Паркер старался жить по средствам.
Его мать не была богата. Отец не платил алиментов. Даже и думать забыл об их существовании. Ребенка заделал, а чем живет этот ребенок, даже не задумывался. Его не волновало и то, живет ли вообще в мире некто, в чьих венах течет такая же кровь, как у него. Все же отца своего Паркер презирал сильнее остальных людей, считая источником своих бед. Несмотря на то, что мать старательно подводила Эшли к мыслям о закономерности всего произошедшего, он так и не смог смириться. Его угнетало такое положение вещей.
В одежде Паркера неизменно, на протяжении всего года преобладал черный цвет. Благо и школьная форма была выдержана в этих тонах. Светлая только рубашка и эмблема школы на кармане джемпера. Все остальное выдержано в преимущественно темных цветах.
И, хотя форма была обязательным элементом одежды, никто не цеплялся к ученикам, если они допускали некую вольность. Этим Эшли и пользовался. У Паркера была проколота нижняя губа, ровно посередине её пересекала сережка, а над ключицей года два назад появилась надпись «Lass mich frei», что в переводе с немецкого означало: «Оставь меня». Ему и, правда, иногда хотелось сказать тем немногим, кто ещё цеплялся к нему, чтобы они оставили его в покое. Жаль, что не все понимали с первого раза. В своем, столь юном возрасте Паркер окончательно разочаровался в жизни, пришел к выводу, что все вокруг только и делают, что лгут, а потому жизнь – практически бессмысленна. Переубедить его никому не удавалось.
* * *
– Я уже заочно ненавижу Англию. Она какая-то... не такая, – мрачно произнес Дитрих, глядя в окно на проносившиеся мимо пейзажи. Они не были венцом творения природы и не вызывали у парня должного восхищения.
Поняв, что переубеждать его никто не собирается, Ланц растянулся на заднем сидении машины, закрыл глаза и попытался сосредоточиться на музыке, игравшей в наушниках. Какая-то мрачная девушка с не самым красивым в мире голосом пела о том, как уныла жизнь и сколько бед выпадает на долю каждого человека. В чем-то Дитрих был с ней согласен, а потому слушал внимательно, понимая, что в жизни разочарован не только он.
Ещё в конце прошлого года он узнал, что отца переводят на работу в филиал компании, расположенный на территории Англии, а потому всей семье придется перебираться туда. Вообще-то, насильно переселять их никто не собирался, Дитрих вместе с матерью мог спокойно остаться в Берлине и жить там, но отец воспротивился, и сказал, что если переезжать, то только всем вместе. Дитрих скривил недовольную физиономию, но комментировать данное заявление не стал. Давно смирился с тем, что живет в образцово-показательной семье, которая без труда может попасть на обложку журнала с подписью «семья года». Мать с отцом обожали друг друга и, несмотря на двадцатилетний стаж семейной жизни, по-прежнему пребывали в восторге от своей второй половины. Их жизнь была вполне достойна описания в каком-нибудь сопливом дамском романчике с пафосным названием «Пламенный экстаз» или же «Любовь до судорог в кончиках пальцев». Во всяком случае, именно такие названия приходили в голову Дитриха, и почему-то казались смешными. Он вообще в любовь не верил, и верить не собирался. Радовался за родителей, что они такие невероятно сентиментальные особы, способные до седых волос хранить любовные письма друг друга и при каждом удобном случае придаваться воспоминаниям, как это было, но себя на их месте представить не получалось.
В связи с переселением, Дитриху предстояло пойти в новую школу. Об этом событии он думал без должного трепета. Он давно наплевал на общественное мнение, выбивать себе место в школьной элите не собирался, решив, что обязательно займет нейтральную позицию, будет держаться особняком на фоне замороченных одноклассников. Ланцу импонировала мысль о пребывании в одиночестве.
В своей прежней школе он прославился только тем, что почти все время просидел за задней партой, стараясь слиться с фоном, и лишь изредка, когда становилось совсем скучно, выползал из своего змеиного угла, поставив предварительно цель – сделать как можно больше гадостей за определенный отрезок времени. Понятие нормальности у Дитриха было неординарным и колебалось в зависимости от того, насколько счастливым или несчастным он себя чувствовал. Ланца многие опасались и обходили десятой дорогой, чему он был несказанно рад. Ибо излишнее внимание к его не очень скромной персоне не льстило, а раздражало. Все вокруг казались глупцами высшего порядка, с которыми поговорить-то особо не о чем.
От новой школы Дитрих тоже ничего хорошего не ждал. Англичане рисовались в его воображении шаблонными напыщенными индюками, способными вести разговоры о погоде, пить свой чай, шутить так, что невозможно понять, где начинается юмор и заканчивается обычная часть повествования. Ему просто не нравился английский менталитет. И страна ему тоже не нравилась. А раз не нравилась страна, то и жители её заочно были записаны в категорию «скука смертная, ничего нового».
Одно время Дитриху довелось общаться с англичанкой. Они познакомились в летнем лагере, куда стекались подростки со всего мира. Получать навыки языковой практики, искать новых друзей... В общем, стандартный набор.
Она совершенно не интересовала Дитриха. Он не любил таких людей, как она. Воплощение аристократизма до мозга костей, чопорная, невозмутимая, всегда идеальная. Не девушка, а робот какой-то. Она в своем, достаточно юном возрасте предпочитала деловой стиль в одежде, носила юбки-карандаши, блузки и пиджаки, на носу всегда были очки в строгой оправе, а рыжие кудряшки неизменно собирались в пучок на затылке. Сначала Дитрих даже принял её за вожатую, потом понял, что это одна из отдыхающих. Девушка проводила все свое свободное время в обнимку с книгами, разговаривала исключительно о политике и экономике, загружая Ланца своими познаниями в данных областях, и окончательно убеждая в том, что англичане – унылая нация.
При этом девушка с чего-то решила, что между ними разгорелся страстный роман.
Понятие страсти у этих двоих разнилось. Дитрих даже и предположить не мог, что подобные отношения можно расценивать, как роман. А уж тем более, как страстный. Это было, скорее, унылое совместное времяпрепровождение. Однажды он все-таки попытался поцеловать новую знакомую, но его настигло разочарование. Не потому, что она не умела целоваться. Вот уж что он не считал проблемой, так это отсутствие опыта. Его основным принципом было: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». Здесь даже заставлять не пришлось, девушка сама была не против, даже сама предложила поцеловать её, проявив инициативу и впервые за время общения удивив Ланца. Правда, потом попыталась перевести свои слова в шутку, но Дитрих не стал слушать протесты.
