Отдельной статьей идут земельные реформы и работа по созданию трудового законодательства. Промышленность развивать, конечно, надо, но не варварскими же методами! Те условия труда и отдыха, что созданы у Димыча в Стальграде, для остальных российских рабочих — сказка, мираж, несбыточный сон! То, что рассказал при последней встрече Бунге, не просто ужасно, а вообще не поддается описанию! Рабочих держат в казармах, точно каторжан, грязь, антисанитария, поборы, удержания, вычеты, штрафы… Нет, ребята, это мы будем не то что менять, а каленым железом выжигать! И попробуй-ка мне кто бунтани! Транссиб райскими кущами покажется! Никель и кобальт с Таймыра нам тоже нелишними будут…
А что касаемо земли, то тут непаханое поле! И община, и постоянная переверстка земли, и низкая агрокультура… Как говорится — начать да кончить! Так что дел нам еще предстоит — ого-го! И за что хвататься первым — пока сам не представляю.
И если еще вспомнить, что у нас на повестке дня — война с Японией, которую пока никто не отменял, а только отложили, то мое правление начинается весьма и весьма насыщенно. Даже, я бы сказал, — перенасыщено! Так что — здравствуй, жопа, Новый год…
Глава 2
Рассказывает Сергей Платов
(великий князь Алексей)
Я смотрю на покрытые грязной пеной, но все еще лазурные волны бухты Нью-Харбор. Или как называют ее все мои подчиненные — Новой гавани.[11] Заходящее солнце светит в правый висок, окрашивая стоящие в порту корабли в розовый цвет. Прямо напротив губернаторского дворца лежит покрытая густыми джунглями громада острова Пулау Блаканг Мати,[12] прикрывающего бухту с южной стороны. На его западной оконечности прячутся батареи форта Силосо — шесть девятидюймовых орудий, две шестидюймовые противодесантные скорострельные пушки, казармы, склады, соединенные подземными ходами. Да, намучились мы с ними во время прошлогоднего штурма — почти полсотни солдат и моряков потеряли.
Для меня было неприятной неожиданностью узнать, что начатые в 1878 году работы по усилению береговой обороны Сингапура полностью завершены. Британские инженеры разместили форты по обе стороны от входа в Нью-Харбор. Они построили батареи Пазир Паньянг на полуострове Лабрадор и Силосо на Пулау Блаканг Мати. Крутые скалы и густые мангровые болота, окружающие эти фортификационные сооружения, действовали как отличные естественные преграды против нападающих. К тому же все укрепления великолепно вписаны в ландшафт и прекрасно замаскированы. Уже после захвата города я обнаружил, что форты связывает тоннель, проходящий под дном пролива.
Мало того — в 1881 году англичане установили минные заграждения в водах между двумя фортами и на восточном входе в гавань для дальнейшего усиления обороноспособности. Заякоренные мины располагались прямо под поверхностью воды. Для гостей Сингапура британцы оставили в минных полях безопасный канал, по которому суда проводили лоцманы. Судя по оставленным в кабинете командира гарнизона записям, заграждения регулярно меняли конфигурацию.
Все это делало Сингапур практически неприступной для штурма крепостью. Однако мы начали атаку из гавани. Впрочем, не вынуди меня англичане своим ультиматумом, да не утопи они первым же выстрелом пароход «Москва», эскадра благополучно бы покинула Нью-Харбор. Воевать в предложенных условиях очень не хотелось. Но когда твои корабли оказываются запертыми во вражеской ловушке, а со всех сторон смотрят тяжелые пушки, штурм — единственный выход из положения. Думаю, британцы сто раз пожалели о том, что загнали нас в тупик своим беспримерным по наглости предложением. Подумать только — нам предписывалось снять с орудий замки и под конвоем английских судов следовать обратно!
А теперь хрен вам, «хозяева морей», по всей роже! Еще раз оглядываю стоящие в гавани корабли. Наша главная ударная сила — «Нахимов», «Корнилов», «Мономах» и «Донской». И здешнее приобретение — «Маринеско», бывший корвет HMF[13] «Аметист», а также три номерных двухсоттонных миноносца. Прибавилось быстроходных транспортов — было из чего выбирать, — перехвачено в море и захвачено в портах более семидесяти штук! К кораблям Доброфлота добавились «Москва» (бывший «London»), «Дон» (бывший «River Thames»), «Англия» (бывший «Sahara»), «Бурятка» (бывший «Princess of China»), «Бабка Лукерья» (бывший «Empress of India») и «Сингапур», чье название осталось без изменения.
Кроме этих трофеев, переименованных мной в соответствии с вызванными ассоциациями, склады ломятся от реквизированного в Коломбо и Бомбее чая и кофе, риса из Калькутты, засоленной австралийской баранины. Хватает и полученного из тех же источников оружия и боеприпасов. Кроме этого, в Мельбурне прихвачены несколько замечательных станков: для проточки валов, для нарезания зубьев, для шлифовки внутренних поверхностей мотыля. Это нам все во Владивостоке пригодится. Вряд ли вопрос с Японией удастся решить без потерь, а корабли во Владике чинить просто не на чем.
Эх, Владик, Владик… И когда мы уже туда попадем? Полгода прошло — ни фига себе путешествие затянулось! А в России сейчас зима, морозец… Здесь же, рядом с экватором, — вечное лето и сорок градусов в тени, не считая девяностопроцентной влажности.
Я отошел от распахнутого окна и сел за стол. Может, кликнуть вестового и спросить хинной воды? Но в дверь внезапно постучали и без вызова.
— Заходи! — разрешаю без особой радости. Чувствую копчиком, что предстоят какие-то неотложные дела, но совершенно не хочу ничего делать — так расслабляюще закат подействовал.
Входит Эссен[14] в сопровождении начальника штаба Алексеева.[15]
— Ваше высокопревосходительство! Час назад в порту отшвартовался немецкий пароход «Гамбург»! — вытянувшись в струнку, доложил Эссен. — На нем к нам прибыли гости…
— Ну, не тяните кота за яйца, Николай Оттович! — поощрительно советую я. — Кто такие, куда путь держат, чего хотят?
— Позвольте, я их сюда приглашу? — неожиданно спрашивает Эссен.
Это еще что за новости? На хрена мне немецкие купцы? Что-то Николай Оттович мудрит. За прошедшее с момента выхода из Питера время мне удалось немного выбить дурь, что завелась в его голове после общения с нашим обожаемым цесаревичем (ох, простите, уже императором!), но все-таки иногда в нем проскакивает этакое… вольнодумство. Что для человека военного — непростительно. Вопросительно смотрю на Евгения Ивановича, и тот едва заметно кивает. Мол, Эссен дело говорит.
— Хорошо, зовите! — обреченно машу рукой. Похоже, от неотложных дел не отвертеться.
В кабинет бодрым, почти строевым шагом заходит… мать моя, императрица!
— Да это же Шнирельман! — удивленно восклицаю я. — Мойша Лейбович, если мне не изменяет память?
— Так точно! — встав по стойке «смирно», рявкает бывший преподаватель электротехники в Гальваническом классе. Ничего себе выправка! Это кто же с ним так поработал? Неужели Димыч? Ведь я Шнирельмана в Стальграде оставил еще прошлой весной. В помощь Попову и Герцу.
— Какими судьбами, Мойша Лейбович? Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет! Вон креслице, — радушно предлагаю я.
— Благодарю, ваше высокопревосходительство! — чеканит Шнирельман, спокойно усаживаясь. А ведь при первой встрече, помнится, он при аналогичном приглашении едва на краешек стула присел — робел сильно. А теперь заметно, что человек исполнен чувства собственного достоинства. Да и по фигуре и лицу видно — окреп физически и морально. Возле рта жесткая складка залегла, глаза стали… как у снайпера в засаде.
— Как-то вы, Мойша Лейбович, по-строевому… Откуда таких манер набрались? — любопытствую я.
— В мае прошлого года записался в Стальградскую народную дружину! — огорошил меня Шнирельман. — Окончил подготовительные курсы, получил диплом пулеметчика.
— Ни хера себе! — вырывается у меня. — Ох, простите, господа! Да… это полезная школа жизни! А с чем к нам пожаловали?
— Вот письмо от его сиятельства графа Рукавишникова! — Мойша Лейбович протягивает мне небольшой запечатанный конверт.
— Александра Михайловича? Это когда он графом стал? — удивляюсь, проверяя целостность печатей. Хм, а символ на них какой-то странный — нечто, напоминающее микроскоп.
— В октябре прошлого года! — отвечает Шнирельман и, закатив глаза, цитирует: — В ознаменование выдающихся заслуг перед государством и в связи с днем ангела!
— Ну-с, посмотрим, что его сиятельство написать изволили… — достаю из конверта несколько листков бумаги.
«Превед, кроссавчегг!» — стоит сверху на первой странице. На секунду кажется, что реальность вокруг начинает мерцать. Но нет — показалось. Давненько ко мне таким образом не обращались! Ну, блин, Димыч и шутник! Впрочем — это отличная кодовая фраза. Сразу становится понятным — письмо действительно написано своим.
