эльстэд пережил чудесное приключение.
— Вы думали, что я не найду ничего, кроме ила, — сказал он. — Вы смеялись над моей затеей, а я открыл новый мир.
Он рассказывал отрывочно, с конца, и потому невозможно передать его подлинные слова. Но мы даем точный пересказ того, что он видел и испытал.
Сначала было очень скверно. Пока канат разворачивался, шар все время перекатывался. Эльстэд чувствовал себя, как лягушка в футбольном мяче. Он мог видеть только кран и небо наверху и временами толпу людей у поручней. Никак нельзя было предугадать, в какую сторону покачнется шар. Вдруг Эльстэд почувствовал что ноги его поднимаются вверх; он попытался шагнуть и покатился через голову на подушки. Шарообразная форма снаряда оказалась очень неудобной, но при огромном давлении на дно океана она была единственно надежной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
