– Ну… – Антон замялся, – может быть, год назад. Или даже полгода.
– Понятно, – Игорь встал и заходил по огромной Антоновой гостиной. – Маша умерла шесть лет назад, старик. Погибла – авария на венерианской орбитальной станции. Она там работала.
– Кем?! – ахнул Антон. Он внезапно вспомнил – Маша Савёлова, метр с кепкой и задорные карие глаза. Смотрела на него снизу вверх и вставала на цыпочки, когда целовалась. – Кем работала?
– Врачом, она всегда хотела. Вас же параллельно загружали, неужели не помнишь?
Антон отрицательно покачал головой. Он чувствовал себя отвратительно. Забыть первую любовь, до чего же он докатился. А её, оказывается, уже нет в живых. Внезапно захотелось выпить. Ему было нельзя, спиртное гипнопрактик категорически запретил. Даже пиво – алкоголь мог оказаться губительным для памяти. Антон собрался и усилием воли желание подавил.
– А остальные? – глухо спросил он.
Игорь принялся рассказывать. Рассеянно барабаня пальцами по столу, Антон слушал о судьбах почти позабытых им людей. Генка Марголин стал экспертом на фондовой бирже. Стас Румянцев подался в маркшейдеры, сейчас ишачит где-то на астероидах. Женя Расторгуева пошла по гуманитарной линии, пишет исторические труды. И Петька Климаш – тоже по гуманитарной, стал профессиональным читателем.
– Как это читателем? – изумился Антон.
– Я когда узнал, тоже обалдел, – хохотнул Игорь. – Новая профессия, старичок. Мы с Петькой недавно встречались – шпарит наизусть цитатами откуда ни попадя. Говорит, что у него в памяти двести тысяч книг, и то и дело новые подгружают. По индексам разложено, как в библиотеке. Поисковиками крутить не надо, звонишь Петьке, и он тебе выдаёт имя-отчество двоюродного дядюшки Анны Карениной.
Антон покивал. Кто такая Анна Каренина, он не помнил. А может, и не знал вовсе.
– А ты-то как? – спохватился он. – Ты сам кем работаешь?
Игорь махнул рукой.
– Я, старичок, можно сказать, летун.
– Лётчик?
– Да нет же. Летун. Так в лохматые времена говорили о людях, ни на какой работе не задерживающихся. Что, не понимаешь? Я переучивался четыре раза, старик. Мне перегружали память.
Следующие полчаса Игорь, азартно жестикулируя, рассказывал, как ему индуцировали новые знания на место старых. Неизбежными при этом потерями памяти он пренебрегал. Снижением зарплат – тоже.
– Ты пойми, старик, неинтересно мне заниматься одним и тем же, – пояснял Игорь. – Ну, был химиком, пока не начало тошнить от формул. Потом кинооператором, помотался по Солнечной, наснимал документальщины. Надоело, как Сатурну кольца. Затем пару лет отирался на животноводческой ферме, ветеринаром. Обрыдло, сам понимаешь. Теперь вот методистом при школе. Как говорится, не знаешь сам, учи других, старичок.
Школьный приятель ушёл, а Антон ещё долго сидел, подперев руками подбородок и бездумно разглядывая макет межпланетного двигателя в одну сотую натуральной величины. Затем поднялся, подключился к сети. Нашёл общую фотографию в школьных архивах, долго глядел на умостившуюся на правом фланге миниатюрную и кареглазую Машу Савёлову. Мучительно пытался вспомнить, но не вспоминалось ничего, кроме разрозненных, несвязных фрагментов.
Антон откинулся в кресле. По центру фотографии, разметав по плечам золотые локоны, улыбалась высокая, выше всех в классе… Антон выругался, он не помнил имени. Вгляделся в надпись под снимком – Виктория Литовская. Что-то такое было связано с ней, что-то нестандартное и важное. Антон, наморщив лоб, попытался припомнить, что именно, и не смог.
– Вика Литовская, – набрал он номер Игоря. – Ты не говорил о ней.
– Да, конечно, – Страхов откашлялся. – Вика… Неважная у неё ситуёвина, старик. Скверная, прямо скажем, ситуёвина. Ты, впрочем, мог бы позвонить ей, узнать.
– О чём узнать-то? – взмолился Антон.
– Ах, да, ты же не помнишь ни черта. Вика… в общем, она оказалась невнушаемой.
Сконструированный в середине двадцать первого века гипноиндуктор вывел научно-технический прогресс на новый виток. Нужда тратить лучшие годы на учёбу отпала. Знания, накопленные человечеством, оказались доступны сразу – после гипнозагрузки базового пакета информации. За несколько последующих лет новоиспечённый специалист набирал производственные навыки и становился профессионалом.
Темпы развития технологий увеличились экспоненциально. На заводах, в полях, у конвейеров работников заменили роботы. На Земле наступил век высоких технологий, и человечество рванулось за её пределы – в космос.
Наиважнейшим индивидуальным качеством неожиданно стал объём памяти. Знания, необходимые для овладения сложнейшими специальностями, занимали память целиком, без остатка. Нейробиология, теоретическая математика и ядерная физика оказались доступны лишь немногим. Зато инженером, адвокатом, врачом мог без особых усилий стать каждый. А вернее – почти каждый: часть человечества, малая его толика, оказалась невосприимчивой к любому, даже самому сильному гипнотическому воздействию. Невнушаемость, свойство, некогда незначительное, стало вдруг сродни неполноценности.
– Не думала, что ты вообще помнишь о моём существовании, – Вика Литовская была на голову выше Антона, ему приходилось смотреть на неё снизу вверх.
– Я и не помнил, – признался Антон. – У меня беда с памятью, профессиональный склероз. Иногда забываю, где лежит зубная щётка. Иногда – что она есть.
Они медленно брели по парковой аллее. Антон взял отпуск – впервые за последние десять лет. Поначалу он сам толком не знал, зачем позвонил бывшей однокласснице и попросил о встрече. Потом понял – он подсознательно искал человека под стать себе. Не такого, как все, исключение из общих правил. Они с Викой оба были исключениями. Только по разные стороны этих правил.
– Что тебе от меня надо?
Антон сбился с ноги. Он не знал, как ответить.
– Присядем? – предложил он, кивнув на парковую скамейку. – Я хочу… хотел бы рассказать о себе.
– Мне? Зачем?
– Возможно… Знаешь, возможно, мне нужен человек, способный меня понять.
– Боже, какая чушь, – Вика закусила губу, затем двинулась к скамейке, уселась. – Элитному интеллектуалу понадобился слушатель-изгой. Это примерно как если бы римский император принялся жаловаться на жизнь рабу в каменоломне. Ладно, рассказывай.
Антон принялся рассказывать. Сбивчиво и торопливо. О том, что работает по шестнадцать часов в сутки. Что нет друзей, нет девушки, никого нет. И увлечений тоже нет, никаких. Что непрактичен, рассеян и житейски чудаковат. Что…
Он рассказывал и чувствовал, что говорит не то и не так. Не подбирались нужные, убедительные слова. Забытые слова, стёртые. Антон замолчал.
– Ну-ну, дальше, – подбодрила Вика.
– Недавно я понял, что больше не человек, – выпалил Антон. – Я – машина. Очень умная, очень компетентная в своей области машина. Способная ставить опыты, анализировать и находить решения. И не способная ни на что другое. Я ведь, по сути, ничего не знаю вообще. Я словно в… – он щёлкнул пальцами, не в силах подобрать слово, – в обмотке, в замотке, в…
– В коконе, – подсказала Вика.
– Да, именно. Внутри кокона мне хорошо и спокойно. Снаружи… Я попросту не знаю и не понимаю, что творится снаружи. Я ничего не читаю, не смотрю, не слушаю музыку, не путешествую. Фактически – не живу.
– А жениться тебе в голову не приходило? Завести детей.
– Приходило, – криво усмехнулся Антон. – Только мне ведь нельзя. До сорока пяти или, возможно, до пятидесяти, пока не началось старение и память ещё способна удерживать знания. Семья, дети – это лишняя информация, большого объёма, она вытеснит другую, необходимую для работы, станет превалирующей, она…
– Кошмар, – Вика ошеломлённо потрясла головой. – Если ты не утрируешь – это кошмар. Я и подумать не могла, что у твоих орденов и медалей такая оборотная сторона. Я сочувствую тебе. Правда. Получается, что я, выброшенный, по сути, из жизни человек, профнепригодный, прозябающий на государственное пособие, нищий, живу намного содержательнее и интереснее, чем ты.
– Ох, – Антон почувствовал, что краснеет. – Я ведь даже не спросил, как ты живёшь.
Вика невесело усмехнулась.
– Тебе это ни к чему. К тому же, лишняя информация. В двух словах – живу с мамой, в безденежье, экономим на всём. Раньше играла в баскетбол, не поднялась выше второй лиги. А больше я ни на что не пригодна – с тем, что я могла бы делать, роботы справляются лучше. Кстати, – Вика вновь усмехнулась, – мне тоже нельзя замуж, или, точнее, не рекомендуется. Слишком большой шанс, что дети окажутся такими же, как я. Ладно, поговорили. Пойдём? Мне пора уже, мама ждёт.
– Постой, – Антон мучительно пытался собрать воедино разрозненные, норовящие ускользнуть мысли. – У меня есть идея. Вернее, предложение. Что, если я… мы… мы с тобой…
– Не продолжай, – Вика хмыкнула. – Что если нам переспать, ты хотел сказать. Я против.
