Что? Если эти строки читают какие-нибудь юные девицы, я могу сообщить им одно: когда их постигнет та же беда, что уже двенадцать часов как постигла Гарри, им покажутся интересными люди, до которых еще вчера им не было никакого дела; а с другой стороны, особы, к которым они словно бы питали самые теплые чувства, окажутся невыносимо скучными и неприятными. Дражайшая Элиза или Мария, которой вы еще недавно писали письма и посылали пряди волос неимоверной длины, вдруг станет вам так же безразлична, как самая нудная из ваших родственниц; зато к его родственникам вы почувствуете такой живой интерес, такое горячее желание заслужить благосклонность его матушки, такую симпатию к милому, доброму старику — его отцу! Если он бывает в таком-то доме, чего вы не сделаете, чтобы и вас туда приглашали! Если у него есть замужняя сестра, вам захочется проводить у нее все утренние часы. Ваша служанка с ног собьется, по два-три раза в день бегая к ней с записками от вас, чрезвычайно важными и срочными. Вы будете горько плакать, если маменька выскажет недовольство по поводу того, что вы слишком часто бываете у него в доме. Не понравиться в этой семье вам может разве что его младший брат, который проводит дома каникулы и упорно не уходит из комнаты, когда вы беседуете с только что обретенной подругой — его младшей сестрой. Что-нибудь в этом роде непременно с вами случится, милые девицы, по крайней мере, будем на это надеяться. Да, вы непременно должны пережить озноб этой сладкой горячки. Ваши матери пережили то же до вашего рожденья, хоть и не всегда готовы в том признаться, и предметом их страсти был, разумеется, ваш папенька — кто же еще? И те же муки переносят ваши братья — только по-своему. Более эгоистичные, чем вы, более своенравные и нетерпеливые, они сломя голову бросаются вперед, когда на сцене появляется предназначенная им судьбой чаровница. Если же они — и вы — остаетесь спокойны, да поможет вам бог! Как было сказано применительно к игре в кости, самое лучшее — любить и выиграть, а если уж нет, так проиграть, но любить. Ну и вот, если вы спросите, почему Гарри Фокер так спешил повидать Артура Пенденниса и внезапно проникся к нему такой любовью и уважением, мы ответим: потому что в глазах мистера Фокера Пен приобрел подлинную ценность; сам не будучи розой, Пен много времени провел подле этого благоуханного, цветка. Ведь он вхож в ее лондонский дом… он ее сосед в деревне… он знает о ней все на свете. Интересно, что сказала бы леди Энн Милтон, кузина и нареченная мистера Фокера, если б знала, какие страсти: кипят в груди этого смешного человечка!
Увы! Когда Фокер приехал в Лемб-Корт и поднялся на четвертый этаж, оставив свою коляску услаждать взоры юных клерков, которые бездельничали под аркой, ведущей во Флаг-Корт, выходящий, в свою очередь, в переулок Верхнего Темпла, — Уорингтон оказался дома, а Пена не было. Пен ушел в типографию держать корректуру. Может, Фокер выкурит трубку, или послать уборщицу за пивом? — осведомился Уорингтон, с веселым удивлением разглядывая роскошный наряд и сверкающие сапоги надушенного молодого аристократа. Но ни табак, ни пиво не соблазнили Фокера: у него очень важное дело. И он помчался по следам Пена в редакцию газеты "Пэл-Мэл". Но Пен уже ушел оттуда. А Фокеру он был нужен для того, чтобы вместе заехать с визитом к леди Клеверинг. Безутешный, он кое-как скоротал время в клубе, когда же настал час визитов, решил, что будет просто невежливо не завезти леди Клеверинг свою карточку. Когда дверь перед ним отворилась, он не решился спросить, дома ли хозяйка и, терзаемый бессловесной мукой, только вручил Джимсу две карточки. Джиме принял их, почтительно склонив напудренную голову. Свежевыкрашенная дверь захлопнулась. Чаровница была все так же далеко, хоть и так близко. Из гостиной, пролетая над геранью, украшавшей балкон, к нему донеслись звуки фортепьяно и пение сирены. Ему очень хотелось постоять и послушать, но разве можно?
— Поезжай к Тэттерсолу, — приказал он груму сдавленным от волнения голосом, — и приведи мою верховую лошадь. — Коляска укатила.
На счастье мистера Фокера, как раз в ту минуту, когда он садился на свою лошадку, к подъезду леди Клеверинг подкатило то самое великолепное ландо, которое мы пытались описать в одной из предыдущих глав. Верхом на своем скакуне Фокер прятался за воротами Грин-парка, не спуская глаз с коляски, пока не увидел, как в нее села леди Клеверижг, а потом… кем же еще могло быть это райское видение в наряде из паутинки, в розовой шляпке и с голубым зонтиком, как не обворожительной мисс Амори?
Ландо повезло своих владелиц в модную давку мадам Ригодон, в лавку шерстяных изделий миссис Булей — кто знает, в какие еще места, милые дамским сердцам? Затем оно покатило к Хантеру есть мороженое, ибо леди Клеверинг не страдала излишней застенчивостью и любила не только проехаться по улицам в самой заметной из всех лондонских колясок, но и показать себя людям. Поэтому она, в своей белой шляпке с желтым пером, так долго ела огромную порцию розового мороженого на солнышке перед лавкой Хантера, что Фокер и сопровождавший его грум в красной ливрее уже устали прятаться за деревьями.
Наконец она проследовала в Хайд-парк, и Фокер рванулся вперед. Зачем? Только затем, чтобы удостоиться кивка от мисс Амори и ее матушки, чтобы раз десять попасться им навстречу, чтобы строить им глазки с другой стороны канавы, где собираются всадники, когда в Кенсингтонском саду играет музыка. А что проку смотреть на женщину в розовой шляпке через канаву? И много ли пользы от кивка? Удивительно, что мужчины довольствуются такими радостями или, если и не довольствуются, столь жадно их ищут! В этот день Гарри, обычно такой разговорчивый, не обменялся со своей чаровницей ни единым словом. В молчании он смотрел, как она снова села в коляску и уехала, сопровождаемая чуть насмешливыми поклонами небольшой кучки молодых людей. Один из них заметил, что индийская вдовушка — мастерица пускать по ветру папашины рупии; другой сказал, что ей следовало бы сжечь себя живьем, а деньги оставить дочери. Еще кто-то спросил, что за птица Клеверинг, и старый Том Илз, который знал всех и каждый божий день появлялся в парке на своем сером, любезно объяснил, что имение Клеверингу досталось заложенное и перезаложенное; что за ним еще смолоду утвердилась худая слава, что он, по слухам, имеет долю в одном игорном доме, а в бытность свою в полку показал себя трусом — это уж точно.
— Он и по сей день играет, чуть не все вечера проводит в притонах, — добавил мистер Илз.
— Куда же ему и деваться от такой-то жены, — заметил некий шутник.
— Он дает превосходные обеды, — сказал Фокер, вступаясь за честь своего вчерашнего хозяина.
— Охотно верю. И, скорей всего, не приглашает Илза, — подхватил шутник. — Эй, Илз, вы бываете на обедах у Клеверинга… у бегум?
— Я?! — вскричал мистер Илз, который пошел бы обедать к самому Вельзевулу, если бы знал, что он держит хорошего повара, а потом малевал бы своего хозяина страшнее, чем он создан природой.
— А почему бы и нет, хоть вы и черните его напропалую, — продолжал шутник. — Говорят, у них бывает очень мило. Клеверинг после обеда засыпает, бегум сильно веселеет от вишневки, а молодая девица поет романсы молодым людям. Она ведь хорошо поет, верно, Фокер?
— Еще бы! Понимаете, Пойнц, — она поет как… ну, как это называется?.. Как русалка, только их как-то не так зовут.
— Никогда не слышал, чтобы русалка пела, — отвечал шутник Пойнц. — Кто слышал, как поют русалки? Илз, вы старый человек, вы их слышали?
— Черт побери, Пойнц, не издевайтесь надо мной, — сказал Фокер, весь красный и чуть не плача. — Вы ведь понимаете, кого я имею в виду — ну, эти у Гомера. Я же никогда не говорил, что я ученый.
— Никто вас в этом и не обвиняет, милейший, — возразил Пойнц, и Фокер, пришпорив лошадь, поскакал по Роттен-роу, в вихре разнообразных чувств, желаний, обид. Да, он жалел, что ничему не учился в школьные годы, а то он натянул бы нос всем этим нахалам, что вертятся вокруг нее, и говорят на иностранных языках, и пишут стихи, и рисуют ей в альбом картинки, и все такое. "Что я перед нею? — думал маленький Фокер. — Она — сплошная душа, ей написать стихи или сочинить музыку — все равно что мне выпить кружку пива… Пива? Черт возьми, я только на это и гожусь, чтобы пить пиво. Несчастный невежда, у меня только и есть за душой, что "Портер Фокера". Я загубил свою молодость, все латинские переводы за меня писали товарищи. И вот вам, пожалуйста. Ох, Гарри Фокер, каким же ты был болваном!"
Под этот скорбный монолог он проскакал до конца Роттен-роу и, свернув на проезжую дорогу, чуть не налетел на вместительную старинную семейную колымагу. Он бы и не обратил на нее внимания, но тут веселый голосок прокричал: "Гарри! Гарри!" — и, подняв голову, он узрел свою тетку леди Рошервилль и двух ее дочерей, из которых та, что окликнула его, была его суженая, леди Энн.
