Тот же старик писал что-то.
— Подождите, — буркнул он.
— Некогда, дяденька! — вырвалось у Нюры, и она испуганно прикрыла ладонью рот.
— Дома детишки плачут. — Старик вскинул на нее удивленный взгляд, но тут же пошутил: — Э, да тебе самой впору в куклы играть! Паспорт-то выправила, каменщица?
Нюра не могла оторвать глаз от медлительных, иссохшихся пальцев, которые заполняли личную карточку рабочего. Ее, Нюрину, карточку! Синий, вроде билета в кино, талончик — направление в общежитие — она схватила со стола, размазав чернила.
Шураня-маленький лежал на столе секретарши и орал с тем трагическим надрывом, с каким только способен орать грудной ребенок, которого давным-давно пора перепеленать.
— Твой подкидыш? — спросила секретарша раздраженно (на столе ширилось мокрое пятно).
Нюра вытерла кашемировым платком стол и, торопливо меняя пеленки, обратилась к мужчине, которому оставляла сына:
— Выручил, человек ха-ароший.
Он участливо спросил Нюру, куда она теперь. В общежитие? Он в те же края, подвезет.
Нет-нет! На своих дойду! Приняли б только…
Почему же не примут? Если возникнут какие препятствия, отыщите Некрасова. Он бросил взгляд на ее огромные, казалась, разбухшие от влаги катаики. — Едемте лучше со мной…
Нюра ускорила шаг, почти побежала от него.
Общежитие строителей располагалось подле моста окружной железной дороги, в четырехэтажном доме. Внутри оно сияло первозданной чистотой только что отстроенного здания. Пахло свежей штукатуркой, белилами.
Приглядевшись, Нюра заметила, что в противоположном конце коридора цементный пол залит водой.
Комендант общежития в старенькой, отглаженной гимнастерке, подпоясанной кавказским ремешком, сообщал кому-то по телефону, что вербованные, нынче прибыв, уже натворили дел. Какая-то приехала в одних галошах, купила по дороге ботинки, а галоши спустила в унитаз. Водопроводчик все утро работает. Одну галошу уже вытянул крюком.
— Девки вовсе без понятия! — горестно воскликнул комендант.
«Сам ты вовсе без понятия», — оскорбленно подумала. Нюра.
Перехватив на другую руку сына, она заторопилась к девушкам-мордовкам. К Матрийке (так девушки называли старшую). Они не выдадут…
Двери комнат на втором этаже были распахнуты настежь. У стен громоздились чемоданы, узлы. Никого из знакомых девчат не оказалось — баниться ушли, наверное. Нюра огляделась: где перепеленать Шураню?
В самом конце коридора у окна стоял стол. На нем сидел мальчонка в застиранной рубашечке и новеньких ботинках. Двумя руками он держал полбатона и, откусывая, приговаривал с восторгом:
— Мама, милая, хорошая!
Нюра положила на стол Шураню, развернула одеяльце. Густо припудрила тельце Шурани тальком, спросила незнакомого мальчугана первое, что в голову пришло!
— А ты вырастешь, маму тоже любить будешь?
— А то!
— Ну, а чем кормить будешь?
Мальчонка сверкнул глазами:
— Белым хлебом!
У Нюры подкатил ком к горлу. Вспомнились сироты Перевоза. А мальчонка разговорился, с восторгом рассказывал, как его поселили в этом общежитии:
— Сховали у тетки Ульяны, а мама жалилась покурору…
Подошедшего коменданта она встретила независимо:
— Выгони-ка попробуй! К прокурору пойду…
Комендант взглянул на нее искоса, сказал, что ночевать в общежитии она все равно не останется, здесь не комната матери и ребенка!
Нюра плотнее прижала к себе Шураню, который улыбался во сне, чмокая губками, и попросила приглушенным, голосом:
— А вы позвоните Некрасову.
Но никаких Некрасовых комендант знать не знал, ведать не ведал.
— Ка-ак?! Мохната шапка!
Помедлив, комендант на всякий случай позвонил в отдел кадров треста. Нервно теребя свой кавказский ремешок, он повторял в испуге:
— Есть гнать!
И, обернувшись к Нюре, скомандовал надорванным голосом ротного, который уже много дней подряд не выходил из боя:
— Ма-арш отсюда! Нет в управлении никакого Некрасова. — И в райком-горкоме нет. Нигде нет! Все врешь!
— Собирай манатки.
— Манатки? — Нюра шагнула к нему, протянула Шураню. — Бери мои манатки, коль на улицу выгоняешь!.
— Давай! Я его мигом пристрою!
Нюра попятилась:
— Чтоб я на такую образину оставила сыночка?!
Некрасов сказал…
— Опять двадцать пять, — устало повторил комендант. — Никакого Некрасова нету. Не-ту! Ясно?!
2
Доцент Игорь Некрасов был в университете парторгом — в прошлом году. По недосмотру. Во всяком случае, так считала инструктор ЦК Афанасьева, которая занималась университетом.
В пору своего первого знакомства с Некрасовым она любила рассказывать о нем с материнским теплом в голосе: «Он очень мил, этот Игорек. Если захочет в университете кого-нибудь поругать, три дня набирается духу, наконец решительным шагом подойдет к человеку и… спросит: «Как ваше самочувствие?»
Жестокое разочарование постигло Афанасьеву в тот день, когда Некрасов встал на защиту ученых, о которых сложилось мнение как о людях «не наших».
Два года подряд на каждых выборах на филологическом факультете Афанасьева выражала свое твердое неодобрение кандидатуре Некрасова Райкомовские секретарши, рассылая документы, бывало, говорили деловито: «Одну выписку из решения в автопарк. Другую этому… еретику». И вздыхали. Еретик — так однажды назвала его Афанасьева — был холост. Имел ученое звание и волосы, как растеребленный лен.
Многие были до крайности удивлены, когда Никита Хрущев в поисках крепкого работника для решающей стройки остановился на бывшем университетском парторге. Когда с Украины, да Кубани навез друзей, никто не удивлялся. Но — почему вовсе ему незнакомого? Из московского Университета. Неисповедимы пути твои, генеральный!
В здании ЦК партии наверх вели две лестницы — боковая, c голыми стенами, и парадная, устланная ковром. Игорь остановился перед парадной лестницей: по ней, что ли, подниматься?
Помощник Хрущева сухо попросил его обождать.
По коридору прохаживались участники какого-то прерванного совещания: одни — полуобнявшись и смеясь, другие — выговаривая друг другу в ожесточении:
— Провалиться вам вместе с Ермаковым в тартарары! Железобетон изо рта выхватили.
— Молись, что его, а не тебя сунули в болота, на Юго-Запад, в Заречье. Вот где петля! Ни дорог, ни подземных коммуникаций. Врагов у него много. Вот и подсуропили…
В ответ послышался шумный вздох человека, который еще не вполне оправился от испуга:
— Да-а! Каторжное местечко…
Присаживаясь на стул в дальнем углу, Игорь остановил свой взгляд на толстяке, который стоял посреди приемной. Толстяк будто сошел с полотна Рубенса. И розовые, налитые здоровьем щеки его и отягченный жирком подбородок колыхались от смеха. Правда, Рубенс не запечатлел столь крутого и высоко подстриженнного затылка, который колыхался на широченной, точно из красной меди, шеи. Такой затылок и такая шея бывают разве у борцов-тяжеловесов, во всяком случак, у людей, которые от легонького тычка и не шелохнуться.
Он что-то рассказывал обступившим его людям, вскинув руку словно бы с кубком. Жизнерадостный фламандец! Игорю казалось, толстяк вот-вот рванет осточертевший ему белый воротничок (он то и дело оттягивал его пальцем), расшвыряет по углам накрахмаленные манжеты и ринется на улицу, увлекая за собой остальных и держа кубок как знамя.
Дверь открывалась непрерывно; наконец появился тот, кого все ждали. Спорщики смолкли. Окружавшие толстяка люди разом оборвали смех. Толстяк одернул пиджак, широкий и длинный, как толстовка. Игорь по укоренившейся фронтовой привычке встал по команде «смирно».
От дверей быстро шел, на ходу кивая и пожимая руки тем, кто был ближе к нему, известный по портретам бритый круглоголовый человек в темной «кировской» гимнастерке и офицерских сапогах. Никита Хрущев. Москвичи еще не величали его между собой иронически — Хрущем, как позднее. В эти дни он был Никитой или дорогим Никитой Сергеевичем.
Хрущев направился прямо на ожидавших его, привыкнув, повидимому, что перед ним расступались. Невысокий и грузный, он, казалось, не передвигался, а катился, как колобок из русской сказки стремительно и без помех. В приемной засуетились, со стола помощника взвихрились бумаги. Возле жизнерадостного фламандца задержался.
— Ермаков, я к вам в трест собираюсь!
Ермаков ответил медлительно, с улыбкой:
— Спасибо, Никита Сергеевич, что предупредили. Я мусоришко уберу.
Хрущев оглянулся на следовавшего за ним невзрачного узкоплечего мужчину в полувоенной форме, наверное, начальника Ермакова. Тот развел длинными руками, всем своим видом говоря, что за Ермакова он не отвечает.
